опыт, нащелкал себе ногтем тридцать восемь и одну. По болезни меня
"отставили от этапа" - такая была формулировка. Но рано мы с Петь-
кой и Ритой радовались. Уже через два дня пришла на лагпункт теле-
фонограмма; "С первым проходящим вагонзаком отправить со всеми ве-
щами и учетно-хозяйственными документами... и т.д." Делать было
нечего, пришлось собираться в дорогу.
Ритка плакала не переставая. Чтоб развеселить ее, я составил
акт передачи по всей форме: "Передается Петру Якиру в состоянии,
не требующем капитального ремонта и годном к эксплоатации..." Нам
с Петькой казалось это очень остроумным; Рите не казалось. Но
честное слово, никакого непристойного смысла мы в текст не вклады-
вали. Просто Петька пообещал заботиться о Рите, опекать ее по-дру-
жески.
Я уехал, они остались. Прошло какое-то время, и у них начался
роман. Как говорил армянин из анекдота: "Ишто думал, ишто вышло".
Прошло еще несколько месяцев, и малосрочница Рита ушла на волю уже
беременной. И вскоре родила Петьке дочку Иру.
В 1957 году мы с Юлием Дунским вернулись с "вечного поселе-
ния" в Москву и встретились с Якирами: Рита - теперь уже Валя -
разыскала мою маму и от нее узнала, что мы приехали. За это время
Петька успел побывать на Воркуте и в Сибири на поселении. Он сам
попросился туда, потому что там уже были Валя с дочкой. Но это
другая, грустная и трогательная история; не мне ее рассказывать.
А девочку Иру я увидел, когда ей было лет семнадцать - и с
тех пор не встречал. Как я уже писал, наши с Якиром пути сильно
- 193 -
разошлись. К сожалению, и с Валей мы перестали видеться.
Теперь ни Петра, ни Вали нет в живых. А Ира замужем за Юлием
Кимом. Мне не хочется, чтобы мои записки попали им на глаза; но и
умолчать о провокаторстве Якира я не имею права: он слишком замет-
ная фигура в истории диссидентского движения. Для будущих истори-
ков я и решился написать, как было.
Примечания автора
*) Серегин не был блатным. И на воле, и в лагере он работал
бухгалтером - невысокий спокойный человек с тихим голосом. Но вот
глаза!.. После знакомства с Иваном я понял, что определение "глаза
убийцы" это не выдумка романистов. Он явно был психопатом: при ма-
лейшем противоречии впадал в бешенство и кидался на обидчика, как
бультерьер. Серегин имел уже две или три судимости - каждый раз за
попытку убийства, удивлявшую судей своей немотивированностью.
**) ГУЛАГ - Главное Управление Лагерей. Узнав от Солженицына
эту аббревиатуру, сегодняшние авторы - особенно западные - упот-
ребляют ее неправильно; наверно, по ассоциации с немецким "штала-
гом". Отправляли не в Гулаг, а в Каргопольлаг, Ивдельлаг, Сиблаг,
Севдорлаг и т.д. Исправительно-трудовые лагеря - ИТЛ. Отдельный
лагерный пункт назывался ОЛП. Так и говорилось: на седьмом ОЛПе,
на нашем лагпункте, в лагере... А ГУЛАГ упоминался только в дело-
вых бумагах.
***) Ствол сваленного дерева называется "хлыстом". Там же в
лесу его распиливают на шестиметровые бревна - "баланы". По-фински
балан - кусок: наверно, у финнов-лесорубов и переняли название.
****) Когда я рассказал про Сульфидинова и Парашютинскую Мише
Левину, эрудиту, он тут же вспомнил, что при Иване Грозном состоял
- 194 -
дьяк по фамилии Велосипедов, хотя велосипедов тогда не было (Вело-
сипедов в переводе с латинского значит Быстроногов).
*****) Малолетка - паренек или девушка моложе 18-ти лет. Тер-
мин имел и собирательное значение:весь несовершеннолетний контин-
гент называли "малолетка". Говорили: "пришла этапом малолетка; ма-
лолетка совсем обнаглела". Они официально пользовались некоторыми
послаблениями - на особо тяжелые работы не посылали, рабочий день
был короче.
В большинстве это были уголовники, и их опасались куда боль-
ше, чем взрослых воров. У тех были хоть какие-то сдерживающие
центры, а малолетка из кожи вон лезла, чтоб заслужить одобрение
паханов. Юлик Дунский однажды попал учетчиком в бригаду малолеток,
и они ему сильно портили жизнь - крикливые, несносные, как стая
злобных обезьян. Когда стало совсем уже невтерпеж, Юлик схватил
одного, по кличке Ведьма, за шею и сунул головой в печь (дело про-
исходило в вицепарке, где готовят вицы - прутья, которыми вяжут
плоты на сплаве).
Малолетка завизжал, завопил:
- Ой, глаза!.. Глаза лопнули!
Юлик выдернул его из топки и выяснилось, что глаза у Ведьмы
не лопнули, но ресницы и брови обгорели. После этого случая к Юлию
никто не лез.
******) Ломали и не таких... Мой школьный товарищ, сын гене-
рала авиации А.А.Левина, расстрелянного в июне 41 года, познако-
мился с делом отца - пробился-таки на Лубянку. Он сделал выписки
из протоколов. Я читал, и плакать хотелось: какие люди! Боевые
летчики, Герои, Дважды Герои Рычагов, Лактионов, Смушкевич, а с
ними и сам Левин, признавались, что работали на немецкую разведку,
- 195 -
что завербовали друг друга, что занимались вредительством, что...
Господи!.. Шурик сделал выписку и из показаний Берии: "Его сильно
побили" (это, кажется, про Лактионова). "Сильно..." Как же их луп-
цевали, что с ними вытворяли, если сломались все! Себя не так жал-
ко, как их.
*******) Замечено, что лейтенанты - ну, может быть, и капита-
ны - в лагере приживались, пробивались на хорошие должности. А
подполковники и полковники - нет. Неужели, чем дольше в армии, тем
меньше у офицера инициативы и энергии?
********) Мира Уборевич-Боровская рассказала мне недавно, что
вернувшись из первого заключения, Якир и им со Светланой Тухачевс-
кой признался, что его в лагере завербовали. Каялся, плакал... В
отношении же "диссидентского периода" Юлий Ким, я знаю, придержи-
вается версии, не совпадающей с моей. Достаточно критично относясь
к своему покойному тестю, он считает, что отбыв второй срок, Якир
не стучал, а своей диссидентской деятельностью старался отмыть
старые грехи. А что на Красную площадь не пошел - так это он прос-
то струсил. Мне, честно говоря, не верится.
*********) Не совсем к месту, но расскажу. В Минлаге мы поз-
накомились с абсолютно русским человеком - курносым, белобрысым,
окающим, - который по документам числился евреем. Он сам при пер-
вой паспортизации тридцатых годов просил вписать в пятую графу чу-
жую национальность.
- А зачем? - спросил его Юлик.
Лже-еврей слегка смутился:
- Думал: вроде иностранец, девушки хорошо относятся.
(В те годы и советская власть неплохо относилась.)
- 196 -
VIII. МАЛИННИК
Переезд в Ерцево ничем примечателен не был - разве что от-
сутствием обычных этапных неприятностей. Этапов з/к з/к не любят и
боятся, о чем свидетельствует и лагерный фольклор: "Вологодский
конвой шуток не принимает", "Моя твоя не понимай, твоя беги, моя
стреляй" (это о среднеазиатах, якобы отличавшихся особой жесто-
костью. В песне об этом поется: "Свяжусь с конвоем азиатским, по-
бег и пуля ждут меня".)
Не помню, какой конвой вез меня из Кодина - да я их почти не
видел и не слышал. Столыпинские купе, огороженные решетками как
камеры в американской тюрьме, случалось, набивали зеками до упора,
не повернешься. Но я ехал в комфорте - один, и недолго. К вечеру
мы прибыли в Ерцево.
15-й лагпункт, куда меня привели, оказался сельхозом. Населе-
ние зоны было смешанным, как и на прежнем моем месте жительства.
Но мужчины пребывали здесь в подавляющем меньшинстве - человек сто
при списочном составе чуть более семисот.
Женщины трудились на сельхозработах, большинство мужчин в ре-
монтно-механических мастерских. Туда направили и меня, на долж-
ность уборщика цеха.
В РММ я проработал недолго, но успел познакомиться и на всю
жизнь подружиться со слесарем Лешкой Кадыковым. Слесарем он стал
уже в лагере, а до того был московским - вернее, подмосковным -
пареньком без специального образования и политических убеждений; и
то, и другое появилось потом. Когда мы спустя десять лет встрети-
лись в Москве, он был обладателем инженерного диплома и работал
- 197 -
прорабом на монтаже самых сложных металлоконструкций: это он стро-
ил Бородинскую панораму и новый цирк на Ленинских горах. А что до
политических взглядов, так он при первой же московской встрече
объявил:
- Валерий Семеныч, ты поверишь: в банду меня тянут!
- Какую банду?
- Да в партию. Но со мной этот номер не прохонже!
А в лагере мы с ним о политике не разговаривали, нас берег
здоровый инстинкт: еще не прошла мода навешивать дополнительные
лагерные срока за болтовню.
Языки развязались много позже, когда я попал в Минлаг: там
уже терять было нечего. Сталина называли не иначе, как "черножо-
пый", "ус" или "гуталинщик". И ничего, проходило. Году в 51-м зап-
ретили получать в посылках чай - чтоб не чифирили. Чай мы все рав-
но добывали, через вольняжек: и переиначив следовательское клише,
смеялись: "Собравшись под видом антисоветских разговоров, занима-
лись чаепитием" (на Лубянке почти во всех протоколах было: "Соб-
равшись под видом чаепития, занимались антисоветскими разговора-
ми").
Минлаг обогатил и мой запас частушек. В бараках, не таясь,
распевали:
Троцкий Ленину сказал:
Пойдем, Ленин, на базар,
Купим лошадь карию,
Накормим пролетарию.
(Вариант:
Ленин Троцкому сказал:
Я мешок муки украл,
- 198 -
Мне кулич, тебе маца -
Ламца-дрица-а-ца-ца!)
А то и такое пели:
Эх, огурчики, да помидорчики,
Сталин Кирова убил в коридорчике!
Почему "органы" не реагировали, не берусь судить; стукачей и
в Минлаге хватало. Возможно, всерьез рассчитывали на то, что мы и
так из зоны никогда не выйдем?..
Мой ерцевский друг Лешка Кадыков в Минлаг не попал, у него
были две легкие статьи. Хотя формулировка одной из них звучала
грозно: "разоружение Красной Армии"; другая была - "незаконное
хранение оружия". Лешкино преступление заключалось в том, что он
нашел в лесу пистолет (в их местах осенью 41-го шли бои). Вместе с
другими пацанами Леха упражнялся в стрельбе по пустым бутылкам;
сосед-энкаведист сообщил, куда следует, и парень получил восемь
лет. Если бы пистолет был немецкий, Лешка отделался бы пятью года-
ми - за незаконное хранение. Но на беду ему попался не "вальтер" и
не "парабеллум", а наш советский ТТ... В 45-м по амнистии Кадыкову
скостили три года и вскоре он вышел на свободу.
Лагерь пошел ему на пользу; как и мне - в смысле общего обра-
зования. Но ему повезло и в узко-профессиональном отношении: в РММ
он трудился под руководством Александра Сергеевича Абрамсона,
крупного специалиста в области моторостроения, и стал классным ав-
томехаником.
Как малосрочника, его в посевную расконвоировали, он работал
- 199 -
трактористом и удивлял окрестных трескоедочек ростом и мощным сло-
жением:
- Парень-то какой большой огромный! - восхищенно окали они.
Алексей Михайлович и сейчас, в эпоху акселератов, заметен в
московской толпе. А тогда, на фоне низкорослых архангельских му-
