горных вершин. Однако впереди была самое малое неделя пути по трудному и
опасному бездорожью.
Они проезжали меж валунов, покрытых шрамами от ледников; взбирались
на пологие склоны, спускались со склонов; оказывались в пробитых ветром
каньонах с острым, как брита, краями, таких зких, что дневной свет едва
проникал в них. Лес остался позади, лишь росли там и сям скрюченные горные
сосны, трава была редкая и жесткая, ветер, холодный даже в полдень, ночью
становился ледяным. Облака проползали высоко в небе, бледное солнце не
грело, а звезды казались зловещими льдинками. Часто приходилось
переправляться через быстрые ручьи, стекавшие с гор. тогда их кони
напрягали все силы, сопротивляясь потоку. Лишь Гуги выходил сухим из этих
переправ - его коротеньких ножек вода н достигала. Время от времени он
жизнерадостно вопил: "Эгей, корабль на горизонте!", или " Обрасопить рифы!
" - но забавлял этим лишь одного себя. Сарах нюхал табак, чихал и цветисто
проклинал путешествие (он вообще отказывал этим местам в праве иметь нечто
похожее на климат), но упорно ехал дальше.
- Когда я вернусь домой, - говорил он, - лягу на солнышке, под
цветущим апельсиновым деревом. Невольницы будут наигрывать сладкие песенки
и класть виноград прямо в рот. А чтобы сохранить форму, буду постоянно
упражняться - два раза в день шевелить быстро пальцами. Когда продет пара
месяцев и такая жизнь мне наскучит, отправлюсь на рыцарские подвиги - ну,
скажем, в ближайшую кофейню.
- Ах, кофе... - вздохнул Хольгер. У него кончается даже выменянный у
Унриха табак, или что это там было.
Время от времени Алианора превращалась в лебедицу и улетала на
разведку. Как-то, на четвертый день путешествия, когда она скрылась из
глаз, Сарах посмотрел на Хольгера с необычной для сарацина серьезностью:
- Хоть она и одевется довоь странно, девушку такую встретишь не
часто...
- Знаю, - кивнул Хольгер.
- Прости нескромность вопроса, но бог дал мне глаза, чтобы я смотрел.
Она ведь не возлюбленная тебе?
- Нет.
- Тем глупее ты выглядишь.
- Вот и я говорю, уж сколько говорю, - пробурчал гном. - Странный это
народ - рыцари. Весь мир изъездят вдоль и поперек, чтобы девушку спасти, а
потом не знает, что с ней делать. Везете ее домой к папе-маме, а если
наберется смелости, то хватит его, чтоб на коленях ленту на память
выпросить. Чудо, что они еще целиком не вымерли, рыцари-то, при таком-то к
женщинам отношении...
Перед закатом солнца Алианора вернулась.
- Я видела храм, издалека, - сказала она. - А ближе к нам видела два
укрепленных селения дикарей, и возле них торчат на шестах черепа. Там -
большое оживление
словно дикари готовятся к войне.
- Так оно и есть
- сказал Хольгер.
Алианора продолжала:
- Я нашла дорогу - через перевал, а потом вверх, на равнину. Там нет
селений - видимо, оттого, что в какой-то из пещер поблизости посеился
ролль. Но и туда заходят охотники, они нас могут выследить. И навести на
нас воинов, чтобы схватить нас и сожрать.
- Печальный это конец для дельного рыцаря - быть запеченным в
собственных доспехах, - сказал Сарах. И широко улыбнулся. - Хотя, сдается
мне, жаркое из сэра Руперта, Гуги и меня окажется довольно жесткое и
жилистое. Дурное дело - деликатес из твоих прелестных ножек.
Алианора улыбнулась и покраснела до кончиков ушей. Сарах взял ее за
руку:
- Если придется плохо, ты должна улететь, оставить на. Лишившис
таких, как мы, мир не понесет большого ущерба, но он станет воистину
унылым местом, потеряв тебя, озаряющую его сиянием своих прекрасных глаз.
Она не сразу высвободила руку. Этот тип свое дело знает, подумал
Хольгер. Увы, сам он никак не мог найти благовидного предлога, что-бы
вступить в беседу. Но слушать сарацина было невыносимо. Хольгер занял
место во главе кавалькады. Настроение портилось. Он старался убедить себя,
что Сарах ему не соперник. Не выходило. Неужели у мавра нет ни капли такта
и чувства приличия? И Алианора, где ее глаза? А почему, собственно, она
обязана понимать, что происходит? До сих пор за ней попросту никто не
ухаживал. Банальные комплементы она наверняка примет за высшую мудрость и
подлинные чувства. Сарах - чтобы его черти взяли! - не имеет права так
вести себя со столь беззащитным существом. во время столь важной и опасной
экспедиции никто не имеет права так... Да пропади оно все пропадом!
К вечеру они достигли неглубокой котловины. Перед нами вздымался
склон, на который завтра предстоит карабкаться - сплошное нагромождение
скал, черневших на фоне неба, как зубья пилы. А здесь, внизу, пенный
водопад струился в озеро с темно-синего обрыва, окрашенный заходящим
солнцем всеми оттенками алого. Невысокий, уютный берег. Когда они
приблизились, стайка диких уток шумно взлетела и села поодаль. И вновь
настала тишина.
- Я так и надеялась, что к вечеру мы сюда доберемся, - сказала
Алианора, - если забросить на ночь несколько удочек, на завтрак будет
что-нибудь получше сухарей и солонины.
Гуги мотнул большой кудлатой головой:
- Вот уж не знаю, девочка. Все эти места так и смердят злом, а тут, у
озера, еще вдобавок какой-то запах, я такого в жизни не встречал...
Хольгер потянул носом воздух - влажный, пахнущий водорослями.
- А мне тут нравится, - сказал он. - Как бы там ни было, до
наступления темноты нам уже озеро кругом не объехать.
- Мы можем вернуться туда, откуда спустились, и перночевать таи, -
сказал Сарах.
- Тащится добрых две мили, - буркнул Хольгер. - Отправляйся, если
хочешь. Я здесь ночевать не боюсь.
Сарацин побагровел, но удержался от гневной отповеди, Алианора
поспешно вмешалась:
- Смотрите, вон там хорошее место, совсем сухое.
Под ногами у них пружинил мох, влажный, как губка. Но поблизости
лежал огромный плоский камень. Его отлогие края поросли лишайником, а сам
он покрыт густой невысокой травой. Посередине его лежала охапка сухих
сучьев, так и просившихся в костер. Аланора ожала плечами:
- Будто нарочно для нас приготовлено.
- Вот-вот, - буркнул Гуги.
Но развивать эту тему дальше никто не стал.
Хольгер и Сарах, выложив магический круг, занялись лошадьми, а Гуги
тем временем достал из вьюка топор и нарубил дров. Солнце скрылось за
горами, но полнеба еще пылало пурпуром, словно некие великаны разожгли там
костры.
Алианора встала от разгоревшегося костра:
- Пойду заброшу удочки, пока он как следует займется.
- Останься здесь, прошу тебя, - сказал Сарах. Он сил, подобрав под
себя ноги, его смуглое красивое лицо было обращено вверх, к Алианоре. За
все время пути ему каким-то чудом удалось сохранить свое яркое одеяние в
первозданной чистоте.
- Ты не хочешь свежей рыбы?
- Отчего же, хочу. Однако радости желудка - ничто в сравнении с одним
еще часом нашей столь короткой жизни, проведенным в присутствии такого
совершенства и прелести.
Девушка отвернулась. Хольгер заметил, что она залилась румянцем.
Хольгеру причиняли почти физическую боль эти юные округлости под лбединой
туникой, большие серые глаза , мягкие губы, узкие ладони.
- Я... - шепнула Алианора. - Я не очень-то понимаю твои слова, сэр
Сарах.
- Сядь рядом, - похлопал он ладонью по траве, - и я в меру моих
скромных способностей попытаюсь тебе объяснить мои слова.
- Но... но... - она глянула на Хольгера затуманенными глазами.
Датчанин стиснул зубы и отвернулся. Краем глаза заметил все же, что она
села рядом с Сарахом.
- Пойду заброшу удочки, - буркнул Хольгер и встал. Схватил удочки,
сбежал к воде. Заболла шея, до ого хотелось оглянуться. Штаны и сапоги
промокли даже раньше, чем он зашел достаточно далеко, чтобы те двое
скрылись из виду. Не хватало еще схватить воспаление легких! Перестань
наконец себя жалеть! В том, что Алианора дала себя увлечь этому прохиндею,
виноват исключительно ты сам. Ведь это ты ее оттолкнул, а не она тебя,
верно? Что с того, что иначе ты поступить не мог? Судьба сыграла с тобой
скверную шутку...
Он расчищал кинжалом дорогу в камышах. Из оружия он оставил себе
только пояс с киналами. Саах поступил так же, но Хольгеру недоставало
врожденной элегантности сарацина, сам он вечно ходил перемазанный,
вспотевший, растрепанный. даже лицо у него сейчас чужое. Ничего
удивительного, что Алианора... Но что он так к ней прикипел? Радоваться
нужно, что нашелся кто-то, кто его от нее избавит. Чертовы камыши!
Он наконец выбрался на берег озера. Спокойная, как зеркало, гладь под
черными скалами и небом, пурпурным на востоке, где повис месяц в компании
одной-единственной звезды, и алым на запа. Поседние отблески заката
кроваво отблескивали на воде, и колыхания их были столь нежными, что
подступавшая темнота ощущалась почти физически. Шаги Хольгера звучали
громко, тревожно, камыши шуршали, шелестели. Со старой колоды, наполовину
торчавшей из воды, спрыгнули лягушки. хольгер разложил на ней удочки и
принялся нацеплять на крючки кусочки мяса.
Холод охватил его влажными щупальцами, проникал вглубь тела. Он
дрожал, пальцы слушались плохо, приходилось напрягать зрение, чтобы
разглядеть удочки. А вдь мог бы сейчас сидеть на Авалоне. Или даже, черт
побери, с Меривен в бугре Эльфов. Неужели эта лебедица не подозревала,
какое производит на меня впечатление, разгуливая полуобнаженной по самым
носом? Провались они к дьяволу, все женщины, сколько их ни есть! Они для
одного созданы. Но Меривен, по крайней мере, великолепно служит тому, для
чего создана.
Ладонь соскользнула, и крючок впился ему в палец. Хольгер яростно
выругался, схватил кинжал и с размаху всадил его в корягу - делать что
угодно, чтобы не заорать от токи...
Смех обрушился на него, как водопад. Он резко обернулся. За спиной, у
самой воды, увидел белую фигуру. Мигом позже белые руки обхватили его за
шею, он не мог пошевелиться. Почувствовал, что его увлекают назад и вниз.
Озеро сомкнулась над его головой.
Глава 19
Он пробовал отбиваться, но его мускулы свело судорогой, сознание
залила тьма. Белые руки ослабили хватку. Инстинктивно он раскрыл рот,
хватая воздух.
Но водой он не захлебнулся. Не сразу вспомнил, где он, кто он, как
оказался зсь. Созание вернулось, но еще долго он не мог ничего разглядеть
вокруг - пока глаза привыкали к подводному миру.
Он сидел на белом песке, простиравшемся во все стороны, куда достигал
взгляд. Повсюду лежали камни, поросшие ярко-зелеными, длинными, лениво
колыхавшимися водорослями. Воздух мягко фосфорецировал - это похоже на
неизвестно откуда плывущий свет Фаэра, только здесь он зеленее. Правда...
Вокруг него на сей раз не воздух. Изо рта и ноздрей Хольгера вырывались
струйки похожих на жемчужинки блестящих пузырькв и плывали вверх. Слева из
бледного свечения появилась рыба, проплыла мимо Хольгера и исчезла где-то
справа, в лишенной перспективы дали. Хольгер вскочил, высоко подпрыгнул и
невероятно медленно опустился вниз. Казалось, он стал невесомым. При
каждом движении ощущал окружающую его воду.
- Приветствую тебя, сэр 'Ольгер, - раздался холодный, но не лишенный
приятности голос. Он резко обернулся. Перед ним лениво покачивалась нагая
женщина, нежные зеленые веточки кровеносных сосудов отчетливо выделялись
на белонежной, как снег, коже. Длинные волосы колыхались у плеч,легкие
зеленые, как водоросли. Ее глаза были желтыми, лицо - широкое, с плоским
носом и полным, чувственными губами. По сравнению с лицом тело ее казалось
