подол парчовой юбки. - Ну, и как ты собираешься убить его, а?
- Не знаю.
- Помогать не буду, - предупредила Имд.
- Скажите мне только, госпожа Имд, кто он, как его имя.
Остальное я сделаю сам.
- Ох-ох-ох. Какой шустрый. Сам он сделает. - Ведьма
уставилась в спокойные светлые глаза Аэйта и передернула
костлявыми плечами. Было в этих ясных глазах что-то очень
неприятное. Уж больно уверенно они смотрели. Наконец, Имд
проворчала: - Да и не знаю я, как его звать-то, охламона...
- Что? - вскрикнул Аэйт.
Ведьма злорадно ухмыльнулась.
- А вот так, касатик. Дел у меня других нет, что ли,
интересоваться чужими именами? Меня попросили изготовить пулю
и вложить в нее заклятие попаршивее, чтобы от него все кишки
сплелись и на бантик бы завязались. Ну, я и постаралась. На славу
постаралась. В таких мертвых равнинах побывала, ух! - Она
посмотрела на одноглазого. - Да встань ты... Теперь-то чего уж
бояться. Ты, брат, прости, но вот не помню я, в честь чего
Торфинн, покойничек, так на тебя взъелся. И чего ты там натворил
непотребного, тоже не упомню. Старость не радость, вот так-то,
касатик.
- Госпожа, - сказал Аэйт и наклонил голову, - позвольте хотя
бы ему вспомнить, как его звали.
Ведьма молчала так долго, что Аэйт не выдержал и вскинул
глаза.
- До чего настырный... - вздохнула Имд. - Далеко пойдешь,
Аэйт, сын Арванда... - Палец с острым ногтем уперся Аэйту в
грудь. - Тебе надо - ты и заставь. Открой его память. Ты можешь. -
Она помолчала и повторила, заметно мрачнея: - Да, ты можешь...
Идм отошла в сторону и расселась на земле, раскинув юбки
веером. Аэйт в растерянности смотрел на нее.
- Ты можешь! - крикнула она ему, вытягивая шею.
Аэйт выпрямился.
Одноглазый, дрожа, стоял перед ним. Он чувствовал что-то
странное. Как будто грубые руки перетряхивали его сознание. И
ему было больно и нестерпимо стыдно. Такого он не испытывал еще
никогда.
С трудом, преодолевая невидимую, но очень сильную
преграду, одноглазый вымолвил:
- Корабль...
- Какой корабль? - тут же спросил Аэйт.
Одноглазый внутренне заметался, услышав его голос. Голос
господина. Беспощадный, всепроникающий. Ему хотелось бы
скрыться, но он заранее знал, что это невозможно. Он обязан
отвечать. Но он не знал, что говорить.
Голос повторил:
- Какой корабль?
- Корабль и я... Нас звали одинаково...
Одноглазый пошевелил губами, но не смог произнести больше
ни звука и вцепился обеими руками себе в волосы.
Корабль. В той, прошлой жизни он командовал людьми и у
него был корабль. Смутно мелькнуло и тут же исчезло видение
полосатого паруса, и одноглазый невольно вздохнул:
- Эх...
- Охи да ахи делу не помогут, - сказал Аэйт разочарованно.
Имд хрипло захохотала.
И тут по спине одноглазого пробежал странный холодок. Он
схватил Аэйта за плечи и заорал ему в лицо:
- Повтори! Что ты сказал?
Аэйт слегка отстранился. Однако когда он заговорил, его
голос звучал ровно:
- Я сказал: "Охи да ахи делу не помогут..."
- Ахи... - повторил бродяга, лихорадочно вглядываясь в
бледное лицо Аэйта. - Ах... АХЕН.
Одноглазый завопил.
После десятилетий пустоты к нему неожиданно вернулось это
имя. Оно пришло, как вспышка далекой зарницы, слетев с губ этого
мальчика, его врага, маленького колдуна с черным крестом на
ладони.
- Ахен! - крикнул одноглазый в туман, упиваясь.
Боги морского берега, как он мог забыть то утро, когда они
вошли в поверженный город Карла Незабвенного! Они устало брели
по Первой Морской улице, мимо деревянных заборов, расцвеченных
пестрыми гирляндами белья... По левую руку крыши домов
виднелись почти вровень с мостовой...
Он закрыл глаз.
День был тогда ясный, пронзительно синий. Скрипели колеса,
стучали сапоги. Лица вставали перед ним отчетливо, как в
кошмаре. Спокойный, рассудительный Тоддин по прозванию
Деревянный. Бастард Хилле - у папаши только и хватило ума, что
подарить парнишке роскошный плащ (из-за этого плаща Хилле
окрестили "Батюшкой-Барином"). Светловолосый зеленоглазый
Иоганн Норг - его убили во время ахенского мятежа в первую зиму
Завоевания. Худенький драчливый граф Отто фон Хильзен - тогда
ему не было и двадцати лет... Интересно, какой смертью он умер,
где похоронен...
Одноглазый тряхнул головой, но тени прошлого не уходили.
Носатый Меллин, верзила Колдитц, плотный туповатый Иннет,
золотоволосая воительница Амда... И только самого себя он терял в
этом потоке воспоминаний и все не мог назвать своего имени.
Усталые, голодные, оборванные, они стояли перед ним на
площади. На первой площади завоеванного ими города. Как во сне,
мелькали перед ним повязки на ранах и заплаты на куртках,
дырявые сапоги, ввалившиеся глаза, грязные волосы. Хильзен
поминутно зевал, вспомнил одноглазый. Он был ранен и очень
устал. А Батюшка-Барин кашлял...
Потом пришло синее небо и полосатый парус над головой.
И оскаленная медвежья морда над волнами...
Корабль назывался "Медведь".
- Бьярни, - шепотом выговорил одноглазый. - Тогда меня звали
Бьярни.
- Бьярни, - повторил Аэйт, словно желая привыкнуть к этому
имени.
Одноглазый улыбнулся. Так улыбается молодой император,
впервые услышав обращенное к себе "сир".
Аэйт тихонько вздохнул от усталости и спросил:
- Ты вспомнил, что ты сделал?.. из-за чего тебя?..
- Да, - сказал Бьярни. - Я завоевал Ахен.
И впервые за все эти годы рассмеялся от души.
- Вот и ладушки, - прозвучал хриплый голос ведьмы, о которой
они успели забыть. Имд зашуршала парчой. - И мне, старухе,
любопытно было послушать... - Она пристально посмотрела на
Аэйта, и в ее глазках появился интерес. - Да, ты мальчик с
большим будущим... А что он тебе сделал, этот Бьярни-то?
Аэйт повернулся к ведьме.
- Он убил моего друга, госпожа Имд.
- Какая неприятность! - Ведьма потрясла лохматыми седыми
волосами. - Ах, какая неприятность! Как звали-то? Молодой был,
небось?
- Вы его знали, госпожа Имд. Его звали Ингольв Вальхейм.
Ведьма замерла. Нос ее заострился, подбородок выпятился и
задрожал. Брызгая слюной, она закричала:
- Ингольв! Мерзавец! Говорила я Торфинну: "Не бери под свою
крышу человека. Демона, тролля - кого угодно, только не
человека!" Ведь это он помог тебе бежать? - Пальцы, унизанные
кольцами, схватили Аэйта за плечо. - Говори, крысенок! Говори!
- Да, - сказал Аэйт, слегка отворачиваясь от тяжелого дыхания
старухи.
Имд оттолкнула его.
- Ах, мерзавец, - повторила она. - Жаль, что он мертв. Тебя,
касатик, я тронуть не могу. Слишком много в тебе света, слишком
уж горячий ты. Как бы меня Хозяин не спалил за тебя, видишь
какое дело. Разорвала бы я тебя, касатик, на куски, своими бы
руками разорвала за Кочующий Замок, да не могу. Опасаюсь. Вот
огорчение... А вот Вальхейма бы я зубами сгрызла. Жаль, что
умер... Рано погиб, рано. И умер-то, небось, легко, а?
Аэйт кивнул.
- Ну и пес с ним, - вздохнула ведьма. - Но тебе, касатик, из
этого мира все равно пути нету. Здесь останешься. Туманно тут,
сыровато, конечно, душновато, но уж извини. Иначе сплошные
пожары. Моя-то дурища - видишь, как жрет? - Ведьма кивнула в
сторону саламандры.
- Почему же нет пути? - возразил Аэйт. - Вы хозяйка этого
мира, госпожа Имд, значит, знаете здесь все входы и выходы.
- Входы, голубь, есть. А выходов - нет. Река ушла в болото и
исчезла в нем, а болото пересохло. Без реки, сам понимаешь, Аэйт,
хоть ты и маленький, никаких выходов быть не может. Так что
здесь будешь жить. Хозяин Подземного Огня тебя тут не согреет, и
глаз Хорса не углядит в таком-то тумане. - Она зевнула. - Эхе-хе...
Может, со мной когда в картишки перекинешься...
Аэйт, щурясь, смотрел на ведьму и молчал.
Он видел, что она не может отыскать границ его возможностей
и потому откровенно врет. Из этого мира был выход. И Аэйт знал,
что найдет его.
Близилась осень. Стычки между племенами на болотах к
северу от Элизабет участились. Гатал оттеснил морастов от
соляного озера и сжег святыню их воинского союза. После этого
удача отвернулась от Фарзоя и его народа. О страшной гибели
Гатала было уже известно, но его место неожиданно занял другой.
И об этом другом никто ничего толком не знал.
Фарзой потерял земли по речке Мыленной и таким образом
лишился удобного выхода к реке Элизабет. Это произошло совсем
недавно.
Было утро второго дня после нового разгрома. Фарзой сидел у
входа в свой дом - похудевший, постаревший за эти недели на
несколько лет. Красный шрам некрасиво выделялся на изжелта-
бледном лице. Он смотрел на солнце, тонущее в осеннем тумане.
Почему же случилось так, что один за другим его предавали
самые близкие - его надежда, его будущее? Сперва сыновья
единственного друга, погибшего много лет назад Арванда. Лживый,
трусливый мальчишка Аэйт попался в плен, и ради него старший
брат совершил преступление. Фарзой не мог нарушить клятвы,
которую дал при всех. Вор, посягнувший на золото для Тиргатао,
должен был умереть. И когда этим вором оказался Мела, Фарзой
велел отвести его к обрыву и столкнуть на острия копий. Мела
ушел, не оглянувшись.
И Фрат, воительница с красными стрелами в волосах, не
задумываясь, нарушила запрет и побежала к скале, желая
убедиться в том, что Мела мертв. Ее привели к Фарзою, и она
созналась в своем поступке, но раскаяния от нее он так и не
дождался. В гневе он выдернул из ее волос красные стрелы, и
белые пряди упали ей на лоб. Она продолжала стоять прямо и
только сдвинула брови. Своей рукой он сломал стрелы и хлестнул
обломками ее по лицу.
Отец Фрат стоял белый, как гипс, который добывают у
Красных Скал. Но даже Фратак не посмел произнести ни слова в
защиту своего последнего ребенка. Не было никого, кто осмелился
бы возражать Фарзою, когда вождь гневался.
Никого - во всем поселке.
Кроме Асантао.
Фарзой заскрежетал зубами.
Все эти годы было так: по правую руку от него стоял Мела, по
левую - Фрат, а за плечом он чувствовал молчаливое присутствие
Асантао. Это делало его сильным. Его власть была заключена в
треугольник: мужчина - женщина - светлая Сила. Теперь
треугольник распался.
Злое лицо Фрат стояло у него перед глазами - такое, каким
оно было в тот день. Оно застыло, как маска, раскрашенная в три
цвета: белые волосы, черные брови, алые полосы от удара по щеке.
И когда он уже хотел было сказать, что отныне ей нет больше
места под сенью рогов Золотого Лося, вперед вышла Асантао и
отстранила его.
- Все вы молчите сейчас, - сказала собравшимся Асантао,
негромко, но очень отчетливо. - И даже ты, Фратак, молчишь. Тогда
скажу я. Раз никто из вас не решается поднять голос за эту
девочку, то, в таком случае, я забираю ее к себе. - Она протянула
руку, и Фрат шагнула ей навстречу. Ясновидящая сжала ее плечо и
улыбнулась. - А теперь пусть кто-нибудь отберет ее у меня.
Так открыто она еще никогда не выступала против Фарзоя, и
это яснее всяких слов сказало вождю о том, что его время близится
к концу.
- Ты видишь, Асантао, - сказал он ей тогда, но не сумел
сдержать досады и швырнул обломки красных стрел под ноги
колдуьи. - Забирай ее себе и делай с ней, что хочешь. Отныне я
забыл ее имя.
И Асантао ушла, крепко держа девчонку за руку. Все
расступались, освобождая им дорогу, и никто не смел поднять
глаз...
Асантао показалась на деревенской улице. Можно подумать,
что это мысли Фарзоя вызвали ее. Утреннее солнце уже пробилось
сквозь туман и поблескивало на золотых украшениях ее головной
повязки. В толстых косах Асантао синели цветки цикория - такой
же знак надвигающейся осени, как стаи перелетных птиц в небе
или первые желтые листья на деревьях.
Фарзой встал и кивнул ей.
