лицу. - Сорохтин согласен...
7
Мерзость. Невероятная, немыслимая, первобытная мерзость. Огромный,
жирный, белесый, сочащийся слизью червяк. Нет, скорее мокрица - кольчатое
туловище трепетало на десятках коротких сильных лап. Выпуклые слепые
бельма, над которыми предвкушающе подрагивали розовые, как у
консервированного краба с рекламы антисоветского журнала, суставчатые
клешни.
А у меня - ничего. Кроме голых изодранных рук и голых же ног. И
всего, что досталось мне от матушки-природы, тоже голого.
Плоская сомовья башка - не меньше метра от глаза до глаза - чутко
развернулась ко мне. Видно, унюхала свежую кровь. На жвалах болтались не
то слюни, не то сопли... "Яд, - отозвался мой незнаемый гид по этому
фантастическому миру. - Клешней тоже следует остерегаться - трупная
отрава". Напрочь теряя голову, я метнул обломок в гадину. Клешни
вскинулись и хрустко клацнули. Горбыль распался на две неравные половинки.
Я попятился. Тварь, цокая кривыми, как турецкие ятаганчики, коготками на
лапах, прытко засеменила следом.
Нагнувшись, я сгреб пригоршню щебня и швырнул ей в харю. Дробно
застучало, как по жестяному листу. "Топчусь, топчусь по гаревой
дорожке..." - в беспамятстве бормотал я, рыская взглядом в поисках
чего-либо подходящего для обороны и ничего, ну ничегошеньки не находя. Мы
обогнули руины алтаря, двинули на второй круг. "А гвинеец Сэм Брук..." Я
споткнулся. Не хватало еще полететь кубарем, трахнуться башкой и
отключиться. А может быть, это - избавление? Обеспамятеть и не
чувствовать, как эта сволочь нежно куснет за мягкое, ничем не защищенное,
впрыснет сколько нужно яду и начнет, смакуя, отщипывать по кусочку...
Что-то звякнуло о камень позади меня. "Обернуться? Но как раз в этот
миг сволочь может прыгнуть - если она умеет прыгать. Вроде бы не умеет, но
не могу за то поручиться. Вдруг умеет? И только ждет, чтобы я отвлекся. Да
ведь она же не видит, отвлекся я или нет, она же слепая... вроде бы. Но
надо же как-то узнать, что творится за моей спиной!" Я обернулся. Ничего
там не творилось.
В десятке шагов от меня валялся кем-то невзначай оброненный меч. Из
великолепно обработанного металла, отливающего голубизной. Похожий на
полутораметровую, с фигурной рукоятью под две ладони, опасную бритву. И
такой же острый.
"Оброненный! Тоже придумал! Кто его тебе здесь обронит?..
Подброшенный - так будет правильно. Все ясно, как божий день. Из меня
делают гладиатора. Это - арена. Гладиаторы не всегда пластались друг с
другом. Иногда на них спускали диких зверей. На меня, за неимением
приличного льва или, там, крокодила, науськали гигантскую пещерную
мокрицу. Насытились зрелищем моего страха, а теперь из сострадания
швырнули мне меч. Хотят поглядеть, каков я в работе. За оружие спасибо, но
зрелища обещать не могу. Устал..."
Я в прыжке дотянулся до меча, подхватил его - рукоять так и прильнула
к ладоням, словно век того дожидалась! - упал на колено. Ползучая пакость
уже набегала на меня, атакующе вскидывая головогрудь и потому делаясь
похожей на разозленную кобру. И в то же время становясь особенно удобной
мишенью для удара "муадалбейм" - из саги о Кухулине... Не было у меня
времени поразмыслить над тем, откуда я знаю, что именно удобнее всего для
поражения мокрицы, а что нет, как выполняется этот самый "муадалбейм" и
почему с мечом я ощущаю себя гораздо увереннее, нежели без меча. Хотя ни
разу в жизни - насколько мне известно - не имел дела ни с каким видом
оружия... Тело уже раскручивалось, как высвободившаяся часовая пружина,
лезвие меча-бритвы со змеиным шипом резало воздух, не встречая преграды
входило в самую середку головогруди с правой стороны и так же без задержки
выходило с левой, а ядовитые клешни бестолково стригли пустоту и вместе с
отмахнутой напрочь башкой рушились наземь...
Теперь было самое время срывать аплодисменты. Я стоял над корчащимися
обрубками, опустив заляпанный белесой дрянью меч, в максимально горделивой
для голого мужика позе, и ждал.
В темном проходе полыхнуло факельное пламя.
И кликуши в балахонах, и латники, на сей раз числом не менее десятка
- все были тут. Молча взирали на меня светящимися глазами. Близко не
подступались - ожидали, что, обзаведясь оружием, начну сводить счеты. И за
стрелу, выхватившую меня из трамвая прямо на Воплощение. И за само
Воплощение с колотьем раскаленными гвоздями. Но я не двигался с места.
Выждав подобающую паузу, вперед выступил император Луолруйгюнр
Первый, Солнцеликий.
Я узнал, что он - император и как звучат его имя и титул, едва только
этот человек откинул капюшон и обратил ко мне мертвенно-бледное вытянутое
лицо с тонкими синеватыми губами, клювастым носом и запавшими сияющими
глазищами, в обрамлении спутанных бесцветных прядей. Солнцеликий был
альбиносом. Требовалось немало фантазии, чтобы угадать: этой мумии не
тысяча лет, как думалось на первый взгляд, а три десятка с половиной. То
есть мы с ним были ровесники.
Губы императора беззвучно шевельнулись, обтянутая полупрозрачной
кожей длань слабо трепыхнулась в моем направлении.
- Ты, кто восстал из мертвых! - услышал я. Голос шел из толпы жрецов.
- Воистину ты великий воин. Но перед тобой - император...
Разумеется, было сказано: "Перед тобой - Йуйрзеогр". Что означало
примерно следующее: "властно попирающий твердь". В свою очередь, под
"твердью" подразумевалось вовсе не то, на чем крепятся звезды, как в нашем
Священном писании, а собственно материк и все
административно-территориальные единицы, на нем расположенные. Впрочем,
внешние колонии тоже входили в это понятие. Так что термин "император"
годился вполне - и по созвучию и по смыслу.
И снова я знал, как поступить. От меня требовалась простая вещь:
повергнуть свой меч к босым ступням властелина. Конечно, еще проще, да и
естественнее с позиций диалектического материализма, было отослать всю эту
брагу к чертям собачьим. Но неведомыми силами мне была предписана вполне
определенная роль в этом балагане. И, чтобы сохранить надежду до конца
разобраться в происходящем, а потом и, Бог даст, выкарабкаться отсюда в
мое родное время и место - замызганный трамвай на исходе двадцатого века
нашей эры - я должен был сыграть ее с блеском.
Меч со звоном полетел к ногам императора.
Луолруйгюнр снова прошелестел что-то невнятное.
- Император осеняет тебя своей милостью и предлагает службу. Он
желает вверить тебе свое благополучие, пока боги не заберут его в небесные
чертоги.
"Смотря какой положат оклад", - вертелось на шкодливом моем языке.
- Воля императора - воля богов, - сказал я вслух.
Мне протянули серый груботканый плащ, дабы я мог прикрыть наконец
свой срам. Теперь я познал многое о власяницах религиозных фанатиков и,
пожалуй, о терновых венцах - ибо плащ был снабжен капюшоном...
Увязывая вокруг талии веревку, заменявшую пояс, краем глаза я уловил
неприметное движение рук ближайшего к императору черного латника.
Меч сам прыгнул ко мне в руки!
- Остановись, - впервые различил я голос Луолруйгюнра. Голос как
голос, чуть хрипловатый. Не привычный к натужному ору. Уверенный, что при
любых обстоятельствах он будет услышан. - Мой брат Элмайенруд пошутил.
"Хороши шуточки, - подумал я, опуская занесенный над головой
присевшего латника меч. - Шутник хренов! Еще чуть-чуть, и у императора
стало бы две половинки одного брата... А на шутку-то все это походило
очень слабо. Но мне ли судить о здешнем юморе?"
- Назови свое имя, - сказал император. - Я хочу знать, как обращаться
к верному псу.
Я стиснул зубы. Нужно было стерпеть. Проглотить как должное. И в
самом деле: теперь он хозяин. Если ему приятнее считать меня сторожевой
собакой - пусть. Только бы не пинал.
- Меня зовут Змиулан, - сказал я. - И я никому не пес. Ни живому ни
мертвому. Ни в одном из подлунных миров.
8
...и вот душа моя запродана дьяволу. "Предался я духу, посланному
мне, именующемуся Мефистофелем, слуге адского князя в странах востока, и
избрал его, чтобы он меня к такому делу приготовил и научил". История о
докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике. Напечатано во
Франкфурте-на-Майне Иоганном Шписом в 1587 году. Ничего нового с тех пор
на сей счет в мире не выдумано.
Сходства между врагом рода человеческого и моим хлебосольным хозяином
столько же, как между мною и папой Римским. Ратмир огромен, громогласен и
велеречив. Не то что хромоты - вообще никаких физических изъянов. Любит
посмеяться, особенно надо мной и моими предрассудками. Зато ни разу не
довелось мне увидеть его в сильном раздражении, наипаче в гневе. Полагаю,
зрелище не для впечатлительных натур.
Имеет место и дьяволица. Имя ей Нуна, от роду лет не более двадцати с
непродолжительным хвостиком. Белобрысая, остроносая и загорелая до
неприличия. Повсеместно. Обожает являться в чрезвычайно открытых нарядах
безо всяких там застежек либо пуговиц, демонстрируя окружающим все
достопримечательности своей фигуры. Не признает ни лифчиков, ни трусиков.
При всем этом держит себя строго, даже высокомерно. Не то я заблуждаюсь в
оценках ее возраста, не то она вундеркиндочка. Ратмир отрекомендовал ее
мне как: а) коллегу, сиречь историка; б) крупного специалиста по древнему
миру; в) знатока обычаев и традиций империи Опайлзигг. Именно на эту
империю простирается сфера жизненных интересов департамента, которому я
отныне служу верой и правдой. Кто-нибудь слышал о такой? Лично я - ни
разу.
Мы проводим время в беседах за круглым столом. Он в прямом смысле
круглый, поверхность его обычно налита морозно-сизым перламутром и
мерцает. Едва начинается работа, как сквозь перламутр проступает, обретает
цвет и объем карта в необходимом масштабе, с мельчайшими топографическими
подробностями. Мне чудится, что города, обозначенные на карте, живут,
мигают огнями, а мое обоняние улавливает дым гончарен и кузниц. Поэтому
немного жутковато, когда в такой город внезапно с силой упирается мощный
волосатый палец Ратмира либо даже изящный ноготок Нуны. В эти моменты
жители города должны видеть небесные знамения и в панике хорониться кто
куда.
- Не забывай, что это двадцать пятый век до нашей эры! - грохочет
Ратмир, тыча пальцем в карту. - Еще не узаконен фараонский титул, правда -
Хуфу уже построил свою пирамиду. Саргон Древний еще не родился, но
Гильгамеш давно умер и обратился в эпос. Что еще... Культура Яншао на
берегах Хуанхэ. Хараппская городская цивилизация в долине Инда. По
европейским просторам рыскают грязные дикари-каннибалы...
- Так уж и дикари! - Нуна потешно морщит носик. - Те же сунгирцы -
вполне приличные ребята. Ничего, что в шкурах, зато какие статуэтки из
мамонтового бивня они резали! И это - двадцать семь тысяч лет тому
назад... Помнишь ту девочку, с дротиком? Голубые глазищи, рот до ушей, нос
картофелинкой - типичная русская красавица. А фатьяновцы? Строители,
металлурги, овцеводы... Ведь они были современниками империи! А созидатели
Стоунхенджа?
- Вот такие плечи и вот такие челюсти, - увлекается Ратмир. - А как
они любили своих женщин! А как они обходились со своими врагами!.. И
однако же, не знаю, как Нуны, - спохватывается он, заметив пламень
профессионального интереса в моих глазах, - а вот нас с тобой, славян, как
