масса, и энергия, и излучение, и тяготение -- все это разные способы
представлять себе нечто единое. И стоит только разобраться в том, как
работает что-нибудь одно, сразу получаешь ключ ко всему остальному. Если
верить Уилки, то все физики до самого последнего времени, даже после того,
как появилась атомная бомба, только и делали, что бродили по обочинам. Они
взялись было за единую теорию поля, но сами в нее по-настоящему не верили и
действовали так. Будто все это совершенно разные вещи. А Ледбеттер
догадался, что такое на самом деле излучение, и благодаря этому Кэлхун с
Уилки получили ключ ко всей остальной физике. Вы поняли? -- добавил он с
улыбкой.
-- Не очень, -- сознался Томас. -- А вы не могли бы сказать, что это
дает?
-- Ну, прежде всего, тот первичный эффект Ледбеттера, от которого здесь
погиб почти весь личный состав, -- Уилки считает, что это всего лишь
случайное побочное явление. Брукс говорит, что полученное излучение повлияло
на коллоиды живых тканей: у тех, кто погиб, они коагулировали. Но с тем же
успехом это излучение можно использовать, чтобы высвободить энергию
поверхностного натяжения. Только вчера они таким способом взорвали полкило
говяжьей вырезки -- взрыв был как от динамитной шашки.
--Да ну?
-- Правда. Только не спрашивайте меня, как они это сделали, я просто
повторяю то, что мне было рассказано. Суть в том, что они, кажется, поняли,
как устроено вещество. Они могут взрывать его -- иногда -- и использовать
энергию взрыва. Они могут превращать один химический элемент в другой. Они,
по-моему, убеждены, что знают с какого конца подойти, чтобы понять природу
тяготения, и тогда они смогут обращаться с ним так же, как мы сейчас
обращаемся с электричеством.
-- Я думал, что по современным представлениям тяготение -- это не вид
энергии.
-- Правильно, но в единой теории поля сама энергия -- не энергия. Черт
возьми, это очень трудно объяснить на человеческом языке. Уилки говорит, что
это можно описать только математически.
-- Ну, раз так, то мне, должно быть, придется примириться с тем, что я
ничего не понимаю. Но откровенно говоря, я удивлен, что они успели так много
сделать за такое короткое время. Ведь это меняет все наши представления. От
Ньютона до Эдисона прошло полтораста лет, а тут такие результаты за
несколько недель!
-- Я и сам удивляюсь. Мне это приходило в голову, и я даже спросил
Кэлхуна. Он изобразил из себя ужасно умного и объяснил мне, как школьнику,
что те первопроходцы просто-напросто не знали тензорного исчисления,
векторного анализа и матричной алгебры, и в этом все дело.
-- Может быть, так оно и есть, -- пожал плечами Томас. -- У нас в
Институте права этому не учили.
-- У нас тоже. Я пробовал посмотреть их расчеты. Я знаю алгебру и
немного учил высшую математику, но уже много лет их в реки не брал и,
конечно, ничего не понял. Похоже на санскрит: множество непонятных значков,
и даже те, которые знаешь, означают что-то совсем другое. Вот смотрите -- я
полагал, что "a", умноженное на "b", всегда равно "b", умноженному на "a".
-- А разве нет?
-- То-то и оно, что у них все не так. Но мы отвлеклись. Рассказывайте,
что вы узнали.
Слушаюсь, сэр.
Томас рассказывал долго стараясь как можно обстоятельнее описать, что
он видел, слышал и чувствовал, Ардмор слушал, не перебивая, и только изредка
задавал вопросы, чтобы уточнить какую-нибудь подробность. Когда Томас
закончил, Ардмор помолчал немного, а потом сказал:
-- Наверное мне подсознательно хотелось, чтобы вы вернулись и сообщили
что-нибудь такое, после чего все встало бы на свои места и было бы сразу
ясно, что делать. Но то, что вы рассказали, не слишком обнадеживает. Я не
вижу, как отвоевать обратно страну, которая полностью парализована и
находится под таким тщательным контролем.
-- Но я видел не все. Я был всего километрах в трехстах отсюда, не
больше.
-- Да, но ведь вы многое слышали от других хобо, которые побывали во
всех концах страны?
--Да.
-- И все говорили примерно одно и то же. Должно быть, мы можем считать,
что картина получается довольно близкая к истине. Насколько свежей,
по-вашему, была та информация, которую вы получили из вторых и третьих рук?
-- Ну, если речь идет о новостях с восточного побережья, то им дня
три-четыре, не больше.
-- Должно быть, так и есть. Новости всегда передаются кратчайшим путем.
Все это не слишком радует. И все-таки. .. -- он умолк и озадаченно
нахмурился, -- все-таки вы, кажется, сказали что-то такое, что может стать
ключом к решению всех проблем. Никак не могу сообразить, что это было. У
меня появилось такое ощущение, но я подумал о чем-то другом, отвлекся и
потерял нить.
-- Может быть, мне начать сначала? -- предложил Томас.
-- Да нет, в этом нет необходимости. Завтра я прослушаю с начала до
конца всю запись, если только до этого не вспомню все сам.
Их прервал повелительный стук в дверь.
-- Войдите! -- крикнул Ардмор.
На пороге появился полковник Кэлхун.
-- Майор Ардмор, что там за история с пленным паназиатом?
-- Это не совсем так, полковник. У нас здесь, действительно, находится
один человек азиатского происхождения, но он американец
Кэлхун не обратил внимание на его слова.
-- Почему мне об этом не сообщили? Я давно уже поставил вас в
известность о том, что мне для экспериментов срочно необходим человек
азиатского происхождения.
-- Доктор, нас здесь слишком мало, чтобы соблюдать все формальности. Со
временем вы так или иначе об этом узнали -- да ведь и в самом деле уже
знаете.
Кэлхун сердито засопел.
-- Случайно, из разговора моих подчиненных!
-- Извините, полковник, но тут уж ничего не поделаешь. Как раз сейчас
Томас докладывал мне о том, что он выяснил.
-- Очень хорошо, сэр, -- ледяным голосом произнес Кэлхун. -- Не
откажите в любезности сейчас же прислать ко мне этого азиата.
-- Я не могу это сделать. Он спит после приема снотворного, и вы
сможете увидеться с ним не раньше, чем завтра. Кроме того, хоть я и не
сомневаюсь, что он пойдет нам на встречу и согласится участвовать в любом
эксперименте, тем не менее он не пленный, а американский гражданин и лицо,
которое мы взяли под свою защиту. Нам придется поговорить об этом с ним.
Кэлхун вышел также порывисто, как и вошел.
-- Джефф, -- задумчиво произнес Ардмор, глядя ему в след, -- я хочу
сказать вам неофициально -- сугубо неофициально! -- что если когда-нибудь
получится так, что мы не будем связаны дисциплиной, я тут же съезжу этому
старому мерзавцу по физиономии!
-- А почему бы вам его не приструнить?
-- Не могу, и он это прекрасно знает. Он незаменим и неоценим. Для
наших исследований нужны его мозги, а мозги не заставишь подчиняться
приказам. Но вы знаете, хоть он и гений, но я иногда подозреваю, что он
немного не в себе.
-- Очень может быть. Зачем ему так понадобился Фрэнк Митсуи?
-- Ну, это довольно сложно объяснить. Они доказали, что первичный
эффект Ледбеттера зависит от свойств жизненной формы, на которую он
действует, --это что-то вроде ее собственной частоты. Такая особенная
частота, или длина волны, есть как будто у каждого человека. На мой взгляд,
это немного отдает астрологией, но доктор Брукс говорит, что так оно и есть,
и это даже не ново. Он показал мне статью одного типа из Лондонского
университета по фамилии Фокс -- она была напечатана еще в сорок пятом, --
так вот этот Фокс показал, что у каждого кролика гемоглобин имеет свою
характерную длину волны: из всего спектра он поглощает именно эту волну, и
никакую другую. По этому признаку -- по спектру поглощения гемоглобина --
можно отличить одного кролика от другого или кролика от собаки. Фокс
пробовал проделать то же самое с человеком, но ничего не получилось:
оказалось, что существенных различий в длине волн нет. Но Кэлхун и Уилки
соорудили спектроскоп для того спектра, с которым работал Ледбеттер, и там
ясно видно, что у каждой пробы человеческой крови -- своя длина волны.
Значит, если они построят излучатель, который можно будет настраивать, и
начнут излучать волны разной длины, то, когда дойдет дело до вашей
индивидуальной частоты, ваши красные кровяные тельца начнут поглощать
энергию, молекулы гемоглобина разрушатся -- раз, и вы мертвы! А я буду
стоять рядом с вами и останусь жив и даже невредим, потому что мою частоту
они не затронут. Так вот, у Брукса появилась идея, что эти частоты должны
быть связаны с расовой принадлежностью. Он думает, что можно будет
настраиваться на ту или иную расу -- например, прикончить в толпе всех
азиатов, а белых не тронуть, или наоборот.
-- Ну и ну! -- Томас зябко повел плечами. -- Вот это будет оружие!
-- Да, еще какое! Пока все это только на бумаге, но они хотят его
испытать на Митсуи. Насколько я понимаю, убивать они его не собираются, но
это будет чертовски опасно. Для него.
-- Фрэнк не откажется рискнуть, -- заметил Томас.
-- Я тоже так считаю. -- Ардмор подумал, что Митсуи, может быть, даже
лучше умереть быстрой и безболезненной смертью в лаборатории. -- Теперь вот
что. Мне представляется, что с помощью ваших приятелей, с их источниками
информации, мы могли бы наладить что-то вроде постоянной разведывательной
службы. Давайте-ка поговорим о том, как это сделать.
Пока ученые проверяли свои гипотезы о связи между расовой
принадлежностью и усовершенствованным эффектом Ледбеттера, Ардмор получил
несколько дней передышки и смог всерьез подумать о том, как применить новое
оружие для военных целей. Однако ничего придумать не смог. Да, оружие
получилось могучее, и даже не одно оружие, а много, потому что вновь
открытые силы, казалось, так же многолики, как и электричество. Можно было
почти не сомневаться, что будь год назад в распоряжении вооруженных сил
Соединенных Штатов то, что теперь создали ученые Цитадели, -- страна не
потерпела бы поражения.
Но шесть человек не могут одержать вверх над целой империей. Во всяком
случае с помощью грубой силы. Императору ничего не стоит пожертвовать шестью
миллионами солдат, устоять против которых шесть человек не в состоянии. Орды
завоевателей, даже ничем не вооруженные, обрушатся на них, как лавина, и
погребут под горами мертвых тел. Чтобы применить новое оружие, Ардмору нужна
была армия.
Вопрос заключился в том, как ее набрать и обучить.
Конечно, паназиаты не станут спокойно смотреть, как он собирает силы по
всей стране. Организованный ими тщательный полицейский надзор за населением
свидетельствовал о том, что они прекрасно понимают, чем им грозит мятеж, и
готовы раздавить любую его попытку, прежде чем она разрастется до опасных
размеров.
Остаются, правда, скрывающиеся от них хобо. Он спросил Томаса, нельзя
ли использовать их для ведения военных действий. Но тот покачал головой.
-- Вы, командир, не понимаете, что такое хобо. Из сотни их и одного
такого не найти, кто мог бы строго соблюдать дисциплину, а без этого тут не
обойтись. Представьте себе даже, что ы дали каждому по излучателю, -- я не
говорю, что это возможно, но допустим, -- и все равно у нас будет не армия а
непослушная толпа.
-- Разве они не станут драться?
-- Ну, конечно станут. Но каждый будет драться сам по себе. Каждый
перебьет множество плоскомордых, но в конце концов один из них застанет его
врасплох и прикончит.
-- А сбор информации им можно доверять?
