как за каждую проданную порцию он приносил квитанции от покупателей. За
свои услуги он не взял с меня ничего и никогда так и не посвятил в детали
сделок.
Меня, честно говоря, детали и не интересовали. Раз у меня были
деньги, я мог заняться делом. Уже во вторник, пятого мая, Джейн поездила
со мной по городу, и я нашел небольшое чердачное помещение в старом
торговом квартале. Я оборудовал его чертежным столом, верстаком, армейской
складной кроватью и прочей необходимой мелочью. Там было электричество
(120/240 вольт), газ, водопровод и туалет, а большего мне и не требовалось
- я должен был экономить каждый цент.
Проектировать с помощью допотопных циркуля и рейсшины было медленно и
утомительно, так что у меня не было ни одной свободной минуты. Поэтому,
прежде чем строить заново "ловкого Фрэнка", я занялся "чертежником Дэном".
Только теперь "ловкий Фрэнк" станет "всемогущим Питом", многоцелевым
автоматом, сконструированным так, чтобы он мог делать все, что делает
человек, - если, конечно, правильно задействовать торсеновские трубки. Я
уже знал, что "всемогущий Пит" не останется таким, как я его планирую, -
его потомки превратятся в специализированных роботов. Но мне необходимо
было оформить патентные заявки на все, что возможно.
Для патентной заявки не требовалась действующая модель, достаточно
было чертежей и описаний. Но модели нужны были мне - модели, которые бы
прекрасно работали и легко управлялись. Эти модели должны были сами себя
продавать; своей полезностью и очевидной экономичностью они не только
показывали бы, что могут безотказно работать, но что они стоят денег,
уплаченных за них. А то ведь патентные бюро завалены изобретениями,
которые работают, но в коммерческом отношении ничего из себя не
представляют.
Работа продвигалась и быстро, и медленно; быстро - потому что я точно
знал, чего добиваюсь; медленно - потому что у меня не было ни приличной
мастерской, ни помощников. Наконец, скрепя сердце, я выкроил средства и
взял напрокат кое-какое механизированное оборудование, и дела пошли
быстрее. Я работал до изнеможения семь дней в неделю и позволял себе лишь
раз в месяц провести выходные с Джоном и Дженни в их голозадом клубе
неподалеку от Боулдера. К первому сентября обе мои модели уже были в
рабочем состоянии, и можно было приступить к чертежам и описаниям. Я
сделал эскизы лакированных корпусов и послал на фабрику заказы на их
изготовление, а заодно и заказы на хромирование движущихся частей.
Пожалуй, это единственное, что я не в состоянии был сделать сам. Жаль было
тратить деньги, но я понимал, что без этого не обойтись. Конечно, я вовсю
пользовался каталогом готовых стандартных деталей - самому мне их было не
изготовить; правда, после завершения работы дохода они не дали бы
никакого. А вот тратить деньги на заказные украшения мне было не по нутру.
Я сидел в мастерской почти безвылазно - времени на прогулки у меня не
хватало, что, кстати, было и неплохо. Однажды я вышел купить сервопривод и
наткнулся на знакомого из Калифорнии. Он заговорил со мной, и я, не
сообразив, что делаю глупость, ответил.
- Привет, Дэн! Дэнни Дейвис! Не ожидал тут на тебя нарваться. Думал,
ты в Мохаве.
Мы обменялись рукопожатиями.
- Да небольшая деловая поездка. Через пару дней собираюсь обратно.
- А я вернусь домой нынче вечером. Позвоню Майлзу и скажу, что
встретил тебя.
Меня охватило беспокойство.
- Пожалуйста, не надо!
- Почему? Вы же с Майлзом как нитка с иголкой...
- Ну... видишь ли, Морт, Майлз не знает, что я здесь. Я должен быть
сейчас в Альбукерке, по делам фирмы. Но прилетел сюда по причине сугубо
личной, к фирме отношения не имеющей. Дошло? И говорить с Майлзом на эту
тему мне не хотелось бы.
Он понимающе хмыкнул:
- Неприятности с женским полом?
- Д-да...
- Замужняя?
- Вроде того.
Он ткнул меня кулаком в ребра и подмигнул:
- Усек. Старина Майлз - человек добропорядочный, а? Ладно, я тебя
покрою, а в следующий раз ты меня покроешь. Она хоть ничего?
"Покрыть бы тебя... - подумал я про себя, - придурок ты чертов". Морт
был одним из тех никчемных разъездных торговых агентов, которые вместо
того, чтобы искать новую клиентуру, большую часть времени тратят на
шуры-муры с официантками. Впрочем, товары, что он пытался всучить, были
такие же дрянные, как и он сам, - прибыли они никогда не давали.
Но я угостил его в ближайшем баре и наплел с три короба о "замужней
женщине". Пока он хвастался о своих (таких же неправдоподобных) подвигах,
я слушал его и обдумывал новое изобретение. Наконец мне удалось от него
избавиться.
Другой раз я нарвался на профессора Твишела и даже попытался угостить
его - но ничего не вышло.
Я уселся на табурет у ресторанной стойки аптеки на Чампа-стрит и
неожиданно в зеркале на стене напротив увидел изображение Твишела. Первой
мыслью было заползти под прилавок и спрятаться. Потом я овладел собой и
сообразил, что из всех живущих в 1970 году его мне надо опасаться меньше
всего. Ведь ничего еще не произошло... я хотел сказать "ничего не
произойдет". Нет... не то. Я оставил попытки правильно выразить
соотношение времен - мне стало ясно, что когда путешествия во времени
станут обычным делом, в английскую грамматику придется добавить целый ряд
новых времен, чтобы отразить своего рода "возвратные состояния".
Французские литературные и латинские исторические грамматические времена
покажутся по сравнению с ними не такими уж сложными. Прошедшее ли, будущее
ли - как бы то ни было, Твишела можно не опасаться, и я успокоился. Я
долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался
ли я. Нет, не обознался. Лицо Твишела трудно было спутать с чьим-нибудь
другим - моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным,
самоуверенным и довольно красивым - такое лицо могло быть у Зевса. Я
вспомнил, во что он превратился потом... и тем не менее я не ошибся - это
был Твишел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с
ним обошелся. Интересно, чем ему сейчас можно польстить?
Твишел поймал в зеркале мой взгляд и повернулся ко мне:
- В чем дело?
- Да нет, я так... Вы ведь доктор Твишел? Из университета?
- Да, из Денверского университета. Разве мы знакомы?
Я чуть не оговорился, забыв, что в этом году он преподавал в
городском университете. Помнить в двух временных плоскостях сразу -
трудно.
- Нет, доктор, но я слушал ваши лекции. Можно сказать, я один из
ваших поклонников.
Рот Твишела искривился в улыбке. Из этого я заключил, что его еще не
съедало непреодолимое желание выслушивать лесть в свой адрес; в этом
возрасте он был уверен в себе, и мнение других о нем его не волновало.
- Вы уверены, что не спутали меня с какой-нибудь кинозвездой?
- О нет! Вы - доктор Хьюберт Твишел, великий физик.
Он опять изобразил подобие улыбки.
- Скажем, просто физик. Вернее - собираюсь им стать.
Мы немного поболтали, а когда он расправился со своим бутербродом, я
стал приставать к нему, предлагая выпить. Я сказал, что сочту за честь,
если он позволит угостить его. Он покачал головой:
- Я почти не пью, а уж днем - никогда. Тем не менее спасибо. Приятно
было познакомиться с вами. Если окажетесь поблизости от университета,
заглядывайте ко мне в лабораторию.
Я сказал, что непременно загляну.
Но я не так уж часто делал оплошности в 1970 году (попав в него во
второй раз), потому что уже знал, что к чему, да и большинство моих
знакомых были в Калифорнии. Я решил, что если встречу еще кого-нибудь из
знакомых, то живо скажу, окинув холодным взглядом, что впервые вижу.
Но мелочи тоже могут причинять неприятности. Я, например, никак не
мог отвыкнуть от стиктайтского шва и снова привыкнуть к молнии. Мне не
хватало множества удобных мелочей, к которым я успел приучиться за шесть
месяцев и уже воспринимал как само собой разумеющееся. И бритье! Мне опять
пришлось бриться! Однажды я простудился. Этот ужасный призрак прошлого
обрушился на меня по причине моей забывчивости. Я совершенно упустил из
виду, что одежда может промокнуть под дождем. Хотел бы я, чтобы все эти
изысканные эстеты, которые хулят прогресс и вздыхают о неповторимых
прелестях прошлого, могли увидеть то, что видел я. Я привык к лучшим
условиям жизни, и, пока опять не освоился в 1970 году, меня постиг ряд
мелких разочарований: тарелки, на которых остывала пища; рубашки, которые
надо было отдавать в стирку; зеркала в ванных, которые запотевают в тот
момент, когда вам надо причесаться после мытья; сопливые носы; грязь под
ногами и в легких. Потом я привык ко всему этому, как собака привыкает к
блохам.
Денвер в 1970 году еще оставался чудным старомодным городком - мне в
нем очень нравилось. Еще не было ничего от продуманной путаницы нового
плана, с какой я столкнулся (или столкнусь), когда приехал (или приеду)
сюда из Юмы. В нем все еще было меньше двух миллионов жителей, и по улицам
ездили автобусы и другой автомобильный транспорт. И все еще были улицы -
так что я без труда нашел Колфакс авеню.
Денвер все еще привыкал к своей роли столицы и походил на мальчика,
надевшего свой первый строгий вечерний костюм, - было ощущение какой-то
неловкости. Денвер все еще тяготел к сапогам на высоких каблуках и
гнусавому выговору жителей Запада, хотя знал, что ему суждено разрастись и
стать многонациональным центром деловой и культурной жизни, с
посольствами, шпионами и знаменитыми на весь мир ресторанами. Город
застраивали на скорую руку и во всех направлениях, чтобы разместить
бюрократов, лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и всякого рода
подлипал. Здания возводились с такой быстротой, что коров едва успевали
сгонять с пастбищ, отведенных под застройку. И все-таки Денвер протянулся
всего на несколько миль: на восток - за Аврору, на Север - до Хендерсона,
и на юг - до Литтлтона, но дальше, до Академии ВВС, все еще лежали поля.
На западе, правда, город полез в горы, и федеральные учреждения
упрятывались в скалы.
Так что Денвер во времена федерального бума мне нравился, но все же я
мучительно хотел вернуться в свое собственное время.
Но мелочи не дают жить спокойно. Вскоре после того, как меня
зачислили в штат "Горничной", я смог позволить себе полностью подлечить
зубы и не думал, что мне когда-нибудь вновь придется обратиться к зубному
врачу. Но в 1970 году у меня не было антикариесных таблеток, и в зубе
появилось дупло. Боль сильно донимала меня, и пришлось пойти к дантисту.
Господи, я совсем забыл, что он увидит, заглянув ко мне в рот! Он
поморгал, поводил зеркальцем вокруг зубов и наконец воскликнул:
- Великий Иосафат! У кого вы лечились?
- Аа-оо-ыы?
Он вынул наконец зеркальце из моего рта.
- Кто вам делал зубы? И как?
- Что? Вы о моих зубах? Я лечился в одной экспериментальной
клинике... в Индии.
- Как они это делают?
- Откуда я знаю?
- М-м... подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков. - Он
начал возиться с рентгеновским аппаратом.
- Нет, нет, - горячо запротестовал я. - Просто вычистите эту дыру,
заткните чем-нибудь и отпустите меня.
- Но...
- Извините, доктор, я очень тороплюсь.
Он оставил аппарат и занялся зубом, время от времени прерываясь,
чтобы еще раз взглянуть на мои зубы. Я расплатился наличными и ушел, не
оставив своего имени и адреса в регистрационной книге. Пожалуй, я мог бы
