прикрепляли железными цепями к толстым доскам и медленно, постепенно
продвигали ногами вперед в корабельную топку, где несчастные жарились
заживо. Затем их извлекали оттуда, опускали на веревках в море и снова
бросали в топку. Других четвертовали, привязывая к колесам машинного
отделения, разрывавшим людей на куски, третьих бросали в паровой котел,
откуда вынимали, бережно выносили на палубу якобы для того, чтобы облегчить
их страдания, а в действительности, чтобы приток свежего воздуха усилил эти
страдания, и затем вновь бросали в котел. О том, каким истязаниям
подвергались несчастные в чрезвычайках Одессы, можно было судить по орудиям
пыток, среди которых были не только гири, молоты и ломы, которыми
разбивались головы, но и пинцеты, с помощью которых вытягивались жилы, и так
называемые "каменные мешки" с небольшим отверстием сверху, куда людей
втискивали, ломая кости, и где в скорченном виде их специально обрекали на
бессонницу. Нарочно приставленная стража следила за жертвой, не давая
заснуть. Жертвы кормили гнилыми сельдями и мучили жаждой. Здесь главными
помощниками Дейча и Вихмана были Дора и 17-летняя проститутка Саша,
расстрелявшая свыше 200 человек. Обе были садистками и по цинизму
превосходили даже латышку Краузе.
В Вологде Кедров и латыш Эйдук вырезали поголовно всю местную
интеллигенцию.
В Воронеже людей бросали в бочки с вбитыми гвоздями и скатывали бочки с
горы. Здесь же, как и в прочих городах, выкалывали глаза, вырезали на лбу и
на груди советские звезды, бросали живых людей в кипяток, ломали суставы,
сдирали кожу, заливали в горло раскаленное олово. В Николаеве чекист
Богбендер, имевший помощниками двух китайцев и одного каторжника-матроса,
замуровывал живых людей в каменных стенах. В Пскове все пленные офицеры были
отданы китайцам, которые распиливали их пилами на куски.
В Полтаве чекист Гришка предал лютой казни восемнадцать монахов, приказав
посадить их на заостренный кол, вбитый в землю. Этим же способом
пользовались и чекисты Ямбурга, где на кол были посажены все захваченные на
Нарвском фронте пленные офицеры и солдаты. В Благовещенске всем жертвам
чрезвычайки вонзали под ногти пальцев на руках и ногах граммофонные иголки.
В Омске пытали беременных женщин, разрезая животы и вытаскивая кишки наружу.
В Казани, на Урале и в Екатеринбурге жертвы распинали на крестах, сжигали
на кострах или бросали в раскаленные печи.
В Симферополе чекист Ашикин заставлял свои жертвы, как мужчин, так и
женщин, проходить мимо него совершенно голыми, оглядывал их со всех сторон и
затем ударом сабли отрубал уши, носы и руки, выкалывал им глаза, а затем
приказывал отрубать им головы.
В Севастополе людей связывали группами, наносили им ударами сабель и
револьверов тяжкие раны и полуживыми бросали в море. В Севастопольском порту
были места, куда водолазы долгое время отказывались спускаться: двое из них,
после того как побывали на дне моря, сошли с ума. Когда третий решился
нырнуть в воду, то выйдя, заявил, что видел целую толпу утопленников,
привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в
движение, волосы были растрепаны. Среди этих трупов священник в рясе с
широкими рукавами подымал руки, как будто произносил проповедь...
В Алупке чрезвычайка расстреляла 272 больных и раненых, подвергая их
такого рода истязаниям: заживающие раны, полученные на фронте, вскрывались и
засыпались солью, грязной землей или известью, а также заливались спиртом и
керосином, после чего несчастные доставлялись в чрезвычайку. Тех из них, кто
не мог передвигаться, приносили на носилках. Татарское население,
ошеломленное такой бойней, увидело в ней наказание Божие и наложило на себя
добровольный трехдневный пост.
В Крыму чекисты, не ограничиваясь расстрелом пленных сестер милосердия,
предварительно насиловали их, и женщины запасались ядом, чтобы избежать
бесчестия. По официальным сведениям, а мы знаем, насколько советские
"официальные" сведения точны, в 1920-1921 годах, после разгрома войск
генерала Врангеля, в Феодосии было расстреляно 7500 человек, в Симферополе -
12 000, в Севастополе - 9000 и в Ялте - 5000. Эти цифры нужно, конечно,
удвоить, ибо одних офицеров, оставшихся в Крыму, было расстреляно, как
писали газеты, свыше 12 000 человек, и эту задачу выполнил Бела Кун,
заявивший, что Крым на три года отстал от революционного движения и его
одним ударом нужно поставить вровень со всей Россией.
В Пятигорске чрезвычайка убила всех своих заложников, вырезав почти весь
город. Заложники уведены были за город, на кладбище, с руками, связанными за
спиной проволокой. Их заставляли становиться на колени в двух шагах от
вырытой ямы и рубили им руки, ноги, спины, штыками выкалывали глаза,
вырывали зубы, распарывали животы.
В Тифлисе чекист Панкратов убивал ежедневно около тысячи человек не
только в подвалах чрезвычаек, но и открыто, на городской площади Тифлиса,
где стены почти каждого дома были забрызганы кровью.
После занятия прибалтийских городов в январе 1919 года эстонскими
войсками были вскрыты могилы убитых, и тут же было установлено по виду
истерзанных трупов, с какой жестокостью большевики расправлялись со своими
жертвами. У многих убитых черепа были разможжены так, что головы висели, как
обрубки дерева на стволе. У большинства жертв до их расстрела уже были
штыковые раны, внутренности вывернуты, кости переломаны. Один из убежавших
рассказывал, что его повели с 56-ю арестованными и поставили над ямой.
Сперва начали расстреливать женщин. Одна из них старалась убежать и упала,
раненная, тогда убийцы потащили ее за ноги в яму, пятеро из них спрыгнули на
нее и затоптали ногами до смерти.
В Сибири, кроме уже описанных пыток, применялись и такие: в цветочный
горшок сажали крысу и привязывали его жертве к животу, или к заднему
проходу, а через небольшое круглое отверстие на дне горшка пропускали
раскаленный прут, которым прижигали крысу. Спасаясь от мучений и не имея
иного выхода, крыса впивалась зубами в живот и прогрызала отверстие, через
которое вылезала в желудок, разрывая кишки, а затем - вылезала, прогрызая
себе выход в спине или в боку...
Так называемая "революционная законность" на деле вылилась в полнейшее
беззаконие, беспредел на государственном уровне. По существу, вся страна
была превращена в громадный лагерь. Нельзя удержаться от того, чтобы не
привести некоторые отрывки из статьи Дивеева, напечатанной в 1922 году за
границей. Автор живописно изображает нравы с приходом красных. "С полгода
тому назад привелось мне встретиться с одним лицом, просидевшим весь 1918
год в московской Бутырской тюрьме. Одной из самых тяжелых обязанностей
заключенных было закапывание расстрелянных и выкапывание глубоких канав для
погребения жертв следующего расстрела. Работа эта производилась изо дня в
день. Заключенных вывозили на грузовике под надзором вооруженной стражи к
Ходынскому полю, иногда на Ваганьковское кладбище, надзиратель отмерял
широкую, в рост человека, канаву, длина которой определяла число намеченных
жертв. Выкапывали могилы на 20-30 человек, готовили канавы и на много
десятков больше. Подневольным работникам не приходилось видеть
расстрелянных, ибо таковые ко времени их прибытия бывали уже "заприсыпаны
землею" руками палачей. Арестантам оставалось только заполнять рвы землей и
делать насыпь вдоль рва, поглотившего очередные жертвы чека...
К середине 20-х годов массовые расстрелы в Советской России прекратились
или стали так редки, что скорее были исключением. Смертоубийства
продолжались совершенно иными приемами, чем в начале большевистского
владычества. Советские правители при своих кровавых расправах решили
избегать гласности... Ночью подъезжает к дому грузовик. Раздается звонок,
обитатели дома поспешно одеваются и осторожно подходят к двери. Трое или
четверо вооруженных людей спрашивают имя того, кто стоит за дверью. Изнутри
следует ответ. "Так и есть, - говорят вооруженные, - идемте с нами". - "Боже
милостивый, куда же это?" - слышно из-за двери. "Так, пустяки, вас
подозревают в занятии спекуляцией, вас требуют к следователю". - "Следует
мне взять с собой что-нибудь, доказательство моей невиновности или вообще
еще что-нибудь?" - "Ничего не надо, только не ломайтесь, через несколько
часов будете дома!"
На улице потревоженного от сна человека ожидал грузовик, на котором из
сколоченных досок устроено закрытое помещение. Открывают дверку и
арестованного вталкивают в темное помещение, откуда ему навстречу несутся
визги, стоны, рыдания и мольбы... Вновь пришедшего окружают дрожащие фигуры.
Грузовик тотчас срывается с места. Спустя немного времени он вновь
останавливается на какой-то улице, и опять, на этот раз после упорного
сопротивления, вталкивают какого-то несчастного. Так повторяется несколько
раз.
Затем, после продолжительной, безостановочной езды, грузовик, наконец,
останавливается. Сидящие взаперти слышат извне громкие, повелительные
голоса: их вооруженные спутники уже не говорят больше шепотом, как в городе.
Дверь отворяется. "Товарищ Петров, слезайте", - раздается грубый голос.
Дрожащие, плачущие люди, запертые в грузовике, сразу затихают, и из рядов
своих товарищей по несчастью с трудом, медленной, боязливой походкой
протискивается маленький, слабенький человечек, с растерянным выражением на
лице. Несчастный слезает. Кругом глубокий снег и сосновый лес. Всякий,
хорошо знающий Москву, сразу узнал бы, что он находится в Сокольниках, в
городском сосновом лесу. Маленький слабый человечек дрожит на морозе. Но не
давая товарищу Петрову опомниться, его подхватывают несколько сильных рук и
тащат в глубь леса.
8 воздухе кружатся легкие снежинки и порой из-за туч выплывает полный
месяц. Но для бедного товарища Петрова красота природы уже не существует.
"Зачем же это, голубчики, что я вам сделал?" С несчастного срывают его
черное чиновничье пальто. "Оставьте, ради Бога, - умоляет несчастный, - мне
холодно". - "Смирно, молчать!" - кричат ему. Вслед за этим немедленно
раздается выстрел. Товарищ Петров лежит на снегу с лицом, залитым кровью, и
его холодеющие руки сводит предсмертная судорога.
"Сейчас кончится" - невозмутимо говорит один красноармеец другому.
Несколько секунд царит полная тишина. "Васильев!" - раздается внезапно у
двери грузовика, и опять из машины вылезает человек, который через несколько
минут будет мертв. Так следуют один за другим. Когда со всеми покончено,
убитых раздевают догола, платье и сапоги складывают в грузовик, а трупы
поспешно зарывают...
Ночь. Заключенные в чека спят тревожным болезненным сном, который не
приносит отдыха. Вдруг отворяется дверь камеры, и чекист с фонарем в руках
громким, грубым голосом окрикивает: "Встать, собрать вещи! Всех сейчас
переводят в другую тюрьму. Во дворе построиться!" Все поспешно укладываются
и выходят во двор. Среди двора грузовик. Арестованным приказывают
построиться. "Тут, вдоль стенки, я буду вызывать поименно", - говорит
чекист. Из темноты двора выступают другие чекисты, и каждый из них занимает
место против одного из арестованных. "Ходу!" - громко командует комиссар, и
немедленно поднимается оглушительный шум. Комиссар подает знак, раздаются
выстрелы, заглушаемые ревом мотора.
Мертвых и полумертвых волочат по земле и сваливают один на другого в
