жичков, смотрелся как Гулливер среди лилипутов.
Абрамсон его ценил: у Лешки и голова была хорошая, и руки.
Этими огромными как окорока ручищами он выполнял самую тонкую ра-
боту. У меня хранится изящная алюминиевая пудреница, которую он
сделал в подарок моей маме - в 47-м году она приезжала на свидание.
А с Абрамсоном они изготовили какой-то не то карбюратор, не
то приспособление, заменяющее карбюратор - и дающее 10 % экономии
бензина. Это изобретение Абрамсон сделал еще в Чехословакии. Он
был "невозвращенцем": поехал в конце тридцатых в заграничную ко-
мандировку и остался в Праге. При немцах он выдавал себя за шведа
и тем спасся. А от своих спастись не удалось - дали десять лет за
измену родине и привезли к нам. С абрамсоновским карбюратором (или
не карбюратором) начальник РММ Шатунов ездил в Москву, демонстри-
руя его преимущества. Уговорил одну московскую газету опробовать
изобретение на редакционной машине; испытания прошли успешно. На-
чальник вернулся в Ерцево счастливый: он, по-моему, верил что им с
Абрамсоном дадут Сталинскую премию.*)
В ожидании премии Александра Сергеевича перевели жить в от-
дельную кабинку и выдали новое х/б обмундирование. А вскоре его
забрали на этап; и срок он кончал в какой-то московской шараге.
Леша Кадыков - уже вольный - видел его там. А изобретению хода не
дали: как объяснил мне Лешка, из-за ревности и интриг академика
Чудакова, "карбюраторного бога"...
- 200 -
Подбирать металлическую стружку и сметать в кучу опилки было
не трудно, однако звание уборщика не вызывало уважения. Может
быть, со временем меня приставили бы в РММ к какому-нибудь стояще-
му делу; но стать слесарем или токарем мне не было на роду написа-
но.
Моим трудоустройством занялась Ира Донцова - до посадки мос-
ковская студентка. На Лубянке она сидела в одной камере с Ниной
Ермаковой и была "наседкой"; об этом я узнал еще на Красной Прес-
не. Подозреваю, что и перевели меня из Кодина в Ерцево для то-
го, чтоб Ира меня "разрабатывала"; Якир-то в Кодине на меня не
стучал. А тут - есть надежда: все-таки землячка, знакома с моей
невестой... Впрочем, не исключено, что они об этом и знать не зна-
ли. Часто мы в своем воображении делаем "органы" куда умнее и ос-
ведомленнее, чем они есть. (Юлик Дунский сказал бы "антропоморфи-
зируем".)
Донцова не оправдала доверия кумовьев. Уже после Ириного ос-
вобождения (срок ей дали божеский, пять лет), ее любовник Марк Ан-
тошевский отозвал меня в сторонку и сообщил:
- Ирка просила сказать: на тебя она не стучала. Так что не
думай.
- Я и не думаю, Марк. Будешь писать, передай ей привет - и
спасибо за все хорошее.
Марк сильно ее любил. Повесил в бараке Ирину фотографию -
красивое лицо, большие светлые глаза, - а ниже, для подсветки,
пристроил лампочку; он был электриком. Ребята посмеивались: как
икона с лампадой!.. Не знаю, почему Ире важно было, чтоб я узнал о
ее - как бы это сказать? - лойяльности... И еще одна стукачка
призналась мне, что кум интересовался моей персоной - совсем мало
- 201 -
знакомая девка, я даже имени не помню. Она, Ира, Петька - три
признания! Исповедь облегчает душу?
По Иркиной протекции меня взяли в бухгалтерию счетоводом.
Из шести конторских работников трое были пересидчики; у них в
формулярах значились не цифры - номера статей и пунктов, а буквы.
У Володи Волина, как помнится, КРТД - контрреволюционная троцкист-
ская деятельность, у Ольги Алексеевны и Жозефины Иосифовны - ЧСИР,
члены семей изменников родины. Обе были вдовами расстрелянных в
ежовщину военных. Ко мне они отнеслись прямо-таки по-матерински
заботливо: учили бухгалтерским премудростям, не сердились на мои
промахи.
Но еще снисходительней к этим промахам был мой непосредствен-
ный начальник Иван Трофимович Обухов. Жозефина мне внушала, напри-
мер: баланс должен сойтись с точностью до копейки, это святая свя-
тых двойной бухгалтерии! И я искал эти не желающие сойтись копей-
ки, по десять раз перепроверяя каждую проводку. А Иван, видя мои
мученья, изящным жестом не по-крестьянски маленькой руки отодвигал
проблему в сторону: "Баланс составляется в тысячах рублей!" И бес-
совестно округлял цифры.
Но он же и оберегал меня от служебных неприятностей. Сын са-
ратовского крестьянина, он окончил классов пять средней школы, но
был наделен практической сметкой, которой мне в те времена так не
хватало. Помню, я ничтоже сумняшеся вывел в калькуляции себестои-
мость одного куриного яйца - 720 руб. (Не в том месте поставил за-
пятую.) А Ивану и считать не нужно было, для него цифры не были
абстрактны, он сразу видел: ну, не может одно яйцо столько стоить!
Теперь-то, в 93 году, такая цена не кажется фантастической - то ли
еще нас ждет... Но тогда это было прямым доказательством моей
профнепригодности.
- 202 -
Просвещал меня Иван Трофимович и по всяким житейским вопро-
сам. Я уже поминал, что сексуальные мои познания были очень неве-
лики. Хотя первый - теоретический - урок я получил в возрасте две-
надцати лет. Я тогда лежал в больнице с дифтеритом; в нашу палату
попал один взрослый, заболевший этой детской болезнью. Это был ло-
мовой извозчик, добродушный словоохотливый дядька; он рассказывал
нам о своих любовных похождениях и мы с большим интересом слушали.
Желая сделать мне приятное, он сказал:
- Но самые лучшие женщины это евреечки!
- Почему?
- У них пизда поперечная.
- Как же она закрывается? - удивился я.
- А конвертом.
Сведения Ивана Обухова были менее фантастичны, хотя и не
бесспорны. Это от него я впервые узнал пословицу: "На версту вер-
шок хуйня, а на хую вершок верста". Иван не рекомендовал злоупот-
реблять сексом (слова этого он не знал, заменял другим).
- Надо так, - говорил он. - Один раз на сон грядущий, второй
- на коровьем реву.
Вооруженный этими знаниями я отправился на 37-й пикет. Т.е.,
не сам отправился, а меня направили на курсы бухгалтеров - да, бы-
вало в лагерях и такое.
37-м пикетом назывался лагпункт, обслуживавший лесопилку. Во-
обще-то пикет - это отрезок железнодорожного пути длиной сто мет-
ров, а так же геодезическая отметка на местности. Почему л/п носил
такое название, не знаю, как не знаю и того, почему именно там, а
не на головном лагпункте решено было разместить наши курсы.
- 203 -
Со всех ерцевских лагподразделений - с Чужги, с Алексеевки, с
Круглицы и Островного - привезли зеков, человек двадцать, и стали
готовить пополнение для контор: кое-кто из старожилов в тот период
все-таки уходил на свободу. Правда, вскоре почти всех их снова
похватали и разослали по лагерям; но как сказано в "Маугли", "это
уже другая история, для взрослых".
Большую часть курсантов составляли такие же как я придурки.
Но были и работяги, с общих, получившие двухмесячную передышку.
Преподавали опытные бухгалтера: главбух всего Каргопольлага -
офицер, и с ним два отсидевших свое зека. Атмосфера на занятиях
была вполне деловая и доброжелательная. Особенно благоволил ко мне
неулыбчивый и немногословный горьковчанин Соломонов. Однажды при-
нес книжку, сунул мне.
- Почитайте. Хорошая, - сказал он, окая. Книжка и вправду бы-
ла хороша - "Спутники" Пановой.
Учился я неплохо, и помогал самой отстающей, Шурочке Силанть-
евой. Была она курносая, веселая, голубоглазая - и я, конечно же,
влюбился. (Постоянство вкусов - моя отличительная черта.) Хочется
верить, что это господь послал мне Шурочку. Неспособная к бухгал-
терии, она обладала бесценными женскими способностями, в том числе
редкостной чуткостью. И, в свои двадцать три года, большим практи-
ческим опытом. Все про меня поняв, она в два счета избавила меня
от всех комплексов, за что я буду благодарен ей по гроб жизни. Не
знаю, где она теперь, что с ней сталось. Надеюсь, что жива и здо-
рова.
Шура была дочкой директора энкаведешного дома отдыха в Луге.
Ее первыми учителями в постели были постояльцы папиного заведения
- не только чекисты, а и два циркача, родные братья. "Два бра-
- 204 -
та-акробата", говорила Шурочка. Обо всех она рассказывала и откро-
венно, и весело. Но вот о тех, кто сменил в доме отдыха и энкаве-
дистов и циркачей, когда немцы заняли Лугу - об этом мы с ней ни-
когда не говорили. Я не спрашивал, она тоже помалкивала. Хотя ее
подружки любезно сообщили: твоя Шурочка - немецкая подстилка.
Девушек и женщин, живших в оккупацию с немцами, в лагере было
много, и у каждой имелись свои причины и свои обстоятельства; бог
им судья. Но судили-то их не на небесах, а на земле, причем на со-
ветской, и всем подряд давали срока по 58-й - кому больше, кому
меньше. Я их не осуждал - жалел.
Заниматься любовью в бараке, прилюдно, нам с Шурой не хоте-
лось. И мы часами простаивали в темном тамбуре, ожидая, пока прек-
ратится хождение. Только раз нам удалось оттолкнуться (тогда не
говорили "трахнуться"") в относительном комфорте: на опилках, за
штабелем. Курсантов ведь выводили иногда на лесопилку - убирать
территорию; вот мы и воспользовались. Правда, задержались малость,
и когда прибежали к воротам, все те же доброжелательные подруги
стали громко советовать:
- Шур! Хоть отряхнулась бы!..
Вся спина ее серенького довоенного пальтишка была в опилках.
Там, в рабочей зоне, можно было добыть через вольных курево,
а то и выпивку - за деньги, понятно. В Шурин день рождения мне
принесли целых два поллитра. Отпраздновать мы решили вечером, в
бараке. Но вот проблема: как пронести водку в зону? Эту задачу я
решил с гениальной простотой. Заложил по бутылке в каждый рукав
повыше локтя и во время обязательного шмона перед воротами с го-
товностью распахнул бушлат, разведя локти в сторону. Вертухай при-
вычно скользнул ладонями по моим бокам и буркнул:"Ходи." Если б
- 205 -
нашел водку, мне обломилось бы суток десять ШИЗО. Но ради любимой
девушки стоило рискнуть. Да, да, любимой! Шурка была вторая в моей
жизни женщина, которой я сказал это слово - "люблю". Потом говорил
и другим - но не часто. И не в лагере...
Занятия на курсах кончились, мы сдали экзамен - я на пятерку,
Шура на троечку с минусом - и разъехались по свои лагпунктам. Мы
потом переписывались, через бесконвойников. Я старался переправить
ей что-нибудь вкусненькое из маминых посылок; а однажды мы даже
смогли увидеться - но об этом немного погодя.
На выпускном занятии начальник курсов, старший лейтенант, чью
фамилию я, к сожалению, забыл, приятно удивил нас. Свою прощальную
речь он начал давно забытым обращением: "Товарищи!" Оговорился? Не
думаю. Были, были среди лагерного начальства вполне порядочные,
многое понимавшие люди.
На 15-й я вернулся старшим бухгалтером производственной груп-
пы. На меня смотрели с уважением, а девушки с новым интересом:
подружиться со мной, считали они, было бы полезно.
Попадая в тюрьму, женщины в первые же дни узнавали от опытных
сокамерниц: в лагере надо сойтись с кем-нибудь из придурков, лучше
всего с нарядчиком - пристроит на легкую работу. А одной быть
нельзя, дойдешь на общих. И блатные приставать будут.
К нам на 15-й пришел этап из Иванова - молодые девчонки, в
