отводили в казематы внешней стены, других ставили на колени
посреди двора под охраной трех мрачных стражников с неподвижными
лицами.
-- Сарацины, что ли? -- шепотом спросил Веркекундий у Варфоломея,
улучив секунду.
-- Не похожи, -- так же ответил Варфоломей. -- Я видел сарацин.
Торговал с ними.
Управляющий выхватил взглядом в толпе пленных монаха. Нахмурил
широкие лохматые брови, ткнул толстым пальцем себе под ноги.
-- Сюда, ко мне.
Иеронимус подчинился.
Один из местных солдат тут же подошел поближе, настороженно
следя за пленным, -- как бы не отмочил чего.
-- Как звать?
Иеронимус поднял голову.
-- Иеронимус фон Шпейер.
Управляющий -- заплывшие глаза, нос картошкой -- смотрел на него с
откровенной насмешкой.
-- А! -- произнес он, как будто это имя было ему знакомо. -- Фон
Шпейер... Явился... Дерьмо дерьмом. И снаружи, и внутри.
Иеронимус молчал.
А управляющий продолжал распекать его:
-- Святым себя вообразил! Ты, небось, и срешь-то одной гордыней.
Иеронимус слегка покраснел. Возразил:
-- Ни один из святых не стал бы святым, если бы сначала не захотел
этого.
-- Правду говорят: начнешь думать -- наплодишь ересей, -- хмыкнул
управляющий.
-- Не мне судить, -- ответил Иеронимус.
Управляющий надвинулся на него своей внушительной тушей. Спросил
в упор:
-- Чего ты ждал? Что тебя здесь встретят с распростертыми
объятиями?
Иеронимус покачал головой.
-- Об этом я никогда не думал.
Управляющий засмеялся. Заколыхал обширным брюхом, закраснелся
толстыми щеками.
-- Героем себя считаешь.
Иеронимус отмолчался.
-- Дитер Пфеффернусс бежал от него как от чумы, тоже мне, подвиг.
Неожиданно управляющий перестал смеяться и стал грозен. Его
лучистые глаза вдруг потемнели, щеки утратили добродушную
округлость. Он встретился взглядом со стражем, кивнул.
Солдат положил тяжелую руку Иеронимусу на плечо и увел его за
ворота внутренней стены. Когда Иеронимус споткнулся, солдат
ударил его по спине и грубо обругал.
А все остальные, и солдаты, и пленники, стояли во дворе, кто
выпрямившись, кто на коленях, и смотрели, смотрели ему вслед.
После этого управляющий мельком оглядел остальных, быстро
обменялся с солдатами несколькими фразами и удалился тяжелой
поступью.
Пленных начали разбивать на две группы. Большую оставили во
дворе, а двоих или троих вышвырнули вон. Сбросили со стены.
Слышно было, как снаружи ударились о землю их тела.
Михаэль Клостерле был в числе тех, кого поволокли к стене. От
ужаса он хрипел, широко раскрывая слюнявый рот.
Рослый солдат брезгливо кривил узкие губы. Смуглые тонкие руки в
кольчужных рукавах крепко держали пленника. Стражник поднял
Михаэля как куклу и легко сбросил вниз.
Повернулся, пошел назад к пленникам.
Расширенными глазами смотрел на него Бальтазар Фихтеле. Он знал,
что теперь солдат направляется к нему. Вцепился в руку Шалька,
затрясся.
Прекрасен и страшен был молодой солдат.
Темная кожа, точеные черты, черные глаза в пушистых ресницах,
брови дугой -- таких лиц не встретишь нигде в Германии.
Солдат приблизился, схватил Бальтазара Фихтеле, оторвал от
Шалька. Бывший студент отбивался, бессильно дергаясь в руках
стража. Шальк, стоя на коленях, кричал и тянулся к своему другу,
но никто не слушал его мольбы. Только кольнули раз острием пики
в грудь, когда дернулся бежать за Бальтазаром. Так и остался
пушкарь -- остренькое лицо залито слезами, грязные бинты на не
заживших еще ранах размотались, на рубахе выступило кровавое
пятно от укола пикой.
У самой стены Бальтазар обвис в железной хватке стражника --
смирился. Поднял глаза посмотреть в последний раз на своего
палача. И понял вдруг, что переполняет его не страх -- восхищение
этим человеком. И не хочется Бальтазару Фихтеле расставаться с
ним, как будто лучшего друга, чем этот бесстрастный смуглый
солдат, никогда не было и не будет. Век бы стоял рядом в
ожидании смерти, ощущая на плечах горячие сильные руки.
И тут решетка в воротах внутренней стены поднялась снова. В
кишащий людьми внутренний двор быстрым шагом вошла женщина.
Не вошла -- ворвалась. Маленького роста, толстенькая, старая.
Волосы растрепались, вдовье покрывало сбилось, упало на плечи.
Стремительно оглядела пленных. Растолкала людей, оттолкнула
суровых стражей, со всех ног бросилась к Бальтазару Фихтеле.
Бальтазар увидел ее и покачнулся, как от удара.
-- Мама, -- сказал он шепотом.
Страж выпустил его.
А Марта Фихтеле, встав на цыпочки, обвила руками шею своего
непутевого сына.
-- Вот ты и дома, сынок, -- сказала она.
22 октября 1994 г.
(С) Елена Хаецкая, 1996.
