ловому. (К этому времени - 45-й год - еще не было строгого разме-
жевания лагпунктов на мужские и женские, в отличие от школ на во-
ле. А когда там вернулись к совместному обучению, нас, наоборот,
- 159 -
отделили от женщин, что сразу же ужесточило нравы).
В социальном плане зеки делились - по горизонтали - на блат-
ных, бытовиков и контриков, а по вертикали - на работяг и придур-
ков.
Придурки - это заключенная администрация, от комендантов и
нарядчиков до дневальных и счетоводов - словом, все, кто сидит в
тепле под крышей. "Придуриваются, будто работать не способны," -
завистливо говорили те, кто вкалывал на общих. Вот откуда малопо-
четное название. Со временем оно утратило первоначальный смысл -
как всякий привычный образ. Ведь не представляем мы себе яму и ло-
пату, когда говорим "встал, как вкопанный".
Кто такие блатные, я уже рассказывал. Бытовиками считались
все осужденные за "бытовые преступления", от насильников и раст-
ратчиков до прогульщиков. (Сейчас уже трудно поверить, что при
Сталине можно было угодить в лагерь на два-три года за обыкновен-
ный прогул, а то и за опоздание.) А контриками (так же и фашиста-
ми) назывались все подпавшие под какой-нибудь из пятнадцати пунк-
тов пятьдесят восьмой. Судили за измену Родине, за террор, за ан-
тисоветскую агитацию, за саботаж, за никому не понятное пособни-
чество иностранному капиталу - не то 3-й, не то 4-й пункт 58-й.
Особенно много было изменников (58-1а и 1б) - думаю, больше поло-
вины списочного состава. Случалось, вся бригада сплошь состояла из
изменников.
- Предатели! - весело кричал бригадир-бытовик. - Получай пай-
ку!
Или просил у другого бригадира:
- Одолжи мне на трелевку двух предателей поздоровше.
Никто всерьез не принимал суровых формулировок УК. Понимали,
- 160 -
что изменники - это побывавшие в плену, агитация - неосторожная
болтовня, а саботаж (58-14) - неудавшийся побег из лагеря. Любо-
пытно, что получив срок по 14-му пункту, блатные автоматически
превращались из социально близких в "политиков" и попадали, как
кур во щи, в особые лагеря для особо опасных. Но об этих лагерях
разговор позже.
Побегов за время моего пребывания на комендантском было два,
причем один из них прямо-таки анекдотический: возвращаясь с работы
в зону, воришка бежал "на рывок", т.е. рванул прямо на глазах у
конвоира в лес. Вохровец стрелял вслед наугад: за деревьями разве
увидишь. Была зима, морозный день. Беглец заблудился, замерз и,
проплутав в лесу целый день, к вечеру прибежал на вахту Хлам Озера
и сдался. Его даже не судили - вернули на комендантский, дали де-
сять суток карцера, и все.
Второй побег был посерьезнее. Бежали с Юрк Ручья, штрафной
командировки; и не блатные, а контрики - один русский, три норвеж-
ца. Русский - вернее, советский поляк - был, говорили, в войну на-
шим разведчиком, работал против немцев в Норвегии. В награду полу-
чил 25 лет за измену Родине. А норвежцы - их у нас было пятеро,
один журналист и четверо рыбаков - попали в лагерь по обвинению в
шпионаже в пользу англичан.
Троих норвежцев, крепких молодых парней, еще не успевших дой-
ти на лагерной пайке, полячок выбрал себе в спутники неспроста: от
Кодина до Норвегии было не так уж и далеко, а границу ему случа-
лось переходить не раз, дело привычное.
Бригада, где работали все четверо, прокладывала в лесу доро-
гу. Водил их на работу один конвоир - с каждым днем все дальше от
лагпункта. Готовились к побегу они солидно. У посылочников выменя-
- 161 -
ли на хлеб сало и еще кое-что из еды и припрятали в придорожных
кустах. А бежали, как и тот воришка, "на рывок". В назначенный
день и час по сигналу поляка бросились врассыпную и скрылись в
густом лесу. Конвоир растерялся: в кого стрелять?.. Пострелял все
же для порядка, потом построил бригаду и бегом погнал в зону. А
путь был не близкий; пока дошли, пока оповестили кого следует,
беглецы получили фору часа в четыре. Понятно, за ними отправилась
погоня - стрелки, собаки. (У одной из овчарок, самой заслуженной,
был - так рассказывали - золотой зуб: сломала свой при исполнении
служебных обязанностей). И через два дня население Юрк Ручья опо-
вестили: беглецов настигли, они оказали сопротивление, и всех
пришлось перестрелять. В доказательство привезли и повесили на
гвоздь у вахты кепку поляка - очень приметную кепочку в шахматную
клетку. А на место поимки повезли заключенного врача - составить
акт о смерти. Что он и сделал.
Но никто из зеков не поверил; я и до сих пор думаю, что этот
побег был одним из немногих удачных. Да, как правило, живыми бег-
лецов не брали, стреляли на месте. Но трупы всегда привозили и ос-
тавляли на день перед вахтой в назидание всем остальным. А тут под
предлогом трудностей транспортировки привезли одну кепку. Что же
касается акта о смерти, то доктору оставалось до освобождения две
недели - к чему ему было конфликтовать с начальством? Могли ведь и
в последнюю минуту навесить новый срок по 58-й - такое случалось.
Попросили подписать туфтовый акт - подписал. И спокойно ушел на
свободу. Но, конечно, это только мое предположение, может, все бы-
ло и не так...
Норвежцев осталось двое - Вилли-Бьорн Гунериуссен, журналист,
и совсем молоденький Биргер Фурусет. С их сложными именами лагер-
- 162 -
ным писарям нелегко было справиться, особенно с Биргером. Имя это
или фамилия? В результате на него завели две "арматурные книжки",
куда вписывалась вся выданная одежда: бушлат, телогрейка, куртка и
брюки х/б: одну на Биргера Ф., другую на Фурусета Б. По незнанию
русского языка он не мог объяснить, что ему выдают лишний комплект
обмундирования - и сменял его на хлеб. В скобках замечу, что нео-
бязательно было быть норвежцем, чтобы твою фамилию перепутали
местные грамотеи. И татарин Сайфутдинов превратился у нас - нав-
сегда - в Сульфидинова, а Прошутинская - в Парашютинскую.****)
Что до Фурусета, он был рослый парнишка и все время хотел
есть. Я ему симпатизировал - вот уж кому выпало в чужом пиру пох-
мелье! И злоупотребляя служебным положением, время от времени ис-
хитрялся выписать ему пайку побольше (для себя не жульничал, чест-
но говорю!)
Русского языка ни один из норвежцев не знал; разговаривали мы
с Вилли-Бьорном на английском, а с Биргером - на немецком, в кото-
ром я был, мягко говоря, не силен, да и он тоже. Но лагерь, как я
уже отмечал, мобилизует способности, и к своему удивлению, вспоми-
ная обрывки фраз из школьного учебника, ("Ich weiss nicht was soll
es bedeuten...", "Odysseus irrte...", "Wir bauen Traktoren...") я
ухитрялся кое-как объясниться. Да много ли для этого надо?
Был у нас знаток английского языка, малолетка*****) из Мур-
манска, города, куда в войну из Англии приходили караваны судов,
конвои. Так он на воле подрабатывал сводничеством, предлагая моря-
кам:
- Джон, вонт фик-фок рашен Маруська?
И матросики прекрасно понимали его.
Лагерь тех лет - настоящее Вавилонское столпотворение; имею в
- 163 -
виду обилие языков и говоров. Прощаясь на Лубянке с Олави Окконе-
ном, я был уверен, что больше уж ни с кем говорить по-английски не
придется. А на комендантском оказались два американских финна -
шофер Фрэнк Паюнен, очень славный малый, приехавший, как и Олави,
строить советские пятилетки, и коминтерновец Уолтер Варвик. И еще
была английская еврейка Эстер Самуэль, работавшая в Мурманске пе-
реводчицей, за что и поплатилась. Английские и американские капи-
таны, естественно, предпочитали ее другим переводчицам, знавшим
язык не на много лучше предприимчивого малолетки. Приятельские от-
ношения с британцами и янки обошлись ей в пять лет ИТЛ (гражданс-
тво у Эстер было советское).
Не знаю, что стало с финнами - оба не отличались здоровьем. А
Эстер вышла из лагеря инвалидом, на костылях, и умерла в Ленингра-
де - лет десять назад.
Кроме финна Варвика был у нас еще один коминтерновец -
врач-китаец по фамилии Гладков. Не очень китайская фамилия, но и
Варвик (как у "делателя королей") тоже не очень финская. У воров
клички, у коминтерновцев псевдонимы...
Русские, пожалуй, были на комендантском в меньшинстве. Преоб-
ладали украинцы-бандеровцы (почему-то у нас говорили "бендеровцы",
а собирательно - "бендера"), латыши и литовцы. Этих называли "йо-
насы-пронасы": Ионас и Пранас - не Пронас! - самые распространен-
ные литовские имена. Их дразнили - довольно безобидно:
Возле мяста Каунас
Йонас, Пронас, Антанас.
Все на камушке сидят
И на бибисы глядят.
- 164 -
("Място", кому не понятно, это город, а "бибис" - анатомичес-
кая подробность.) Или еще так: "Герей, герей, десять лет лагерей".
"Герей", а точнее, "гяряй", по-литовски "хорошо".
Как-то раз по лагпункту пронесся слух: пришел этап эстонцев,
разгружается на станции. Все в шляпах, в фартовых лепенях! Т.е., в
хороших костюмах. Этап действительно прибыл, но в нем оказались не
одни эстонцы, а и блатные. Именно на них были эстонские лепеня и
шляпы: отобрали в пути. На комендантском большую часть барахла
вернули эстонцам; впрочем, вскоре и шляпы, и костюмы перешли к ла-
герным придуркам - нарядчикам, нормировщику, прорабу - в обмен на
обещание легкой работы.
А я этот этап запомнил потому, что в зону их впустили поздно
вечером, когда я уже выписал продукты на завтра. Надо было состав-
лять дополнительную ведомость - а я только что получил письмо от
мамы, вскрыл и успел прочесть: умер отец. Хотелось уйти куда-ни-
будь, погрустить в одиночку, но не оставишь же людей голодными!..
До сих пор стоят перед глазами эстонские фамилии, которые я вписы-
вал в ведомость: Хаак, Ратх, Линдпере, Тоомсалу, Мандре...
Новоприбывшие оказались честными и несмышленными. Их собрали
в одну бригаду - и не обманули, послали на сравнительно легкую ра-
боту, на лесобиржу. Но бригадир-эстонец весь объем выполненной ра-
боты делил по справедливости - поровну на всех. И вся бригада изо
дня в день получала урезанную пайку, так называемые "минус сто",
т.е. 550 граммов вместо положенной гарантийки - потому что нехва-
тало двух-трех процентов до выполнения нормы.
Каждый божий день ходок от бригады, пожилой эстонец, помнив-
ший русский язык еще с царского времени, возникал на пороге конто-
ры, снимал шапку и вежливо здоровался:
- Драстутте... Доппры ден... Доппро поссаловат. Касытте, сто
- 165 -
мы будем покуссат сафтра?
И я ничем не мог его обрадовать. Завтра они опять "будут по-
кушать" минус сто. Им просто не приходило в голову, что можно по-
садить двух работяг на 60 %, а освободившиеся проценты разделить
между остальными - так, чтоб у всех, кроме тех двоих, вышло выпол-
нение на 103-104 %.
Все бригадиры владели этой лагерной арифметикой. Наказывали
работяг по очереди и за счет наказанных кормили остальных.
Кончилось тем, что эстонцам дали бригадира из русских - ссу-
ченного вора по фамилии Курилов.И я стал начислять им по 650, а то
и по 750 граммов хлеба вместо пятисот пятидесяти. Для оголодавшего
человека разница немаленькая.
Но тут бригаду подстерегла новая беда. Курилов был заядлый
