растерявшись.
Иеронимус ответил:
-- Освободись от лицемерия.
Варфоломей наконец оттеснил Мракобеса и встрял в разговор.
-- Приди в наши объятия, сын мой! -- вскричал он. И раскинул руки,
насколько позволяли ему цепи.
Дорога вела по долине. Справа и слева вздымались лесистые горы,
густая зелень лесов уже тронута осенней сединой.
-- Сдается мне, мы проходили здесь когда-то с Агильбертом,
-- проворчал Ремедий наутро третьего дня пути, разглядывая
местность.
Бальтазар, к которому он обращался, пожал плечами.
Ремедий продолжал:
-- Вон там, видишь -- маленький городок? Разве ты не помнишь? Это
Айзенбах, мы разграбили его, когда ушли от Эйтельфрица...
-- Меня с вами тогда не было, -- сказал Фихтеле. Прищурил глаза --
хотел получше разглядеть городок.
-- И правда, -- согласился Ремедий. -- Забыл. Мы тебя после
подобрали.
Айзенбаха достигли в час пополудни. За те семь лет, что минули
со времени разгрома, город отстроился, восстановил стену,
углубил рвы, ощетинился решетками. Братской могилы, куда
ландскнехты закопали, не разбирая, и горожан, и своих, не
осталось и следа. Ровная зелень травы, красная черепица,
виноградные горы, все выше и выше, к самому небу.
Разбойники поглядывали на Айзенбах, как голодный на кусок пирога
-- слишком большой, чтобы можно было проглотить одним махом. У
Варфоломея чуть слюни не потекли, когда он прошел по мосту,
заплатив городской страже пошлину за вход -- откуда-то из-под
лохмотьев вытащил несколько затертых монет.
В поисках харчевни вышли на площадь -- тесную даже для такого
маленького городка, как Айзенбах, -- и попали на представление
бродячих комедиантов.
Телега загромоздила подходы к маленькому фонтану, посреди
которого высилась новенькая деревянная статуя святого Георгия,
раскрашенная синей, золотой и красной краской. На телеге, чтобы
всем было видно, разместился механический театр.
Ниществующие подвижники затесались в толпу зевак и, задрав
головы, с интересом уставились на спектакль.
Ремедий дернул Бальтазара за рукав, шепотом спросил:
-- Сегодня что, воскресенье?
Бальтазар пожал плечами.
-- Наверное...
Ремедий что-то посчитал про себя, загибая пальцы. Охнул.
-- Третьего дня, стало быть, пятница была...
-- Ты что, Ремедий Гааз, совсем дурак? -- раздраженно сказал
Бальтазар.
Ремедий кивнул, искренне удрученный.
-- Я мясо ел, -- сказал он. -- В постный день.
-- Какое мясо?
-- Эркенбальдины потроха, -- пояснил Ремедий и плюнул от души.
-- Проклятая баба, загонит меня-таки в ад...
Бальтазар даже отвечать не стал. Что с дураком разговаривать. Он
хотел посмотреть театр.
Размокнулись деревянные шторки, открывая спрятанный в тяжелом
резном корпусе вертеп, где жили своей таинственной жизнью два
деревянных шута и большое тележное колесо. И шут в красном
колпаке обхватил обод колеса, пытаясь вскарабкаться наверх; и
шут в синем колпаке уцепился за колесо с другой стороны,
стараясь обернуть его на себя. Несколько секунд колесо хранило
равновесие, а потом стало поворачиваться, вознося красного шута
и подминая синего.
-- Что наверху, то внизу, -- с важным видом произнес Михаэль
Клостерле, наблюдая за механическими фигурами.
Представление в маленьком вертепе заканчивалось. Синий шут лежал
раздавленный под колесом, на его курточке проступило багровое
пятно, из нарисованного рта вытекла струйка нарисованной крови.
Красный его соперник лежал животом на вершине и победно болтал
руками и ногами.
-- Что было наверху, окажется внизу, -- сказал Михаэль.
-- В таком случае, какой смысл в победе, если она всего лишь на
миг? -- поинтересовался наместник Варфоломей, который за эти дни
полюбил философствовать на пару с новообращенным.
-- Если колесо повернется снова, чтобы сбросить победителя, оно
вознесет на вершину раздавленный труп, -- медленно и значительно
проговорил Клостерле. -- Подумай сам, велик ли смысл оказаться
наверху первым?
Варфоломей опустил веки, покивал, довольный мудростью своего
собеседника.
-- Вопрос в том, от чего зависит твое вознесение?
Иеронимус, стоявший впереди, вдруг повернул к наместнику голову,
на мгновение глянул прямо ему в глаза.
-- От колеса, -- сказал он.
Варфоломей сразу утратил охоту продолжать разговор. Не любил он
спорить с Иеронимусом.
Деревянные дверцы, тихо скрипнув, закрылись. Двое шутов исчезли
за ними. Комедианты стали обходить толпу, собирая деньги.
Тем временем Варфоломей протолкался вперед, вскарабкался на
телегу, вознес руки над головой, оглушительно загремел цепями.
Толпа снова притихла, думая, что это продолжение спектакля.
-- Дети мои! -- завопил наместник Варфоломей. -- Покайтесь!
Подумайте, какому греховному делу сейчас предаетесь, несчастные!
Ибо так было устроено, что, подобно десяти хорам ангельским,
созданы десять хоров среди человеков. Первые три управлять
поставлены, и это -- священники, монахи и мирские судьи.
Остальные же предназначены подчиняться, и среди них назову тех,
кто изготавливает одежду и обувь, тех, кто работает с металлом,
тех, кто строит домы, кто кормит голодных и желающих утолить
голод, кто сеет хлеб и убирает урожай, а также те, кто врачует.
И подобно тому, как десятый ангельский хор предался сатане,
десятый хор людей отпал от святости. В него входят актеры и
комедианты, и вся их жизнь -- сплошной грех, и души их обречены
на погибель...
Он долго еще кричал, к полному недоумению толпы. Стали уже
раздаваться свистки. Двое комедиантов, довольно дюжие молодцы,
принялись спихивать проповедника со своей телеги. Варфоломей
отчаянно сопротивлялся и призывал всевозможные проклятия и
небесные кары на головы нечестивцев, действующих, несомненно, по
наущению дьявола. Несмотря на свое довольно хилое сложение,
бывший купец обладал удивительной верткостью и цеплялся за
телегу, как пиявка. Стоило отодрать его пальцы от края доски,
как он тут же впивался в оглобли. В результате все трое рухнули
с телеги в фонтан и едва не утонули. Толпа от души веселилась,
приветствуя битву свистками и воплями.
Первым из фонтана выбрался, отфыркиваясь и отплевываясь,
комедиант в синем, багровый от ярости. За ним показался второй,
в красном. Ругаясь на чем свет стоит, он вытаскивал из воды
наместника Варфоломея, который едва не утонул, запутавшись в
своих цепях.
Варфоломея расстелили на той самой телеге, откуда только что
сбросили, влили в приоткрытый рот вина из фляги. Тот, что в
красном, стоял возле него на коленях. Синий крикнул, что сейчас
прелестная Клотильда исполнит любовную балладу для увеселения
публики.
Из недр телеги выпорхнула прелестная Клотильда -- рослая девица в
пышном красном платье, расшитом золотыми розами. В руках у нее
была лютня, с которой она довольно ловко управлялась.
Голос Клотильды, хрипловатый, но сильный разнесся над площадью,
увеселяя публику повествованием о нестерпимых душевных терзаниях
графа Лары, сыновья которого были зверски убиты предателями.
Баллада во всех подробностях перечисляла пытки, которым были
подвергнуты юные графы Лара.
-- ЛЮБОВНУЮ, дура, -- прошипел, проходя мимо нее с кружкой для
сбора денег, комедиант в синем.
Клотильда, не моргнув глазом, перешла от перечислений пыточного
инвентаря к воспеванию страданий девицы Милльфлёр, разлученной с
возлюбленным.
О дно жестяной кружки стучали монеты -- горожане подавали щедро,
довольные представлением свыше меры.
Едва отдышавшись и отплевавшись, бессильно простертый на телеге
Варфоломей принялся было вновь поливать бранью своего спасителя.
Но тот не давал ему сказать ни слова. Стоило наместнику раскрыть
рот, как комедиант, посмеиваясь, вливал туда вина из своей
фляги. Напоить же Варфоломея до бесчувственного состояния
оказалось совсем простым делом. Подвижник так истощен был
длительным голоданием, что одной фляги хватило. Вскоре он не
вязал уже лыка. Лежал, вытянувшись во весь рост, и бессмысленно
ворочал глазами.
Девица Клотильда закончила песню, послала толпе воздушный
поцелуй и подошла к телеге. Бегло поглядела на Варфоломея.
-- Какой красавчик, -- только и сказала. Потаскушка.
Следом за ней вернулся и комедиант в синем, на ходу ссыпая
деньги из кружки в обширный кошель на завязках.
-- Что это за беглый каторжник? -- удивленно спросил комедиант в
синем. Его звали Балатро.
Второй, известный под прозвищем Арделио, ответил:
-- Блаженный какой-то.
Балатро присвистнул.
-- И куда нам его деть?
-- На дорогу вывалим, -- предложил Арделио. -- Подальше от города
отвезем и выкинем.
-- Может, здесь есть какой-нибудь приют для убогих? -- подала голос
девица Клотильда. Тонкое лицо подвижника зацепило ее сердце,
всегда открытое любви и состраданию.
-- Какой в этой дыре может быть приют для убогих? -- сказал
Арделио. -- Выкиньте его обратно в фонтан, всего и дел.
-- Грех, -- пробубнил Балатро.
Арделио пожал плечами.
-- Об этом раньше нужно было думать. Подался в комедианты -- не
рядись святошей.
Не успел он договорить, как возле телеги показалась зверская
рожа Витвемахера.
-- Ой! -- удивленно произнесла девица. -- Еще один такой же.
-- Нечестивцы, -- зарычал Витвемахер и потянулся за мечом.
Верзила Балатро поглядел на нищего сверху вниз, расправил
широкие плечи.
Тот ничуть не смутился.
-- Да знаешь ли ты, кого замышлял убить? -- продолжал разбойник,
размахивая мечом.
Тем временем и остальные святые братья подходили ближе к телеге.
Волей-неволей троим комедиантам пришлось выслушать историю
падения, покаяния и обращения Варфоломея. Сам же святой
подвижник продолжал мешком лежать на телеге, пьяный и
беспомощный.
К великому негодованию благочестивых разбойников, ни один из
слушателей не выказывал желания расстаться со своим имуществом и
немедленно примкнуть к Ордену.
Балатро, бывший в компании старшим, лихорадочно выискивал в
обступившей телегу шайке хотя бы одно разумное лицо. Но понял:
если он и его товарищи хотят сохранить свое добро, столкновения
не избежать. Ибо на всех лицах лежала одна и та же печать
безумия.
Балатро охватило отчаяние. И тут он почувствовал на себе
пристальный взгляд. Обернулся, вздрогнул всем телом. Прямо на
него смотрел Иеронимус фон Шпейер. Только этого и не хватало:
монах в толпе фанатиков и юродивых. И лицо у монаха нехорошее.
Тяжелое, высокомерное.
Иеронимус кивнул комедианту. Тот пробормотал себе под нос
проклятье и спрыгнул с телеги.
-- Что надо? -- грубо спросил он, подходя. И подумал про себя еще
раз: от такого добра не жди.
-- Блаженных не бойтесь, -- сказал Иеронимус. -- Они хоть свирепы,
но вас не тронут. Мы идем в Страсбург.
-- Лошадь наша нужна? -- прямо спросил Балатро.
-- Да.
-- Да вы за дураков нас держите! -- взорвался комедиант. От гнева
его рябое лицо пошло красными пятнами.
Иеронимус покачал головой.
Но договорить они не успели. От телеги донесся визг девицы
Клотильды. Оттолкнув от себя Иеронимуса, Балатро в два прыжка
добрался до телеги. Что-то оглушительно треснуло, с силой
плеснула вода -- кого-то (потом оказалось -- блаженного
Верекундия) вышвырнули в фонтан. Драка, к величайшему
удовольствию зевак, продолжалась еще с десять минут, пока
воюющие не утомились и не отправились выпить.
Богатырские качества, проявленные как одной, так и другой
стороной, объединили бывших врагов. Они разговорились. Не было
только Варфоломея, спавшего в телеге мертвым сном. Иеронимус
сидел, по обыкновению, в углу, потягивал вино и поглядывал на
своих спутников.
Арделио, маленького роста, тощий, с взъерошенными черными
волосами, пил стакан за стаканом, но не пьянел -- только мрачнел,
наливался тяжкой печалью. Второй комедиант, Балатро, белобрысый
верзила с бесцветными ресницами, рябой после оспы, увлеченно
рассказывал что-то блаженному Верекундию. Тот сидел мокрый после
купания в фонтане, в тепле от его одежды и волос шел пар.
Девица Клотильда достала из-за корсажа колоду засаленных кожаных
