сердце. Ему казалось, что он спит после тяжелой попойки и видит
запутанный сон. Но старичок, смотревший на него с веселым
вниманием, не был сном. Видениями, скорее, были те - полные
дурацкой радости, распираемые бурлящими жизненными соками
ребята в кожаных куртках, которые с гоготом носились по двору.
Мэтр д'арм нарушил молчание.
- Где тебя нашел наш барон-младший, Хальдор?
Хальдор вскинул глаза и снова опустил их.
- В лесу, господин, - нехотя ответил он.
- Я наблютать за тобой - признался старичок. - Ты есть, как и
я, не... - Он пощелкал пальцами, подбирая слово. - Не этих мест.
- Ну вам-то что до этого! - взорвался Хальдор и снова
замолчал, нахмурившись.
Мэтр д'арм усмехнулся.
- Ты злой, как охотничья собака с Восточный Берег, - сказал
он. - Там собаки уметь хорошо только один дело - кусать людей. -
Он поднял палец. - Не софетую. Я не есть барон, который есть
само благоротство. Я есть... - Он немного подумал. - Я есть
наемник.
Он неторопливо глотнул из толстостенного стаканчика, на миг
прикрыв глаза. Казалось, он прислушивался к чему-то в себе.
Потом он снова перевел взгляд на Хальдора. Тот слегка покраснел.
Но старичок уже успел забыть вспышку своего собеседника. Он
задумчиво произнес:
- Я алан... Мое племя не знать святилищ, не знать храм, не
знать дом. Мы знать только свое орушие. Если алан хочет говорить
с бошество, он втыкать свой меч в земля. У алан бошество шивет в
любой клинок. Кашдый меч иметь свой шеланий, он любить и
ненавидеть...
В полумраке каземата, оглушенный странным восточным
напитком, от которого вдруг загудело все тело и вспыхнула кровь,
Хальдор слушал ломкий голос старичка, повествующий о
сражениях и странствиях, и мир странно и прекрасно
преображался. Посреди мира непреложно,как светлая радужная
сталь меча, легла белая пыльная дорога, уходящая к горизонту. На
нее нанизалось все остальное - города и деревни, колодцы и
пастбища, поля и замки. Для этого чудаковатого старого рубаки
весь мир был только обочиной. Он поклонялся дороге. Не
вытоптанной ногами тропинке и не проложенной руками улице, а
тому темному властному голосу, которому невозможно
противостоять. Дорога проникает в плоть и кровь. Это как отрава,
это как неизлечимая болезнь, которая рано или поздно начинает
бунтовать, заставляя человека посреди достатка и покоя метаться в
тоске по скрипу колес в пыли и ночлегу на голой земле и в конце
концов срывая его с насиженного места. И Хальдору стало
нестерпимо жаль, что та жизнь, которая смотрела на него сейчас
из пронзительных глаз старичка, уже прошла.
А старичок простер, не глядя, руку к стене, где тускло
поблескивала рукоять его меча, вложенного в ножны, и
торжественно, словно провозглашая символ веры, сказал:
- Орушие в рука мужчина есть свобода. Есть меч - есть сила -
есть свобода. Нет меч - нет свобода. Нет меч - знашит, раб. Раб
нельзя презирайт, если он есть трус. Не мошет быть смелый
шеловек, если у него нет меч. Ты понять, Хальдор из Светлого
Города?
Хальдор тихонько вздохнул и поднял глаза.
- Я понять, - сказал он.
11.
Если бы в замке Веселой Стражи был свой придворный
менестрель (или как там это называется), он непременно воспел бы
эту мальву, растущую возле стены во дворе. Он описал бы стихами
стену, сложенную необработанным камнем - простодушные
строители замка заботились больше о его неприступности и не
утруждали себя излишними художествами. На этом суровом фоне
винно-красные и бело-розовые лепестки, покрытые налетом
тончайшего пушка, казались особенно нежными. Будь эта мальва
делом человеческих рук, она вызывала бы раздражение у
истинного ценителя искусств, показавшись ему излишне приторной.
Но мальва была живая и рассматривалась исключительно как
сорняк, которому вздумалось зацвести. Потому что среди
обитателей баронского замка поэтов не было.
Вместо восхищенного созерцателя возле мальвы примостился
Хальдор. Трудно было отыскать более удаленную от поэзии
личность. Он сидел на земле, привалившись спиной к булыжникам
стены и положив на колени меч, который выбрал для него мэтр
д'арм. Светлые волосы Хальдора, перевязанные на лбу скрученной
в жгут цветной косынкой, слиплись от пота. Мэтр д'арм, всерьез
решив превратить Хальдора в образцового воина, ухитрялся за день
выжимать из него все силы, сам оставаясь при этом вполне бодрым
и свежим. Он никогда не хвалил Хальдора, а ругал часто и притом
всегда на своем родном языке. Казалось, ему доставляло
исключительное удовольствие выбить у своего ученика меч,
заставить его попрыгать по двору безоружным и под конец сбить с
ног, чтобы еще раз посмотреть, как Хальдор поднимается с
мрачноватым огоньком в глазах. Веселые Стражники поглядывали
на эти побоища с интересом, но вслух комментировать не
решались: со старым наемником шутки были плохи. Да и Хальдора
они, по правде говоря, старались обходить стороной.
Цвела мальва и был ранний вечер. Верхний этаж и крыша
донжона окрасилась в золотисто-розовый цвет. Небо выгорало.
Голоса звучали приглушенно, растворяясь в необъятной вечерней
тишине. В этом простом мире Хальдор чувствовал себя чем-то
вроде занозы в пальце. Никто не расспрашивал его о прошлом,
никто не интересовался, откуда он пришел, почему он бродит по
замку злой и нелюдимый. Он жил как во сне. К концу дня сил у
него оставалось ровно столько, сколько требовалось для того,
чтобы добраться до набитого жесткой соломой тюфяка, брошенного
прямо на полу в комнате, где квартировал его учитель. Если бы
Хальдору было не наплевать, он мог бы устроиться гораздо лучше.
Замок Веселой Стражи славился на Северном Берегу своим
гостеприимством и гости чувствовали себя здесь уютно, словно
дома. Но Хальдору было наплевать.
Он сидел, опустив голову и скрестив руки на отдыхающем
клинке. Всю свою жизнь он был рабом, и даже меч, в котором, как
уверял мэтр д'арм, заключена магическая сила, не мог в один миг
сделать его свободным.
Кто-то остановился рядом с Хальдором, дружелюбно посопел и,
наконец, сообщил, что погода просто блеск и это, похоже, надолго.
Хальдор нехотя поднял голову. Он увидел одного из Веселых
Стражников - веснушчатого, с прямыми, соломенного цвета
волосами, одетого, как большенство здешних жителей, в штаны из
плотной зеленой ткани, подвернутые у щиколоток по случаю
летнего тепла, и клетчатую рубашку. Хальдор отмолчался. У него
не было ни малейшего желания с кем-либо разговаривать. Но
Веселый Стражник не уходил. Он поделился соображениями
относительно предстоящего праздника середины лета, рассказал
страшный случай из своей жизни и под конец спросил у Хальдора,
что он по этому поводу думает. А это уже лишнее, сердито решил
Хальдор. Пока Стражник болтал о том, о сем, он, Хальдор, мог не
принимать непосредственного участия в разговоре, но переходить
границы не стоит. Хальдор пристально посмотрел в большеротое,
улыбающееся лицо, усеянное веснушками.
- А пошел ты, - сказал Хальдор сквозь зубы и снова опустил
голову, не интересуясь больше своим собеседником. Досада
улеглась не сразу. Он еще долго сидел, не шевелясь, прежде чем
раздражение, встряхнувшее его, как хороший удар по ребрам,
наконец прошло. Тогда он медленно поднялся на ноги и побрел,
держа меч в опущенной руке, к кованой двери в замковой стене.
Он лениво потянул на себя дверное кольцо. Дверь раскрылась.
Мэтр д'арм, сидевший на корточках перед своей коллекцией
старинных кинжалов с Восточного Берега, повернулся к Хальдору и
кивнул. Кинжалы были разложены на ковре, изрядно побитом
молью.
Не отвечая на приветствие, Хальдор осторожно положил меч на
пол возле своего тюфяка, снял башмаки и растянулся, хрустнув
соломой. Мэтр д'арм неожиданно спросил:
- Скаши, Хальдор, зашем ты ушиться фехтований?
- Просто так, - ответил Хальдор, не открывая глаз. Он и сам не
знал.
- Я не могу не видеть, ты не любишь орушие... К шему
упорство?
- Я ремесленник, - сказал Хальдор. - Я не привык
интересоваться тем, нравится ли мне моя работа.
Мэтр д'арм покачал головой.
- Кто только тебя воспитывал?
- Один старый пьяница.
- Какой трогательный историй... И где теперь этот пьяница?
- Я бросил его.
Хальдор мог не открывая глаз понять, что выражение лица у
мэтра д'арм изменилось. Молчание стало отчужденным и
неприязненным. Плевать, устало подумал Хальдор. Не буду я
прикидываться. Не хочу делать вид, что я лучше, чем есть.
Старичок какое-то время безмолвно звякал металлом,
перебирая свои кинжалы, а потом все-таки заговорил.
- Пошему ты ни с кем не начал друшба? Ты молотой. У тебя
долшны быть друзья.
- Мне никто не нужен, - сказал Хальдор. - Никакие друзья.
- Напрасно. Тут много хороший люди.
Хальдор резко сел на своем тюфяке и тяжело произнес:
- Не знаю, господин. Мне страшно. Тут все добрые. Я не
привык. Не то, что постоянно ждешь, что ударят, а просто... как-то
не по себе. Как будто обманываешь. Все время кажется, что они
принимают меня за кого-то другого, а когда обман раскроется,
выгонят...
- Мне это знакомый чувство, - задумчиво сказал старичок. - Я
два года провести в плен. После плен трудно жить среди добро.
Старый вояка усмехнулся. Он чувствовал себя намного моложе
Хальдора - может быть, потому, что прожитые годы не оставили на
его душе шрамов усталости и безразличия.
- Представь себе, - заявил он, - когда я быть как ты, двадцать
лет, я иметь много огоршений из-за мой рост. Меня дразнить, и я
все время драться, драться. Алан вообще часто дерутся, но я -
больше всех, и я уйти из племя. Я много, много воевать. Я быть в
плен на Восточный Берег, потом бежать...
Он принялся аккуратно заворачивать свои кинжалы в ковер.
Хальдор, сидевший на тюфяке, скрестив ноги, следил за
неторопливыми движениями его рук и, казалось, целиком ушел в
свои запутанные мысли.
Мэтр д'арм убрал кинжалы под кровать, вынул из обитого
кожей деревянного сундучка, маленького, но вместительного до
безразмерности, иголку, нитку и, видимо собравшись с духом,
принялся надвигать иглу ушком на нитку. Хальдор еле заметно
прищурился, в его глазах появилась усмешка. Мэтр д'арм
невозмутимо продолжал свои попытки, ничуть не смущаясь
неудачами. Хальдор не выдержал.
- Что у вас порвалось-то? - спросил он.
Мэтр д'арм, поглощенный своим делом, не расслышал, и
Хальдору пришлось повторить свой вопрос погромче.
- А, - отозвался старичок, - да тут мелошь... Воротник.
Хальдор слез с тюфяка.
- Я сделаю. Давайте.
Он решительно отобрал у старичка рубашку с воротником,
болтающимся на двух нитках: почти не глядя вдел нитку в иголку и,
устроившись поближе к свету, начал шить. На какое-то мгновение
мир вокруг снова стал знакомым и привычным, состоящим, как и
прежде, из работы, еды и перебранок. И не нужно ни о чем
думать, все идет своим чередом, все течет, но ничего не меняется.
Мэтр д'арм, наблюдавший за ним спокойно и сочувственно,
сказал:
- Мне не ошень удобно, что ты так работать за меня. Я лучше
сам.
- Да ладно уж... - буркнул Хальдор, не отрываясь от работы.
- Ты просто мастер, - сказал мэтр д'арм.
Хальдор поднял глаза, и мимолетное ощущение прежней его
жизни рассеялось. Мир вокруг все еще был чужим и непонятным -
мир, где каждый отвечает за себя. Мэтр д'арм, чуть склонив набок
голову, спросил:
- Где ты так наушиться шить? В Светлый Город?
- Угу, - нехотя сказал Хальдор.
12.
Не надо было поддаваться дружескому подмигиванию
веснушчатого парня - того, что пытался как-то с ним заговорить. Но
как не поддашься, когда он стоит, улыбаясь во весь рот и прижимая
к груди бутыль в плетеной корзине. Прозвище его было Осенняя
