Я расстроился и постарался, чтобы она это заметила.
- Мне не хотелось бы писать записку. Для нее будет лучше, если
передать все на словах.
- У вас в семье кто-то умер?
- Не совсем. Семейные неурядицы. Извините, но я не вправе говорить с
кем-либо об этом. Речь идет о ее матери.
Она все еще колебалась. Но тут в беседу вступил Пит. Я держал его на
согнутой левой руке, а правой придерживал за грудь: не хотелось оставлять
его в машине, да и Рикки, я знал, будет не прочь увидеть его. Он терпел,
пока я нес его сюда, а теперь ему захотелось размяться.
- Крварр?
Она взглянула на него:
- Ах ты мой хороший. У меня дома такой же полосатенький; может, они
из одного помета?
- Это кот Фредерики, - торжественно сказал я. - Мне пришлось взять
его с собой, потому что... так было нужно. За ним некому присматривать.
- Ах ты мой бедненький парнишечка! - Она почесала его за ухом и
сделала, слава богу, все как надо.
Пит принял ласку (еще раз слава богу!), зажмурился, вытянул шею и
разомлел до неприличия. Но он может очень сурово обойтись с незнакомыми
людьми, если ему придется не по вкусу их метод завязывания с ним
знакомства.
Наконец стражница смилостивилась и велела мне подождать за столом,
что стоял под деревьями возле "штаба". Она посчитала возможным разрешить
встречу здесь, где мы будем находиться под ее неусыпным наблюдением.
Я не заметил, как подошла Рикки.
- Дядя Дэнни! - неожиданно услышал я ее крик. Стоило мне повернуться,
как она закричала опять: - Ты и Пита привез! Ой как замечательно!
Пит издал долгий ликующий "блееррр" и перепрыгнул к ней на руки. Она
ловко поймала его, пристроила, как он больше всего любил, и на некоторое
время они забыли обо мне, занятые ритуалом кошачьего протокола. Потом она
взглянула на меня и сказала уже сдержанно:
- Дядя Дэн, я ужасно рада, что ты приехал.
Я не поцеловал ее, даже не прикоснулся к ней. Я не из тех, кто любит
тискать детей, да и Рикки не выносила нежностей и терпела их только по
необходимости. Наши своеобразные родственные отношения держались на
взаимном уважении чувства собственного достоинства и личной свободы.
Но уж рассмотреть-то ее я рассмотрел. Мускулистая, с торчащими
коленками, еще не налившаяся, она не была уже такой хорошенькой, как в
раннем детстве.
Она была одета в шорты и рубашку навыпуск с короткими рукавами;
одежда, в сочетании с облезшей от загара кожей, царапинами, синяками,
непременной грязью под ногтями, никак не усиливала ее женского очарования.
Это был черновой набросок той женщины, в которую она превратится потом;
угловатость девчонки-подростка скрашивалась только огромными, не по-детски
серьезными глазами и волшебным очарованием ее перепачканной мордашки.
Она была просто восхитительна.
- И я ужасно рад, что приехал, Рикки.
Неловко пытаясь удержать Пита одной рукой, она другой рукой вытащила
из кармана шорт помятый конверт.
- Вот я удивилась! Мне только-только притащили с почты письмо от
тебя, я его даже не успела распечатать. Ты написал, что приедешь сегодня?
- Нет, Рикки. Я написал, что собираюсь уехать. Но, уже отправив
письмо, решил, что надо заехать к тебе и попрощаться.
Она помрачнела и опустила глаза.
- Так ты уезжаешь?
- Да. Я все тебе объясню, Рикки, потерпи немного. Давай-ка присядем,
и я тебе все расскажу по порядку.
Итак, мы уселись друг против друга за столом под раскидистыми ветвями
деревьев, и я поведал ей обо всем. Между нами, на столе, в позе
отдыхающего льва лежал Пит, положив передние лапы на конверт, мурлыча свою
песню, похожую на жужжание пчел в клевере, и довольно жмурил глаза.
Я с облегчением обнаружил, что Рикки уже знала о браке Майлза и Белл,
- мне было бы неприятно самому сообщать ей об этом. Она взглянула на меня,
потом сразу же опустила глаза и безучастно сказала:
- Да, я знаю, папа писал мне.
- Ах вот как...
Вдруг ее лицо приняло решительное выражение, и она твердо, совсем не
по-детски сказала:
- Я туда не вернусь, Дэнни. Ни за что не вернусь.
- Но... Послушай, Рикки-тикки-тави, я тебя прекрасно понимаю. И
конечно, не хочу, чтобы ты возвращалась туда; если бы я мог, то
обязательно взял тебя с собой. Но как же ты можешь не вернуться? Ведь он
твой папа, а тебе всего одиннадцать.
- Я не обязана туда возвращаться. И он мне не настоящий папа. Вот
приедет бабушка и заберет меня с собой.
- Что? Когда она приедет?
- Завтра. Ей ведь надо добираться сюда из Броули. Я написала обо всем
и спросила, могу ли жить с ней, потому что с папой больше я жить не буду -
из-за этой. - Рикки сумела вложить в это местоимение столько презрения,
сколько иной взрослый не выжмет из ругательства. - Бабушка ответила, что
если я не хочу там жить, так и не должна. Потому что он меня так и не
удочерил и бабушка - мой... официальный опекун. - Она с беспокойством
взглянула на меня: - Правда же? Они ведь не могут заставить меня жить с
ними?
У меня словно гора с плеч свалилась. Единственное, что не давало мне
покоя со времени моего "возвращения", - как уберечь Рикки, живи она эти
два года в доме Майлза, от пагубного влияния Белл. Да, кажется,
действительно так - почти два года.
- Ну, если он тебя так и не удочерил, то я уверен, что бабушка имеет
полное право забрать тебя. Но вам обеим надо твердо стоять на своем. - Тут
я вспомнил о порядках в лагере. - А вот завтра могут возникнуть
осложнения. Вполне возможно, что тебя с ней не отпустят.
- А как, интересно, они могут меня задержать? Да я и спрашивать
никого не буду - просто сяду к бабушке в машину и уеду.
- Все не так-то просто, Рикки. В лагере существуют определенные
правила. Отец - я имею в виду Майлза - привез тебя сюда, и воспитатели не
имеют права отпустить тебя из лагеря с кем-нибудь, кроме него.
Она выпятила нижнюю губу.
- Не пойду к нему. Поеду с бабушкой.
- Конечно, конечно. И я, пожалуй, научу тебя, как лучше сделать. Я бы
на твоем месте не говорил им, что ты уезжаешь из лагеря насовсем; я бы
просто сказал, что еду покататься с бабушкой, - и никогда не вернулся бы.
Она немого опешила.
- Точно!
- Ну так вот... сумку не собирай, а то они могут догадаться. Не бери
с собой ничего из одежды, а только что на тебе... Положи деньги и все, что
ты хочешь захватить с собой, в карманы. Надеюсь, у тебя здесь не много
такого, что жалко оставлять?
- Вроде нет, - задумчиво сказала она. - Вот только мой новенький
купальник.
Ну как объяснишь ребенку, что иногда приходится бросать свой багаж?..
Он все равно не поймет и побежит в горящий дом спасать кукол или плюшевого
медвежонка.
- М-м... Рикки, пусть бабушка скажет им, что она забирает тебя с
собой в Эрроухед, искупаться... и вы, возможно, там в отеле и поужинаете,
но к отбою ты вернешься. Тогда ты сможешь захватить с собой купальник и
полотенце. Но ничего больше. Пойдет бабушка на то, чтобы приврать ради
тебя?
- Наверно. Да, я уверена. Она ведь всегда говорит, что без невинной
лжи людям было бы трудно выносить друг друга. Но она добавляет при этом,
что враньем тоже надо уметь правильно пользоваться.
- По-моему, твоя бабушка - женщина здравомыслящая. Так ты сделаешь,
как я сказал?
- Я так все в точности и сделаю, Дэнни.
- Вот и ладно. - Я взял со стола потрепанный конверт. - Рикки, я
говорил, что должен уехать. Уехать надолго.
- На как долго?
- На тридцать лет.
Она широко распахнула глаза, так широко, что трудно было поверить,
что такое возможно. В одиннадцать лет такой срок кажется не долгим -
вечным. Я добавил:
- Извини. Извини, Рикки. Но мне правда надо ехать.
- Зачем?
Я не мог ответить на этот вопрос. Правдивый ответ звучал бы
невероятно, а лгать было недопустимо.
- Рикки, мне очень трудно тебе сейчас все объяснить. Но я должен, и
тут ничего не поделаешь. - Поколебавшись, я добавил: - Я ложусь в "долгий
сон" - ты ведь знаешь, что это такое.
Она, конечно, знала. Дети гораздо быстрее взрослых привыкают к новым
понятиям; сон в холоде стал излюбленной темой комиксов.
- Но, Дэнни, я ведь больше никогда тебя не увижу! - возразила она с
ужасом.
- Нет, увидишь. Это долгий срок, но мы с тобой встретимся опять. И
Пита ты тоже увидишь. Потому что Пит вместе со мной ложится в "долгий
сон".
Она удрученно взглянула на Пита и нахмурилась еще больше.
- Но... Дэнни, почему бы вам с Питом не поехать в Броули, чтобы жить
с нами? Так же будет намного лучше. Бабушке Пит понравится. И ты ей
понравишься - она говорит, что мужчина в хозяйстве всегда пригодится.
- Но Рикки... милая Рикки... Я должен. Не мучь меня, пожалуйста. - Я
принялся раскрывать конверт.
Она взглянула на меня сердито, подбородок ее задрожал.
- Я знаю, это все из-за нее!
- Что? Ты имеешь в виду Белл? Нет, не из-за нее, во всяком случае не
совсем из-за нее.
- Она что, разве не собирается спать в холодном сне вместе с тобой?
Меня даже передернуло.
- Господи, конечно нет! Да я ее как увижу - за милю обегать буду!
Она, похоже, немного успокоилась.
- А знаешь, я так на тебя злилась из-за нее. Ты меня жутко обидел.
- Извини, Рикки. Я действительно виноват. Ты была права, а я - нет.
Но она здесь ни при чем. Я с ней порвал на веки вечные, вот те крест! Ну а
теперь об этом. - Я достал сертификат на все мои акции в "Горничной
инкорпорейтед". - Знаешь, что это такое?
- Нет.
Я объяснил ей.
- Я отдаю его тебе, Рикки. Поскольку я уезжаю на такой долгий срок,
то хочу оставить его тебе.
Я достал письмо с доверенностью на ее имя, разорвал его и клочки
сунул в карман. Надо было избежать любого риска - Белл ничего не стоило
восстановить письмо по кусочкам, и мы еще были в пределах ее досягаемости.
Я перечитал отпечатанный типографским способом текст передаточной надписи
на обороте сертификата, раздумывая, как бы передать его в Американский
банк как доверительную собственность.
- Рикки, как твое полное имя?
- Фредерика Вирджиния. Фредерика Вирджиния Джентри. Ты же знаешь.
- Разве Джентри? Ты же сама сказала, что Майлз так и не удочерил
тебя.
- Ой! Сколько себя помню, все зовут меня Рикки Джентри. А ты про мою
настоящую фамилию? Хайнике... как у бабушки и у моего настоящего папы. Но
никто меня так не называет.
- Теперь будут.
Я написал: "Фредерике Вирджинии Хайнике" - и добавил: "и переписать в
ее собственность в день, когда ей исполнится двадцать один год". Тут у
меня мурашки побежали по спине: до меня вдруг дошло, что мое первое
поручение, которое я разорвал, могло быть вообще не принято банком, - в
спешке мне не пришло в голову его заверить.
Тут я заметил, что наш цербер высунула голову из окна конторы.
Взглянув на часы, я понял, что мы разговариваем целый час. Мое время
истекало. Но надо было доводить дело до конца.
- Мэм?
- Да?
- Нет ли случайно здесь кого-нибудь, кто мог бы заверить документ?
Может быть, в деревне есть нотариус?
- Я нотариус. Что вам угодно?
- О господи, замечательно! У вас и печать с собой?
- Я всегда ношу ее с собой.
В ее присутствии я подписал передаточную надпись на сертификате, и
она даже погрешила немного против истины, использовав полную нотариальную
форму: "...известный мне лично вышеозначенный Д.Б.Дейвис". (Разве Рикки не
убедила ее, что знает меня, а Пит не засвидетельствовал молчаливо, что я -
достойный уважения член братства кошатников?) Когда она наложила на мою и
