отражение.
-- С праздником, старик, -- сказал он серьезному
беловолосому юноше, который с отрешенной грустью смотрел на
него из зеркала.
Вино было терпким и душистым. "Чудесное вино, черт побери.
Надо будет завтра велеть прислуге прикатить еще пару бочонков.
-- Греттир усмехнулся и покачал головой. -- До чего я
докатился, -- подумал он. -- Пьянствую ночью, в одиночку, с
собственным отражением в зеркале. Вот бы покойный папаша
порадовался, глядя на своего отпрыска!"
Покойный папаша Греттира, заметим мимоходом, обнаружив в
малолетнем наследнике противоестественную склонность к
размышлениям и столь же ненормальное отвращение к охоте и
прочим доблестям, именовал сына не иначе как "выкормыш". Не
признавать же в таком дурачке собственную плоть и кровь!
Что и говорить, детство Греттира было одиноким. Покойная
матушка, пока ее не постигла жестокая участь вследствие роковой
встречи с Брюсом Безжалостным (этого сексуального маньяка в
течение двадцати лет не мог изловить весь цвет рыцарства,
включая сэра Ланселота), воспитанием сына не занималась,
поскольку была занята паломничеством по различным святым
местам. Она любила Бога куда больше, чем людей.
Папенька пытался было привить сынку навыки, достойные
продолжателя рода, брал на охоту, но был жестоко разочарован.
Подросток кривился от отвращения, когда барон совал ему нож и
предлагал перерезать затравленному оленю горло. Греттир
отталкивал нож, отворачивался, мотал головой. Барон попробовал
было заставить мальчика глотнуть горячей крови, как это иногда
делают охотники, опьяненные убийством, -- но куда там! "Эдак ты
и человека зарезать не сможешь", -- удрученно подвел итог
папаша и после того потерял к сыну всякий интерес.
Греттира воспитала прабабушка Бьенпенсанта -- вернее, ее
призрак, уже двести лет бродивший по старинному фамильному
замку. В свое время она была жестоко убита своим супругом и
превратилась в проклятие своего убийцы и всех его потомков.
Греттир налил себе второй кубок и стал потягивать вино
медленно, наслаждаясь каждым глотком. Бьенпенсанта. Капризное,
надоедливое существо. Избалована до мозга костей, когда они у
нее были. Порой она бывала невыносима. Греттир улыбнулся,
поднял кубок:
-- За тебя, дорогая моя прабабушка, милый мой призрак!
Он плеснул вином на пол и залпом допил остатки. Наливая
себе третий кубок, Греттир вспомнил, что привидение
предпочитало не показываться в дни христианских праздников.
"Старый предрассудок, -- оправдывалось оно, -- никак не могу от
него отделаться. Что ни говори, Греттир, а трудно избавиться от
того, что воспитано с детства".
Целеустремленно напиваясь до потери сознания, Греттир
предавался воспоминаниям. Вот ему восемь лет. Волосы выгорели
на солнце, нос облуплен, физиономия, как всегда, бледная. В
замке пусто, тихо. Господин барон, как водится, на охоте.
Госпожа баронесса отправилась в какой-то монастырь, где открыли
чудотворные мощи. Слышно, как внизу, на кухне, переругиваются
слуги: повариха швыряется горшками в конюха, конюх пьян до
безобразия.,.
Добравшись до неисследованного уголка фамильного замка,
мальчик обнаружил плотно закрытую дубовую дверь. Запоров на ней
не было, но вся она густо заросла паутиной, пыльной и черной от
времени. Эти хрупкие нити, казалось, замуровали вход намертво.
Греттир протянул руку, схватился за дверное кольцо и, разрывая
многовековые творения пауков, изо всех сил дернул на себя.
Послышался скрежет. Мальчик уперся ногами в каменные плиты
пола, присел и повторил свою попытку. Дверь подалась. Из
комнаты потянуло плесенью и пылью, как из погреба. Греттир
обтер грязные руки о штаны и решительно шагнул вперед. И увидел
очень странные вещи.
Комната, в которой он оказался, освещалась двумя узкими
прорезями в толстых стенах, сложенных, как и весь замок, из
грубо обработанных булыжников. На стенах висели ветхие ковры,
изъеденные насекомыми. Несомненно, на них были некогда вытканы
сцены из Писания, потому что то тут, то там на обрывках
мелькали благословляющие руки, удивленные глаза или длинные
золотые локоны раскаявшейся блудницы. На полу горами лежали
книги. А среди книг, поджав под себя ноги, восседала юная
девушка в темно-синем блио.
-- Здравствуйте, сударыня, -- вежливо сказал мальчик.
Девица подняла голову. У нее было детское и вместе с тем
порочное лицо.
-- Привет, -- хрипло ответила она. -- Ты кто такой?
-- Я Греттир, -- сказал мальчик, -- сын хозяев замка.
Она шевельнула ноздрями.
-- Чую вашу кровь, -- сказала она и замолчала, видимо
что-то обдумывая.
-- Я неосмотрительно нарушил ваше уединение, благородная
девица, -- сказал Греттир. -- Но это лишь потому, что не
подозревал о вашем присутствии. Быть может, вы нуждаетесь в
помощи? Если барон заточил вас...
Девица пронзительно захохотала:
-- Да я уже давно не нуждаюсь ни в какой помощи. Размышляю
вот: выпить мне из тебя кровь... придушить?
Греттир отступил на шаг.
-- Не бойся, мальчик, -- вздохнула она. -- Я пошутила. Я
не вампир. Не уважаю вампиров, гнусные твари... Я просто
привидение.
-- Вы привидение? -- удивился мальчик. -- Но я никогда не
слышал о том, что в нашем замке обитает привидение.
Призрак потянулся и зевнул.
-- Потому что мне все давным-давно осточертело, -- девица
употребила более крепкое словцо п тут же предупредила: -- Не
вздумай креститься -- хуже будет. Лет пятьдесят уж минуло с тех
пор, как я бросила бродить по вашему замку и исполнять свои
обязанности проклятия здешних мест. Сижу вот в библиотеке... Ты
хоть книги когда-нибудь видел?
Греттир подошел поближе, с любопытством разглядывая
фолианты...
...С того дня визиты Греттира в библиотеку (самую
уединеннутю комнату замка, ибо никто здесь никогда не бывал --
отцу и матери было не до грамоты, а слугам и подавно).
Прабабушка научила его манерам и обхождению, обогатила память
различными историями, приучила к словесности. Когда юноша
отправился в Ноттингам, привидение ухитрилось переселиться
вместе с ним.
-- А сегодня ты бросила меня, Бьенпенсанта Злоязычная,
называемая также Добронравной.. -- бормотал Греттир. -- И ты,
Гай Гисборн, и проклятый пьянчуга Гарсеран из Наварры, который,
несомненно, пропадает в постели леди Джен или леди Марион... Но
главное -- меня оставил Хелот из Лангедока, мой первый и
единственный друг...
Четвертый кубок Греттир посвятил своему исчезнувшему другу
Хелоту. Прошло уже полгода с тех пор, как они сидели в кабачке
"Казни египетские", ели индейку, слушали шум дождя и беседовали
о поэтических творениях сэра Александра из Лангедока. Где ты,
Хелот? По каким дорогам тебя носит сегодня?
Тоскливо было на душе у Греттира, тоскливо и одиноко.
-- Спокойно, сэр, -- сказал Греттир сам себе, заглядывая
на дно кубка, где еще плескалось вино. -- Спокойно. Хелот уехал
в Шервудский лес, ибо из-за вас, сэр, он продался этим
разбойникам и с присущей ему честностью помогает им выполнять
их злодейские замыслы." Насколько я помню, впрочем, срок его
службы недавно истек, а в Ноттингаме Хелот так и не появился.
Уж не погиб ли он, храни его дева Мария?
-- Так. -- Греттир наполнил вином пятый кубок. -- А теперь
поразмыслим над тем, что увидели сегодня.
Сегодня, впрочем, мы ничего особенного не увидели. Гай
Гисборн был на высоте, и правопорядок во время турнира царил
образцовый. Леди Джен к ее великому торжеству над леди Марион
была провозглашена королевой турнира. Греттир Датчанин, как
того и следовало ожидать, был повержен на землю в первом же бою
и с пробитым щитом и вывихнутой ногой устроился в шатре на краю
ристалища.
Зрелище сражений было великолепно. Рыцари с топотом
носились друг за другом на могучих конях, их разноцветные плащи
взвивались в ярко-синее небо, слышался треск копий и лязг
доспехов. Двое получили серьезные ранения. Дамы напряженно
выясняли, кто чьи цвета носит. Словом, праздник удался.
Под конец произошло нечто неожиданное. Героем дня был уже
почти окончательно признан сэр Гарсеран из Наварры, открыто
носивший цвета леди Джен. Он поверг наземь пятерых противников
подряд, сменил восемь копий и два щита, и, когда он под
всеобщие овации в последний раз проехал по ристалищу, герольд
выкрикнул:
-- Доблестный Гарсеран из Наварры, сразивший сегодня всех
своих противников и ни разу не коснувшийся спиною земли,
бросает вызов тому, кто еще осмелится выступить против него!
В полной тишине из-за шатров на белом коне выехал
совершенно незнакомый рыцарь и крикнул, что принимает вызов.
Шериф приподнялся, всматриваясь в его лицо (незнакомец был
без шлема), потом повернулся к Гаю:
-- А это кто такой, Гисборн?
Гай пожал плечами.
-- Понятия не имею, -- ответил он.
Тем временем неожиданный соперник Гарсерана подскакал к
нему и на полном ходу бросил у ног Гарсеранова коня свою
перчатку. Гарсеран поддел ее на копье и вознес над головой. Оба
бойца разъехались по разным концам ристалища и ринулись друг на
друга, выставив копья. Раздался адский треск -- и вот уже
Гарсеран выбит из седла. Разъяренный на-варрец забарахтался на
земле. Слуги помогли ему подняться на ноги. Его противник,
объехав ристалище по кругу под торжествующий рев зрителей,
спрыгнул на землю и обнажил меч. Рядом с высоким, атлетически
сложенным Гарсераном незнакомец казался совсем хрупким, а
доспехи на нем были куда легче, чем на наваррском рыцаре.
Однако довольно быстро выявились преимущества незнакомца: он
казался более умелым бойцом. К тому же Гарсерана, как всегда,
подводило дыхание. Различные излишества, которыми он регулярно
предавался, сделали свое дело: через десять минут Гарсеран уже
начинал задыхаться. Поэтому он, как правило, наваливался на
противника всей своей массой и старался поразить его тяжелым
мечом, используя исключительно грубую силу. Легкий как перо
соперник Гарсерана, вооруженный "мечом левой руки" вместо
двуручного, свободно уклонялся от бешеных атак, не пытаясь их
отражать. Наваррский красавец уже начинал дышать ртом.
Шериф, наблюдавший за схваткой, подозвал Гая Гисборна
поближе.
-- Посмотрите, Гисборн, какой трусишка принял вызов нашего
Гарсерана! Ни одного удара, ни одного выпада! Сплошная беготня!
-- Шериф приподнялся в своем кресле и крикнул насмешливо:
-- Заяц! Петляющий заяц!
Гай пожал плечами. Он видел, что Гарсерану конец.
В этот момент Гарсеран оказался на земле. Незнакомый
рыцарь упал коленом ему на грудь и, прижав его правую руку с
мечом, отстегнул Гарсерану шлем, явно намереваясь перерезать
ему горло. С леди Джен приключилась истерика.
-- Черт знает что такое, -- сказал шериф, поднимаясь со
своего места. -- Я повелеваю вам остановиться, сэр рыцарь!
Рыцарь наклонил голову в поклоне и встал на ноги. Гарсеран
завозился на земле, перевернулся на четвереньки и, цепляясь за
руку герольда, поднялся. У
герольда было усталое пожилое лицо, странно
контрастирующее с яркими одеждами глашатая торжества.
-- С согласия обоих доблестных бойцов, -- прокричал
герольд, -- победа присуждается нашему гостю, благородному Гури
Длинноволосому!
Это известное в рыцарском мире имя заставило всех
зашуметь. Знаменитый Гури, получив из рук шерифа венок
победителя, объехал зрителей, разглядывая дам и девиц, и, не
желая ссориться с Гарсераном, объявил королевой праздника леди
