донести. Я просто счастлив. Ну, что ж, зато все выясним до конца.
Взявшись за руки, они пошли вдоль коридора. Сердце Свободы учащенно
билось. Постучав в дверь капитанской каюты, они услышали грубый голос:
- Входите.
Свобода пропустил вперед Джудит, затем вошел сам и закрыл за собой
дверь.
Каюта капитана, которая одновременно была и приемной, и спальней, как
и все помещения корабля, отличалась маленькими размерами. Она была забита
книжными и музыкальными катушками, но во всем остальном была такой же
строгой, даже аскетической, как монашеская келья. Киви сидел за магнитной
доской на тонких ножках, которая служила ему столом. Прямо у них на глазах
капитан стал неуловимо взъерошенным. Взгляд его был холоден и пуст.
- Что это еще за чушь с вашим решением остаться? - без всяких
предисловий требовательно спросил он.
- Это наше личное дело, - ответил Свобода.
- Может быть, лично в а ш е. Вы можете оставить свои кости на
Растуме, если хотите. Но ваша жена? - лицо Киви обратилось к Джудит. - Он
не имеет права приказывать вам умереть. Я предлагаю вам свою защиту.
Джудит прижалась к мужу.
- Никто меня не заставляет, - прошептала она.
- Но вы же сумасшедшие! - закричал Киви. - Вся эта затея была просто
азартной игрой, поазартнее, чем игра в кости. Но теперь, когда груз
"Скитальца" потерян, риск настолько увеличился, что большинство ваших
людей наверняка решит вернуться. А это уже не оставляет ни малейшего шанса
для тех, кто захочет испытать судьбу в одиночку.
- Позвольте нам самим делать выводы, - сказал Свобода.
Киви взмахнул рукой в воздухе, словно пытаясь его ударить.
- Джудит, - сказал он, - вы не понимаете, что это значит.
Джудит вскинула голову:
- Зато я понимаю и помню свой брачный обет.
Киви как-то весь осел.
- Но ведь я же не чудовище, - жалобно сказал он. - Я просто хочу
избавить свою команду от бед, возможно, даже от убийства. Вот почему я не
могу принять спасательных планов, рассчитанных на продолжительный период
времени.
"Но это только одна из причин", - подумал Свобода.
- Я с большим удовольствием доставлю ваших людей домой, - сказал
Киви. - И, кроме того, у меня есть деньги. Я помогу вам и вашей семье,
Джудит, начать заново жизнь на Земле. Для чего деньги холостяку?
- Нет, - твердо сказал Свобода. - Прения закончены. Вы не имеете
права заставить нас покинуть Растум. Если вы попытаетесь отдать нас под
арест, то тогда уж конфликт между нашими группами наверняка выльется во
что-то серьезное!
- Не говори таким тоном, Ян, - в глазах Джудит стояли слезы. Но вот
они покатились по ее лицу, упали и поплыли к вентиляционной решетке, как
маленькие звездочки. - Нильс желает нам добра.
Свобода сказал с намеренной жестокостью:
- Без сомнения. Итак, храните верность своей статистике, Киви.
Избегайте подвергать свою команду какой бы то ни было опасности. Пусть на
Растуме не состоится никакой колонии. В худшем случае это будет стоить
жизни всего двоим.
Увидев, как исказилось лицо Киви, как задрожали его губы, Свобода
понял, что победил. Итак, его план удался! Он поставил капитана,
влюбленного в его жену, в безвыходное положение. Киви понял, что ему не
удастся заставить Джудит вернуться на Землю, где астронавт рассчитывал
добиться ее взаимности. Но оставить ее на Растуме вдвоем со Свободой и тем
самым обречь ее на смерть он тоже не мог.
Все, что затем последовало, подтвердило безошибочность расчета
Свободы.
Капитана бил озноб. Он повернулся к Джудит, потом отвернулся от нее,
потом повернулся вновь.
- Вы знаете, что я не могу этого допустить, - сказал он. - Хорошо, мы
спасем "Скитальца". А теперь, пожалуйста, оставьте меня одного.
Сейчас Свобода многое отдал бы за то, чтобы не произносить тех
последних своих слов, которые были абсолютно не нужны.
ЧАСТЬ 4. МЕЛЬНИЦА БОГОВ.
1
- Ня-а-а, ня-а-а!
- Пошел прочь от меня, говнюк, отвали от меня. Ты воняешь!
- Точняк, он воняет. А знаешь, почему? Потому что его вырастили в
резервуаре с жидким удобрением.
- Эй, Дэнни, которая твоя сестра? Эта что ли, вон та корова, твоя
сестра, а, Дэнни?
Ян Свобода хлопнул ладонью по контрольной панели.
- О'кей, - прикрикнул он. - Успокойтесь! Сядьте.
- Уберите этого навозника Дэнни к чертям собачьим, - сказал Пэт
О'Малли. - Я не желаю, чтобы рядом со мной торчала эта жирная скотина,
которую вырастили в резервуаре.
- Ня-а-а! - сказал Фрэнк Де Смет, влепив бедняге подзатыльник.
Дэнни Коффин свалился на четвереньки в боковой проход. Фрэнк и Пэт
соскочили со своих мест и начали его тузить.
- Я сказал, хватит! - Свобода снова стукнул по панели, с такой силой,
что она затрещала. - В следующий раз я стукну уже по чьей-то заднице.
Он привстал и оглянулся. Мальчишки стихли и вернулись на свои места.
Свободе уже несколько раз приходилось пилотировать школьный автобус
согласно установленной очереди, и вскоре он завоевал у детей репутацию
зануды. Но это служило ему защитой.
Дети, в общем-то, не были такие уж плохие, но Свобода вез их из
школы, где им приходилось немало работать, домой, где приходилось работать
еще больше. Конечно, им нужно было где-то выпустить пар, а где же еще, как
не по дороге домой? Но Свобода предпочитал не допускать этого, пока старая
мышеловка была в воздухе.
- Это очень низко - дразнить бедного Дэнни, - сказала Мэри Локейбер,
девочка в накрахмаленной кофточке и с длинными локонами, похожими на
темный шелк. - Он ведь не виноват, что его пришлось выращивать в
резервуаре.
- Вы тоже не больно задавайтесь, - мрачно сказал Свобода. - Вас самих
вырастили в резервуаре. Он, правда, называется материнским чревом, а не
экзогенетическим аппаратом. Но на днях ваши родители возьмут своего
собственного экзогенетического ребенка, и он будет ничем не хуже, чем вы,
- он немного помедлил. - Разве что не такой везучий, как вы. О'кей,
пристегнитесь.
Дэнни Коффин сел на свое место рядом с Фрэнком де Смет, высморкался и
вытер нос. Это был приземистый темноволосый мальчик с широким лицом и
прямыми волосами: его хромосомы несли в себе наследство Востока. После
начала учебного года он повел себя очень спокойно. Когда другие приставали
к нему, он предпочитал не давать сдачи, а защищаться.
"Надо будет сказать о нем Сабуро", - подумал Коффин. Хирояма, его
коллега по работе, преподавал в старших классах дзюдо. - "Небольшой
специальный инструктаж мог бы дать бедному парню шанс завоевать
уважение... А, может быть, и нет. При гравитации, которая на четверть
больше земной, Растум - неподходящее место для безответственного
применения таких приемов".
Свобода почувствовал озноб. Не так давно он видел, как с крыши упал
человек. Ребра его пронзили легкие, а таз был разбит вдребезги. На Земле
бедняга отделался бы, самое большее, сломанной ногой.
Свобода нажал на кнопки контроля. Роторы стали перемалывать воздух, и
аэробус тяжело двинулся вверх. Вскоре оставшаяся внизу школа превратилась
в скопление покрытых дерном крыш с грязным пятном игрового поля
посередине. Несколько дюжин деревянных домов - поселок Анкер - тоже
уменьшился на глазах, превращаясь в пятно на пересечении трех ярких линий.
В этом месте реки Свифт и Смоки, сбегавшие с гор Кентавра на западе,
сливались и образовывали Эмперор. Весь остальной пейзаж занимала сплошная
зелень со слабым отблеском металлической голубизны. То тут, то там
мелькали клочки лесов и светлые пятна полей, где фермеры пытались
вырастить пшеницу и рожь. К северу пейзаж становился все более мрачным,
занятый сплошными лесами; к югу он переходил в возвышенность, которая
становилась все круче и каменистее, пока, наконец, не превращалась в цепь
Геркулесовых гор, стеной закрывавших горизонт.
Приближался день осеннего равноденствия, когда Растум почти поровну
делил свой шестидесятидвухчасовой период обращения между днем и ночью. К
концу полдня солнце поднималось над Кентавром, окрашивая в розовый цвет
его снежные вершины, прятавшие свои плечи в благодатной тьме. На землю
ложились гигантские тени. Оно было слишком большим, это солнце, и слишком
ярким, но в то же время чрезмерно оранжевым. Оно непомерно медленно
двигалось по чересчур тусклому небу.
Или, может быть, так только казалось колонистам, которые выросли на
Земле. Новое поколение, представители которого, первоклассники, сидели
сейчас у Свободы в аэробусе, находили все это вполне нормальным. Для них
"Земля" была всего лишь словом, всего лишь термином по истории, связанным
с другим термином "звездой", которую взрослые называли "Сол". Прожив на
Растуме семнадцать лет - нет, черт побери, десять земных лет - Свобода
стал замечать, что воспоминания о родной планете постепенно стали
стираться в памяти.
- Ня-а-а, учительский любимчик. Ты уже наябедничал, а? Ну, подожди,
доберусь я до тебя завтра.
- Прекрати, Фрэнк, - крикнул Свобода.
Мальчишка Де Смета поперхнулся и уставился на него. В густом воздухе
плоскогорья Америки, плотность которого почти в два раза превышала
плотность земного на уровне моря, звуки передавались так чисто и ясно, что
дети никак не могли привыкнуть к способности старших отделять звук от
шума. Однако, для всех, кто родился на Земле, эта способность была второй
натурой, и Свобода прекрасно слышал не только шепот Де Смета, но и
перешептывания других детей.
В зеркало заднего обзора он видел, что Дэнни с трудом сдержался, но
все-таки не ответил обидчику. Темная узкая одежда мальчика выделяла его
среди других детей, так же, как и его статус - первый в школе экзоген.
Остальные школьники тоже носили строгую одежду - по земному обычаю - но
колонисты все-таки ввели некоторое разнообразие цветов и фасонов. Старый
Джош Коффин, наверное, считал, что это - такой же грех, как и счастье.
Свободе иногда приходила в голову мысль, не Коффины ли первыми предложили
ввести обязательную экзогенетику по причине того, что Тереза не смогла
доносить ребенка, или потому, что Джошуа захотелось ввести еще одну
обязанность для колонистов. Естественно, после того, как закон был принят,
Тереза каким-то образом продолжала беременеть, - обычный случай. И в
результате Дэнни, вместо того, чтобы получить несколько партнеров по играм
дома, получил лишь целый выводок конкурентов.
Бедный парень. Но вмешиваться в это никто не имел права. Поскольку
он, видимо, неспособен был обижаться, его приемные родители могли
воспитывать его так, как находили нужным, без вмешательства официальных и
частных любителей совать нос в чужие дела.
"Однако, - подумал Свобода, - можно все-таки посоветоваться с Сабуро.
Хотя бы попробовать".
Свобода сосредоточился на пилотировании. Каждый день маршрут менялся
- три учебных периода по пять часов в каждом распределились с такими
промежутками, чтобы время перевозок выпадало на самые подходящие часы.
Дорогу приходилось определять с помощью сложной системы ориентиров на
местности, и быть всегда готовым к движению воздушных масс. При таком
движении даже легкий порыв ветра мог нанести аэробусу сильный удар.
Уже в который раз независимой частью своего сознания Свобода отметил
взаимосвязанность вещей. Говоря о том, что "нет таких вопросов, которые не
относились бы к какому-нибудь делу", Торвальд Энкер был прав. Примеры,
предоставленные Растумом, подтверждали его слова. Например, связь между
