разговора. Здесь скажу только, что с удивлением прочел в латвийс-
ком журнале комментарии автора к составленному им же - с хорошим
знанием дела - глоссарию. Перенося свою вполне заслуженную непри-
язнь к блатным на их язык, он отказывает фене в выразительности,
считает ее тупой и безобразной. Мы с Ю.Дунским так не думали.
Есть в блатном жаргоне и юмор, и образность:
Последний хуй без соли доедаем - живем голодно;
Ударить по старому рубцу - совокупиться (с женщиной);
Или всем известное "надеть деревянный бушлат".
Под влиянием фени формировался и общелагерный язык:
Фитиль - доходяга (потому что "догорает"); лебединое озеро -
компания доходяг (доходить имеет много синонимов, в том числе
- 118 -
поплыть).
Интересны и источники, часто самые неожиданные, за счет ко-
торых феня пополняет свой словарный фонд; среди них даже иврит:
кешер, ксива, хевра, динтойра ("суд торы" - так называлось
всесоюзное толковище, высший воровской суд чести.)
Интересующихся могу отослать к нашему с Юликом рассказу
"Лучший из них" (журн."Киносценарии" N 3, 1992г.).
И последнее примечаие к главе "Церковь". Я написал ее в го-
роде, название которого начинается с той же буквы "Ц" - Цинцинна-
ти, штат Огайо. Мы с женой Мариной гостим у дочки Юли. Жарко; в
соседней комнате капризничает по-английски внук Сашка, скулит
вполне по-русски лабрадор-ретривер сучка Люси, орет двухмесячная
Франческа-Габриелла, она же Гаврюша-Хрюша - а я сижу в трусах и
вспоминаю... (Юлик Дунский сказал бы: "Давно ли по помойкам пол-
зали?")
V. КРАСНАЯ ПРЕСНЯ. МЕСТА РЕВОЛЮЦИОННЫХ БОЕВ
К Концу мая Церковь стали энергично разгружать. Каждый день
увозили несколько партий, человек по тридцать - сколько удавалось
запихнуть в воронок. Известно было, что сейчас повезут в пере-
сыльную тюрьму на Красной Пресне, а оттуда этапом в лагерь. Мы
надеялись попасть все вместе, но не тут-то было: гулаговское на-
чальство не любило, чтоб однодельцы оказывались в одном лагере.
Боялись, похоже, что "из искры возгорится пламя" и антисоветчики
продолжат свою контрреволюционную деятельность в лагерях. Но ан-
- 119 -
тисоветчики-то были липовые, а "деятельности" не было вообще. Че-
кисты сами придумывали себе страхи - как героиня Корнея Чуковско-
го: "Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать..." Нарисовала чу-
дище и заплакала: "Это бяка-закаляка рогатая, я ее боюсь!"
Ну, хорошо, нашу "группу" легко было разослать по разным ла-
герям: всего четырнадцать человек. А вот с настоящими однодельца-
ми - бандеровцами, власовцами, литовскими "бандитами", т.е. пар-
тизанами-националистами - с теми было посложней, на всех отдель-
ных лагерей не напасешься... Короче говоря, всех нас увезли из
Бутырок порознь, и снова встретиться нам пришлось очень нескоро.
Воронок, в котором ехал я, на этот раз был не купейный, а
общий и набит до отказа. Пассажиры стояли, притиснувшись друг к
дружке, и слушали поучения доцента Каменецкого. Где, кого и чему
он учил до ареста, я забыл, но эту его лекцию помню наизусть:
- Товарищи, - вещал он, - сейчас нас привезут на Красную
Пресню. Там мы, возможно, встретимся с уголовниками и, возможно,
их будет много. Но ведь они все трусы, это всем известно! Если
дать им организованный отпор, они ничего не посмеют сделать! Да-
вайте держаться так: один за всех, все за одного!
Путешествие было не очень долгим. На Красной Пресне нас вы-
садили и велели ждать на дворе. Новоприбывшие - кучек пять-шесть
- сидели на земле в разных углах тюремного двора.
Подъехал еще один воронок, и из него с веселыми криками вы-
валилась очередная партия. Даже я, с небольшим моим опытом, опре-
делил сразу: это Индия. Еще в Церкви Петька Якир объяснил нам,
что Индией называется камера или барак, где держат одних блатных.
От нечего делать они режутся в стос - штосс пушкинских времен -
самодельными картами; за неимением денег, играют на одежду. Про-
- 120 -
игравшиеся сидят голые "как индейцы" - отсюда название "Индия".
Такая камера имелась и в Бутырках; и вот, ее обитателей привезли
и посадили на землю рядом с нами. Едва надзиратель отошел, оголо-
далые индейцы кинулись к нам:
- Сейчас похаваем! - радовались они: у всех фраеров были
узелки, набитые, как надеялись воры, продуктами. - Давай, мужик,
показывай - чего у тебя там?
Молодой вор схватился за мой рюкзачок, но я держал крепко -
помнил, как мы управлялись с блатными в "церкви", под водительст-
вом Ивана Викторовича. Сказал:
- Ничего нет.
- Думаешь, твое шмотье нужно? Да на хуй оно мне усралось!..
Бациллу давай, сладкое дело!*)
Он потянул рюкзак к себе, я к себе. Тогда он несильно стук-
нул меня по морде, а я в ответ лягнул его ногой - так удачно, что
ворёнок завалился на спину. Доцент Каменецкий и остальные, заме-
рев от страха, наблюдали за этим поединком, довольно нелепым:
драться, сидя на земле, очень неудобно.
Заметив непорядок, подбежал вертухай:
- Почему драка?
- Сами разберемся, - сказал я. Не хотелось уподобляться ры-
жему Женьке, просить у них защиты. Надзиратель удалился, а мой
противник зашипел:
- Ну, сукавидло, тебе не жить! Попадешь со мной в краснуху -
удавлю! В рот меня ебать!
- Видали мы таких! - ответил я. Хотя таких - во всяком слу-
чае, в таких количествах - не видал и даже не все понял из его
грозной речи. Потом уже узнал, что "сукавидло" это композиция из
- 121 -
двух ругательств, "сука" и "повидло дешевое", а "краснуха" это
товарный вагон, теплушка.
Разговор наш был недолгим: Индию подняли и куда-то увели.
Тогда вернулся дар речи и к Каменецкому:
- Очень правильно, Валерий! Вы молодец, только так и надо.
А Саша Стотик - одноделец моего однокамерника Володи Матвее-
ва - обнимал меня за плечи и причитал:
- Pobre chico! Pobre chico!
Это я понимал. "Побре чико" - по испански "бедное дитя". Ре-
бята с факультета международных отношений очень гордились своим
испанским языком. Кстати, это от Стотика я узнал, что любимая с
детства романтическая "Кукарача" - просто похабные мексиканские
частушки...
Я не стал выяснять отношений, интересоваться, почему не сра-
ботал лозунг "один за всех... и т.д." Тем более, что и нас вскоре
завели в корпус и определили в одну из пустующих камер.
Там было чисто и просторно. Но недолго мы радовались. Толь-
ко-только стали обживать новую квартиру, вольготно разместились
на двухэтажных сплошных нарах - я на втором этаже, в углу, - как
снова лязгнул замок, дверь распахнулась, и в камеру ворвалась
волчья стая: наши недавние соседи-индейцы. Вожак - невысокий, зо-
лотозубый, в отобранной у кого-то велюровой шляпе - огляделся и
бросился назад к двери, забарабанил кулаками:
- Начальник! Куда ты меня привел? Здесь, блядь, одни фашис-
ты! Я их давить буду!
- Дави их, Лёха! - отозвался из-за двери веселый голос. Так
я узнал, что мы не просто контрики, но и фашисты. Скоро узналась
и кличка "старшего блатного" - Лёха с рыжими фиксами. А еще нем-
- 122 -
ного погодя ясно стало, какие интересные отношения связывают во-
ров с тюремной администрацией. Но буду рассказывать по порядку.
Лёха взвыл по волчьи и стал бегать взад-назад по проходу
между нарами.
- Фашисты! Контрики!.. Вот кого я ненавижу! - выкрикивал он,
задыхаясь от ярости. На губах - честное слово! - выступила беше-
ная пена. - Нет жизни, блядь! Всю дорогу через них терплю!
Его хриплый баритон взвивался все выше, до истерических аль-
товых высот. Остальные воры бегали за ним, успокаивали:
- Брось, Лёха! Не надо! Не психуй!
Но он не унимался. Продолжая симулировать истерику, оторвал
от нар узкую доску, заорал:
- Кто там на дворе заедался?! Где очкастый?
Я придвинулся к краю нар - без особой охоты. Но держа фасон,
сказал спокойно:
- Я, что ли?
Шарах!!! Лёха со всего размаху двинул доской - но не по мне,
а рядом, по нарам. Тут я окончательно убедился, что это спектакль
- наверняка не в первый раз разыгранный и целью имеющий навести
ужас на фраеров, подавить в зародыше волю к сопротивлению. Срабо-
тало. Камера затихла в ожидании дальнейших неприятностей; никто
не вступал в дискуссию.
И воры приступили к главному делу. Расползлись по нижним и
верхним нарам, стали потрошить узлы, чемоданы и вещмешки, забирая
еду и что получше из барахла. У них ведь были налажены деловые
контакты с тюремным начальством. Через одноглазового нарядчика -
заключенного, но не "фашиста" и не блатного, а бытовика - скорей
всего, проворовавшегося снабженца - все, отнятое у фраеров, уплы-
- 123 -
вало за зону в обмен на водку и на курево.
Поэтому-то блатных перебрасывали из камеры в камеру, расши-
ряя, так сказать, фронт работ. Прибывали из Бутырок новые партии
"чертей", и "люди" пускали их в казачий стос.**)
Дошла очередь и до меня. На этот раз мной занялся один из
самых авторитетных воров - Петро Антипов, который, как сообщили
его коллеги, "по воле хлябал за дважды героя". Т.е., носил укра-
денные где-то Золотые Звезды и ордена Ленина, выдавая себя за
дважды Героя Советского Союза.
Он подсел ко мне, спросил миролюбиво:
- У тебя, правда, ничего нет?.. Ну, ладно... А ты кто? Сту-
дент?
Я ему рассказал кто я, где учился, за что сижу. Петро выслу-
шал с интересом, посоветовал:
- Вообще-то, не лезь на рога. Лучше держись с нами.
Ко мне в рюкзачок он не заглянул. А мои сокамерники безро-
потно позволяли копаться в своих пожитках. Один попробовал было
протестовать - Эмиль Руснак, красивый молдованин, по делу - шпион
румынских королевских войск. Но получив в глаз, смирился и он.
Вся операция заняла не больше часа. После этого воров от нас пе-
ревели - наверно, на следующий объект, в соседнюю камеру.
С некоторыми из них я потом встречался - в этапах, в Карго-
польлаге. Они были мне интересны. Я присматривался и прислушивал-
ся - и со временем кое-что понял в "цветном народе", как они име-
новали себя. А еще называли себя - с гордостью - "босяки", "во-
ры", а также "урки", "жуковатые", "жуки-куки" - и "люди", о чем
уже сказано. Они делятся по рангам: самые авторитетные - "полно-
та", самые презираемые - "порчаки", т.е., воры с подпорченной ре-
- 124 -
путацией.***) Есть еще "полуцвет" - приблатненные, но не всем
критериям отвечающие. А есть и "суки". Сука - существо презирае-
мое и ненавидимое законными ворами. Он ссучился, т.е., изменил
воровскому закону и пошел в услужение лагерному начальству: сог-
ласен быть комендантом зоны, заведовать буром - бараком усиленно-
го режима, внутрилагерной тюрьмой; даже дневальным у "кума", опе-
руполномоченного, согласен стать!.. Война между ворами и суками
шла в прямом смысле не на жизнь, а на смерть. Пользуясь этим, ад-
министрация иногда нарочно сводила их вместе и тем провоцировала
кровавые побоища - чтобы проредить ряды и тех, и других: ведь су-
ки были очень ненадежными и опасными союзниками. О "перековке"
никто никогда всерьез не говорил и не думал. По образу мыслей и
действий суки оставались такими же уголовниками, как законные во-
