ритянской развалюхе на участке мисс Берден, и живет уже больше двух лет.
И вот однажды, с полгода назад, на фабрике появился еще один незнако-
мец, искавший работы, как некогда Кристмас. Он был тоже молодой, рослый,
пришел уже в комбинезоне, который, судя по всему, довольно давно не сни-
мал, и тоже имел вид путешествующего налегке. У него было живое, мило-
видно-безвольное лицо с белым шрамиком у рта, выглядевшего так, словно
на него подолгу любовались в зеркало и привычка вскидывать голову и ко-
сить через плечо - как мул, когда его догоняет машина, думал Байрон. Но
это была не просто оглядка, опаска; она еще, думалось Байрону, отдавала
самонадеянностью, нахальством, словно он без конца показывал и доказы-
вал, что не боится никакой опасности, которая грозила, или могла бы гро-
зить, ему сзади. И когда мастер, Муни, увидел нового работника, Байрон
подумал, что мастеру пришла в голову та же мысль.
- Н-да, - сказал Муни, - тут уж Симе надежно ничего не нанял - когда
брал этого молодца. Путевой пары штанов - и то не нанял.
- Вот-вот, - подхватил Байрон. - Он мне на ум приводит машину - она
по улице едет, а в ней радио. И чего там радио в машине лопочет - не по-
нять, и машина-то едет абы куда, а как поближе посмотришь - так она,
оказывается, еще и пустая.
- Да, - сказал Муни - Мне он на ум приводит жеребца. Не норовистого.
А как бы сказать никчемного. На выгоне он - лучше некуда, а только к во-
ротам с уздечкой подходишь - он уже еле на ногах стоит. Бегает вроде
резво, а как запрягать - обязательно у него копыто больное.
- Однако кобылам он, видно, нравится, - заметил Байрон.
- Ну да, - отозвался Муни. - Он и кобыле небось не может основательно
навредить.
Новый работник приступил к уборке опилок с Кристмасом. С большим шу-
мом приступил, рассказывая всем и каждому, кто он и откуда, самим тоном
и манерой изобличая свою суть - такой от них разило лживостью и морокой.
Такой, что его рассказам о себе веришь не больше, чем имени, которым он
назвался, думал Байрон. Не было никаких оснований сомневаться, что его
зовут Джо Браун. Но, глядя на него, человек понимал, что в какуюто мину-
ту жизни глупость у такого достигает предела и он решает сменить имя и
меняет его на Джо Браун, восторгаясь и ликуя так, словно он первый его
изобрел. Все дело в том, что имя ему вообще было ни к чему. Никого оно
не интересовало - точно так же, думал Байрон, как никого (по крайней ме-
ре, из тех, кто носит брюки) не интересовало, откуда он прибыл, куда он
отбудет и надолго ли здесь задержится. Ибо откуда бы он ни прибыл, где
бы ни обретался раньше, всякому было ясно, что живет он на подножном
корму, как пешая саранча. И занимается этим, казалось, так давно, что
весь раструсился, высыпался, и ничего от него не осталось, кроме проз-
рачной легковесной оболочки, мотающейся бесцельно и бездумно по воле
ветра.
Впрочем, он и работал - на свой манер. Его не хватало даже на то, ду-
мал Байрон, чтобы как следует, по-хитрому отлынивать. Желать этого хотя
бы, - потому что искусство увиливать от дела дается лишь человеку недю-
жинному - как искусство в любом деле, даже в воровстве или убийстве.
Нужно стремиться к определенной цели, добиваться ее. А он видел, что у
Брауна и этого нет. Они узнали, как в первый же субботний вечер Браун
просадил в кости весь свой недельный заработок. Байрон сказал Муни:
- Я удивляюсь. Я думал, он хоть кости умеет кидать как следует.
- Он-то? - сказал Муни. - С чего ты взял, будто он на какую-нибудь
шкоду способен, если он не способен даже опилки кидать? Будто он может
кого-нибудь обмануть в такой хитрой штуке, как кости, если с такой прос-
той, как лопата, - и то не может. Потом он добавил: - Только, думаю, нет
такого жалкого человека, чтобы не мог перещеголять другого хоть в одном
каком-нибудь деле. А этот Кристмаса перещеголяет, по крайней мере, в
безделье.
- Ну да, - сказал Байрон. - Я думаю, быть хорошим - самое легкое для
лентяя.
- Ну, думаю, он бы живо испортился, - возразил Муни, - если бы кто
его научил.
- Ну, учителя он себе найдет - не нынче, так завтра, - сказал Байрон
Оба повернулись и посмотрели на кучу опилок, где трудились Браун и
Кристмас, один - с угрюмым, злым усердием, другой - с холостой и сума-
тошливой ретивостью, которая не могла бы обмануть даже самое себя.
- Да, пожалуй, что так, - согласился Муни. - Только если бы я дурное
замышлял - упаси меня Бог от такого напарничка.
Как и Кристмас, Браун явился на работу в чем был.
Но, в отличие от Кристмаса, он не сразу сменил одежду.
- Как-нибудь в субботу выиграет в кости столько, сколько нужно на но-
вый костюм, и чтобы в кармане бренчало полдоллара мелочью, - сказал Му-
ни. - И в понедельник мы его не увидим.
Браун, однако, продолжал ходить на работу - в том же комбинезоне и в
той же рубахе, в которых явился в Джефферсон, - так же проигрывать в
кости недельный заработок по субботам, - а может, выигрывать понемногу,
приветствуя и то и другое одинаково бессмысленным Гоготом, - балагурить
и зубоскалить с теми же людьми, которые, по всей видимости, регулярно
его обирали. Както раз прошел слух, что он выиграл шестьдесят долларов.
"Ну, можете с ним попрощаться", - сказал кто-то.
- Не знаю, - сказал Муни. - Шестьдесят долларов - не та цифра. Вот
если бы десять долларов или наоборот, пятьсот, тогда, я думаю, ты был бы
прав. А шестьдесят - нет. Теперь он как раз и решит, что хорошо здесь
устроился - если цапнул столько, сколько за неделю получает.
И в понедельник он действительно вышел на работу, в комбинезоне; их
обоих, Брауна и Кристмаса, увидели возле кучи опилок. За парой наблюдали
с того дня, как появился Браун. Кристмас всаживал лопату в опилки нето-
ропливо и размеренно, с силой, словно крошил зарытую змею ("или челове-
ка", сказал Муни), а Браун, бывало, стоит, опершись на лопату, и, навер-
но, рассказывает ему какую-то историю, анекдот. Потому что немного пого-
дя он разражается смехом, гогочет, закинув голову, а другой продолжает
работать все с тем же молчаливым, неубывающим остервенением. Затем Браун
тоже берется за дело и опять какое-то время работает не медленнее Крист-
маса, но лопата его, летая по убывающей дуге, захватывает все меньше,
меньше и, наконец, уже совсем не задевает опилок. Тогда он снова опира-
ется на нее и, видимо, досказывает историю - досказывает человеку, кото-
рый, кажется, и голоса его не слышит. Словно этот - в миле от него или
говорит на непонятном языке, думал Байрон. Случалось, субботним вечером
их видели в городе вместе: опрятного Кристмаса - в неизменной и строгой
диагонали с белой рубашкой, в соломенной шляпе, и Брауна - в новом кос-
тюме (бежевом в красную клетку, под ним - цветная рубашка, на голове со-
ломенная шляпа, как у Кристмаса, но с цветной лентой), и Браун болтает,
гогочет, и голос его разносится по всей площади и возвращается обратно
эхом, вроде того как посторонний звук в церкви, кажется, идет отовсюду
одновременно. Словно хочет всем показать, какие они с Кристмасом дружки,
думал Байрон. А потом Кристмас поворачивался, и как бы ни было мало
скопление народу, привлеченного пустым звоном Браунова голоса,
бесстрастно и хмуро выходил вон, а Браун шел за ним следом, продолжая
болтать и гоготать. И каждый раз остальные рабочие говорили: "Ну в поне-
дельник он на работу не вернется". Но каждый понедельник он возвращался.
Первым бросил Кристмас.
Он бросил работу в субботу вечером, без предупреждения, после трех
без малого лет. И сообщил им об уходе Кристмаса не кто иной, как Браун.
Среди рабочих были люди разного возраста, были семейные, были холостяки,
образ жизни они вели самый пестрый, но в понедельник утром все выходили
на работу степенно, почти торжественно. Были среди них молодые, и по
субботам они пили, играли на деньги, случалось даже, ездили в Мемфис. Но
в понедельник утром они выходили на работу серьезные и тихие, в чистых
комбинезонах и чистых рубашках, тихо дожидались гудка и затем тихо прис-
тупали к работе, словно что-то сохранялось еще в атмосфере от воскре-
сенья, утверждавшее как догмат, что человеку, как бы он этот праздник ни
провел, надлежит и подобает являться в понедельник на работу чистым и
тихим.
Вот чем всегда отличался Браун. В понедельник он, как правило, выхо-
дил в той же грязной одежде, что и на прошлой неделе, и в черной щетине,
не тронутой бритвой. И бывал он еще более шумным, чем всегда, кричал и
выкидывал штуки впору десятилетнему. Их, серьезных, это коробило. Для
них это было все равно, как если бы он явился голым или пьяным. Поэтому
и получилось, что именно он оповестил их в понедельник об уходе Кристма-
са. Он опоздал, но не в этом дело. Он был небрит, но дело и не в этом.
Он был тихий. Они не сразу и заметили, что он здесь, - он, которого в
другое время половина из них уже ругала бы последними словами, и кое-кто
- от души. Он появился с гудком, пошел прямо к куче опилок и принялся за
работу, не сказав никому ни слова, хотя кто-то с ним даже заговорил.
Тут-то они и увидели, что он один, что его напарника Кристмаса нет. Ког-
да подошел мастер, кто-то сказал:
- Ну, я вижу, одним заместителем истопника у тебя стало меньше.
Муни посмотрел на Брауна, разгребавшего опилки так, словно это были
яйца. Он плюнул.
- Да. Чересчур быстро разбогател. Не прельстишь его такой работенкой.
- Разбогател? - переспросил другой.
- Кто-то из них - да, - сказал Муни, все еще наблюдая за Брауном.
Вчера я их видел в новой машине. Он, - Муни кивнул на Брауна, - сидел за
рулем. Этому я не удивляюсь. Я удивляюсь, что и один-то вышел сегодня на
работу.
- Ну, по нынешним временам, - сказал тот, - Симсу нетрудно будет най-
ти ему замену.
- Это нетрудно было бы в любое время, - сказал Муни.
- Да он словно бы неплохо управлялся.
- А-а, - сказал Муни. - Понял. Ты про Кристмаса говоришь.
- А ты про кого? Браун тоже сказал, что уходит?
- Ты думал, он тут копать будет, когда приятель катается по городу на
новой машине?
- А-а. - Тот тоже посмотрел на Брауна. - Хотел бы я знать, где это
они раздобыли машину.
- А я - нет, - сказал Муни. - Он в обед уйдет или до шести дотерпит -
вот что я хотел бы знать.
- А что? - сказал Байрон. - Если бы я тут накопил на новую машину, я
бы тоже уволился.
Несколько человек посмотрели на Байрона. Они слегка улыбнулись.
- Накопили-то они не тут, - сказал один. Байрон посмотрел на него.
- Байрон чересчур уж, видно, дурного сторонится - потому и от жизни
отстает, - сказал другой. Они посмотрели на Байрона. - Браун, можно ска-
зать, слуга народа. Кристмас заставлял их ночью тащиться в лес, за
усадьбу мисс Берден, а Браун им сам теперь таскает, прямо в город. Гово-
рят, если знаешь пароль, то в субботу вечером в переулке можешь получить
бутылку прямо у него из-за пазухи.
- А пароль какой? - сказал еще кто-то. - Доллар без четверти?
Байрон смотрел то на одного, то на другого.
- Правда? Этим они занимаются?
- Браун этим занимается. Кристмас - не знаю. За него не поручусь.
Только Браун от Кристмаса далеко не отстанет. Как говорится, свой своего
ищет.
- Верно, - сказал другой. - Занимается этим Кристмас или нет, нам, я
думаю, не узнать. Он, как Браун. штаны спустивши, при народе гулять не
будет.
- А ему и незачем, - сказал Муни, глядя на Брауна.
И Муни был прав. До полудня они наблюдали за Брауном, пребывавшим в
одиночестве у опилок. Потом раздался гудок, они взяли свои котелки, усе-
лись на корточки в насосном сарае и стали есть. Вошел Браун с хмурым ли-
цом, насупленный и надутый, как ребенок, и сел с ними на корточки, све-
сив руки между колен. Сегодня обеда у него не было.
- А ты чего, есть не будешь? - спросил кто-то.
