когда сможешь меня принять. Да вот не получилось у него вызвать меня
вовремя, как он хотел. Ведь на новом месте устроиться, среди чужих - мо-
лодому время нужно. Он-то этого не знал, когда уезжал, не знал, что уст-
роиться - больше времени нужно, чем он думал. А в особенности - парню
вроде Лукаса, если он такой живой и компанию любит, и повеселиться, и
ему в компании тоже рады. Не знал, что у него больше времени уйдет, чем
он думал, - и сам молодой, и люди льнут к нему, потому что охотник пос-
меяться и побалагурить, от работы отвлекают, а ему невдомек, ему людей
обижать неохота. Да и я хотела, чтобы он погулял напоследок, - ведь для
парня молодого, веселого женатая жизньне то, что для женщины: для парня
молодого, веселого она ох как долго тянется. Неправильно я говорю?
Миссис Армстид не отвечает. Она разглядывает сидящую на стуле женщи-
ну, ее гладкую прическу, неподвижные руки на коленях, кроткое, задумчи-
вое лицо.
- Он уж, верно, послал мне весточку, только она по дороге потерялась.
Отсюда до Алабамы - и то путь неблизкий, а ведь до Джефферсона - еще ид-
ти. Я ему сказала, что письма от него не жду, - письма-то писать он не
мастер. "Ты мне устным словом, говорю, передай, когда принять меня смо-
жешь. Я буду ждать". Сперва, конечно, - как он уехал, - я немного волно-
валась, что фамилия моя еще не Берч, а брат со своей семьей не так хоро-
шо знают Лукаса, как я. Откуда им знать? - На лице ее медленно появляет-
ся кроткое и радостное удивление - как будто в голову ей пришел ответ на
вопрос, о самом существовании которого она до сих пор не подозревала. -
Ну, правда, откуда им было знать? А ему сперва надо было устроиться, вся
трудность-то на него легла - среди чужих жить, а у меня забот никаких-
только ждать, покуда он со всеми заботами и трудностями сладит. А уж
после - надо было о ребенке думать, а не о фамилии своей, да о том, что
люди скажут. А слово друг другу давать нам с Лукасом незачем. Там ка-
кая-то неожиданность случилась, или, может, он послал мне весточку, а
она потерялась по дороге. Так что решила я двигаться и больше не ждать.
- Откуда же ты знала, в какую сторону идти, когда в путь пустилась?
Лина рассматривает свои руки. Теперь они движутся - сосредоточенно
собирая подол в складки. Робости, смущения в этом нет. Кажется, что это
- непроизвольное движение самой задумчивой руки.
- А спрашивала. Лукас-парень молодой, веселый, с людьми сходится лег-
ко и скоро - я и думаю, где он побывал, там люди его запомнят. Ну, и
спрашивала. Люди очень хорошо относились. И правда, третьего дня мне
сказали на дороге, что он в Джефферсоне работает на строгательной фабри-
ке.
Миссис Армстид разглядывает склоненное лицо. Она подбоченилась и наб-
людает за молодой бесстрастно, с холодным презрением.
- Думаешь, он там будет, когда ты явишься? Это если он вообще там
был. Услышит, что ты с ним в одном городе, и до вечера там усидит?
Потупленное лицо Лины спокойно, серьезно. Ее рука остановилась. Те-
перь она лежит на коленях спокойно, словно умерла там. Голос звучит ров-
но, невозмутимо, упрямо.
- Я думаю, семья должна быть вместе, когда рождается ребенок. В осо-
бенности - первый. Я думаю. Господь об этом позаботится.
- Да уж, вижу, без Него не обойтись, - грубо, в сердцах произносит
миссис Армстид. Армстид лежит в постели, подперев голову, и смотрит по-
верх изножья, как она, еще одетая, склоняется под лампой к комоду и ос-
тервенело роется в ящике. Она достает металлическую шкатулку, отпирает
висящим на груди ключом, вынимает оттуда полотняный мешочек, открывает
его и вытаскивает фарфорового петуха со щелью в спине. Когда она опроки-
дывает и яростно трясет его над крышкой комода, в нем брякают монеты и
редко, нехотя выскакивают по одной из щели. Армстид наблюдает за ней с
кровати.
- Ты что это надумала делать с яичными деньгами на ночь глядя?
- Мои деньги - что хочу, то и делаю. - Она наклоняется к свету, лицо
у нее сердитое, злое. - Небось я их растила, мучалась. Ты и пальцем не
шевельнул, видит Бог.
- Ну да, - говорит он. - Не сыщется в стране у нас человека, чтобы
кур у тебя оспорил, - вот опоссум разве да змея. И банк твой петушачий,
- добавляет он. Потому что, нагнувшись внезапно, она срывает с ноги туф-
лю и одним ударом разносит копилку вдребезги. С кровати, рукой подпер-
шись, наблюдает Армстид, как она выбирает из осколков последние монеты,
кидает их с остальными в мешочек и с яростной решимостью завязывает его
и перевязывает - узлом, тремя, четырьмя.
- Ей отдашь, - говорит она. - Как солнце встанет, запрягай и вези ее
отсюда. Вези хоть до самого Джефферсона, если не лень.
- Пожалуй, от лавки Варнера ее и без меня подвезут, - отвечает он.
Миссис Армстид поднялась до зари и приготовила завтрак. Когда Армстид
вернулся с дойки, стол был накрыт.
- Поди скажи ей, чтобы есть шла, - велела миссис Армстид.
Когда он привел Лину, хозяйки на кухне не было. Замявшись на пороге,
- да почти и не замявшись, - Лина окинула взглядом кухню; лицо ее было
сложено для улыбки, для речи - заготовленной речи, понял Армстид. Но она
ничего не сказала; заминка даже не была заминкой.
- Есть давай, да поехали, - сказал Армстид. - Тебе еще порядком доби-
раться. - Он наблюдал, как она ест, - прилежно, с тем же чинным спо-
койствием, что и вчера за ужином, хотя сегодня оно подпорчено вежливой,
слегка нарочитой умеренностью. Потом он протянул ей мешочек. Она приняла
его с удовольствием, но без особого удивления.
- Ой, я ей очень благодарна, - сказала она. - Только они мне не пона-
добятся. Я уж почти добралась.
- Ты возьми все-таки. Заметила небось - если Марта что задумала, ей
лучше не перечить.
- Я очень благодарна, - сказала Лина. Она спрятала деньги в свой узе-
лок и надела чепец. Повозка ждала их. Когда они поехали по дорожке, она
оглянулась на дом. - Я вам всем очень благодарна.
- Это она, - сказал Армстид. - Кажись, моих заслуг тут нету.
- Все равно я очень благодарна. Вы уж попрощайтесь с ней за меня. Я
надеялась сама ее увидеть, да...
- Ага, - сказал Армстид. - Она где-нибудь, наверно, по хозяйству. Я
ей передам.
К лавке они подъехали рано утром, а там уже сидели на корточках муж-
чины, плевали через обглоданное каблуками крыльцо и смотрели, как она
медленно, осторожно слезает с сиденья повозки, держа узелок и веер. И
опять Армстид не шевельнулся, чтобы ей помочь. Он сказал сверху:
- Это, стало быть, мисс Берч. Ей надо в Джефферсон. Если кто туда
нынче едет и захватит ее, она будет очень благодарна.
В тяжелых пыльных башмаках она встала на землю.
Посмотрела на него снизу - спокойно, безмятежно.
- Я вам очень благодарна.
- Ну да, - сказал Армстид. - Теперь, надо думать, ты до города добе-
решься. - Он смотрел на нее сверху. И, настороженно прислушиваясь к то-
му, как язык с бесконечной нерасторопностью подбирает слова, молча и бы-
стро думал, едва успевая за мыслью. Мужик. Всякий мужик. Сто случаев
сделать добро упустит ради одного случая встрять, куда его встревать не
просят. Прозевает какой угодно случай, проворонит любую возможность -
богатства, почета, благого дела, а то и злодейства даже. Но случая
встрять не упустит Потом язык нащупал слова, и он услышал их с не
меньшим, наверное, изумлением, чем Лина: "Только я бы не очень надеял-
ся... полагался на..." - думая Не слушает она. Если бы она могла услы-
шать такие слова, не вылезала бы она сейчас из этой повозки, с пузом
своим, да с узелком, да с веером, одна не тащилась бы, в город, которого
сроду не видела, не гналась бы за парнем, которого ей вовек не увидеть,
которого и раз-то увидеть - оказалось больше, чем надо "... а если возв-
ращаться будешь этой дорогой, все равно когда - завтра ли, нынче вече-
ром..."
- Теперь, я думаю, все наладится, - ответила она. - Мне сказали, он в
Джефферсоне.
Он повернул повозку и поехал домой, - сутулый, с выцветшими глазами;
он сидел на продавленном сиденье и думал: "Бесполезный разговор. Чужим
словам, своим ушам не поверит, как не верит тому, что люди думают вокруг
нее вот уже... Четыре недели, - она сказала. Как сейчас не чует и не ве-
рит. Сидит там на верхней ступеньке, руки на коленях, а они вокруг на
корточках, и плюют мимо нее на дорогу. И не ждет ведь, пока ее спросят,
сама рассказывает. По своей воле рассказывает про этого чертова парня,
словно ей и нечего особенно скрывать или рассказывать, - даже когда Джо-
ди Варнер или кто из них скажет, что этого парня на деревообделочной в
Джефферсоне зовут не Берч, а Банч. Это ее тоже не беспокоит. А ведь она,
пожалуй, еще больше Марты знает, - как она вчера Марте сказала? - Гос-
подь позаботится, чтобы все было по справедливости".
Двух вопросов оказалось достаточно. И, сидя на верхней ступеньке,
узелок и веер держа на коленях, Лина снова рассказывает свою повесть, с
дословными повторами упорной и прозрачной детской лжи, а мужчины в ком-
бинезонах, сидя на корточках, тихо слушают ее.
- Этого парня фамилия Банч, - говорит Варнер. - он уже лет семь рабо-
тает на фабрике. Почем ты знаешь, что и Берч твой там?
Она смотрит на дорогу, туда, где Джефферсон. Смотрит спокойно, выжи-
дательно, чуть отрешенно, но раздумья во взгляде нет.
- Наверное, там. На строгальной этой фабрике. Лукас всегда любил
развлечения. Тихая жизнь не по нем. Потому-то ему и не нравилось на Доу-
новой лесопилке. Потому он... мы и решили перебраться - ради денег и
развлечений.
- Ради денег и развлечений, - говорит Варнер. Этот молодец не первый
увильнул от дела, для которого родился на свет, и от тех, кто положился
на него в этом деле, - ради денег и развлечений.
Но она, очевидно, не слушает. Она тихо сидит на верхней ступеньке и
смотрит на пустую дорогу, за поворот, откуда она изволоком убегает к
Джефферсону. Мужчины сидят на корточках у стены, смотрят на ее покойное,
безмятежное лицо и думают, - как думал Армстид и продолжает думать Вар-
нер, - что на уме у нее мерзавец, который бросил ее в беде и которого
она, наверно, больше не увидит - разве что полы его пиджака, развевающи-
еся от бега. "А может, она про эту, как ее, Слоунову, Боунову лесопилку
думает, - говорит себе Варнер. - Ведь и дурочке, поди, не обязательно
забираться так далеко, в Миссисипи, чтобы понять, что новое место немно-
гим отличается и не намного лучше будет того места, откуда она сбежала.
Даже если тут нет брата, которому не по нутру ее ночные гулянки", - ду-
мает А я бы так же, как брат, поступил, и отец ее поступил бы так же.
Матери у нее нет, потому что отцова кровь ненавидит с любовью и гор-
достью, а материнская - с ненавистью любит и сожительствует.
А Лина об этом и не думает. Она думает о монетах, спрятанных в узелке
у нее под руками. Она вспоминает завтрак и думает, что хоть сейчас может
войти в лавку и купить сыру и печенья, а если пожелает - и сардин. У
Армстида она выпила только чашку кофе с куском кукурузного хлеба -
больше ничего, хотя Армстид ее угощал. "Вежливо кушала", - думает она,
держа руки на узелке, где у нее спрятаны монеты, вспоминая эту
единственную чашку кофе и деликатный ломтик диковинного хлеба; думает с
горделивым спокойствием: "Как дама кушала. Как дама-путешественница. А
теперь и сардин могу купить, если пожелаю".
И вот, хотя кажется, что она созерцает отлогий подъем дороги, а муж-
чины, сидя на корточках, поплевывая и поглядывая на нее украдкой, дума-
ют, что мысли ее заняты Лукасом и приближающимся событием, на самом деле
она тихо противится извечным предостережениям земли, чьим промыслом, ми-
лостью и бережливым уставом она живет. На этот раз она не подчиняется.
Она встает и, двигаясь осторожно, немного неуклюже, преодолевает артил-
