Евгений ФИЛЕНКО
Рассказы
ЧЕЛОВЕК С НОМЕРОМ
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА В СТРАНЕ ОЗЕР
УДАР МОЛНИИ
РОМАН ВЕКА
ЧЕЛОВЕК С НОМЕРОМ
...А гори оно все огнем, подумала девушка и камнем пошла ко дну. Мир
окрасился в темно-зеленые тона, потом сделался отвратительно бурым и,
наконец, черным. В грудной клетке девушки взорвалась маленькая атомная
бомба - а может быть, и нейтронная, черт их разберет. Важнее было то, что
сверкающее грибообразное облако распирало ребра, рвалось наружу, проникало
в мозг и сияло в накрепко зажмуренных глазах. Девушка разомкнула губы, и
энергия распада ушла из нее тремя пузырьками воздуха. На освободившееся
место хлынула вода со смешанным привкусом тинной тухлятины и нефти. И в
этот момент жесткие, корявые, поросшие, должно быть, редкими черными
волосками пальцы схватили девушку за купальник. Еще чего, вяло подумала
она. Я никого не просила ни о каких услугах, терпеть не могу просить,
тонуть так тонуть. Ее сознание действовало, словно часы, чей завод уже
иссяк, но осталось чуть-чуть силы в освобожденной пружине. Ее здоровый
организм, далеко не выработавший своего ресурса, ее молодой организм,
которому место не на дне затхлой реки между гнилым плавником, среди битого
стекла и прогоревшей от ржавчины проволоки, место которому на танцевальном
пятачке в студенческой дискотеке, на теннисном корте, наконец - в объятиях
у такого же молодого и горячего организма противоположного пола, ее
организм сопротивлялся наступлению подлой смерти, высасывал последние
кубики воздуха из опавших легких. В то же время он сопротивлялся и грубой
хватке мужских рук, не разбиравших, за что им хватать, можно ли им за это
хватать, сопротивлялся в силу опять-таки здорового защитного инстинкта
незатасканного девичьего тела. Ну-ка, убери свои лапы, мысленно
скомандовала девушка, но вода уже расступилась, выпустила ее, поддалась
грубой мужской силе.
Ну-ка, убери лапы, пробормотала девушка и открыла глаза. На самом
деле никто уже и не думал хватать ее за что придется. Инцидент был
исчерпан, было да сплыло, все хорошо, что хорошо кончается, поезд ушел,
мадемуазель. Она лежала на песочке, раскинув руки, а полуденное солнце
заглядывало ей в лицо, одновременно исполняя полезную функцию - подвергая
ее кожу и купальник естественной сушке. Девушка повернула голову направо и
увидела свою одежду, как она ее оставила - внизу деревянные клоги,
посередине беленький топ в голубой цветочек, сверху небесно-голубые с
проплешинами джинсы. Девушка повернула голову налево и увидела того, кто
ее спас. Это был очень мускулистый мужчина неопределенных лет, короткая
стрижка и маловыразительное лицо. Он сидел на прибрежном камне и просыхал,
его одежда небрежно валялась у загорелых волосатых ног. Вероятно, я должна
благодарить вас, произнесла девушка, приподнявшись на локтях. При этом она
кожей головы почувствовала, что у ней все волосы забиты песком и прочей
дрянью. Пустяки, сказал он. Я не собирался никого спасать, особенно
молоденьких самоубийц. Все дело в инстинкте, сработал здоровый
хватательно-спасательный инстинкт. С чего вы взяли, что я самоубийца,
спросила девушка. Рыбак рыбака, ответил он.
Пока она обдумывала его слова, обдумывала с явным усилием, потому что
голова не хотела думать, мозг совсем одурел на радостях от притока
растворяющегося в крови кислорода - потребляй себе вволю, никто не
запретит! - пока она думала над тем, что же такое он имел в виду, мужчина
сошел со своего камня и полез в карман валявшихся на песке брюк за
сигаретой. При этом он повернулся к девушке спиной, и она увидела между
его лопаток большие, четко различимые даже под плотным загаром цифры -
единицу и двойку. Вот здорово, сказала она, что это - татуировка? Нет,
сказал он, закуривая. Что-то вроде родимого пятна. Может, это рак у меня
такой, особая разновидность рака. Рак номер двенадцать. И давно, спросила
она. Не очень, лет с двадцати. До двадцати у меня были имя и фамилия, а
потом я стал человеком номер двенадцать. Теперь это мое имя - Двенадцать,
чем плохо? Вот здорово, снова сказала она, а что - разве, нельзя его
свести? Пробовал, ни черта путного не вышло. Всю спину мне освежевали, а
цифры проступают. Как дьявольское клеймо, каинова печать. Зачем же так,
произнесла она тоном умудренной женщины, женщины с опытом, женщины с
прошлым, хотя была всего лишь маленькой смазливой соплячкой. Зачем же так,
что за проблема - надел майку, и нет никакого номера. Как бы не так,
спокойно сказал он, хотя в этом месте полагалась бы слеза в голосе, но
никакой слезы не последовало, видно, этап слезливости в его биографии
миновал. Как бы не так, это клеймо проступает даже сквозь водолазный
костюм. Я пробовал привязывать к спине свинцовую плиту, поверх надевал
свитер и пиджак, и все равно на пиджаке проступали две чертовы цифры.
Сатанинское число, будь оно неладно. Светится, да не каким нибудь
приличным цветом, а своим, особенным, невесть каким. В природе семь
цветов, так вот это цвет номер двенадцать, причем предыдущие четыре пока
не открыты. Дудки, сказала девушка. Сатанинское число - это тринадцать. Не
знаю, возразил он, не знаю. Что касается меня, так я уверен, что ни больше
не меньше как двенадцать. Здесь какая-то тайна, сказала девушка, садясь к
нему поближе. Мистика, средневековье. А может быть, над вашим родом
тяготеет древнее проклятье или заклятье. Апостолов, между прочим, было
двенадцать. Как звали двенадцатого? Не помню, ответил он. Наверное, Иуда.
Он, говорят, повесился. Да, сказала она, только из-за числа "тридцать".
Ему столько заплатили за предательство. Ну тогда я, продолжал мужчина,
покончу с собой - не знаю, правда, каким способом, - из-за числа
"двенадцать", потому что природе было угодно совершить предательство по
отношению ко мне. Она предала меня, нацепив на меня этот пожизненный
ярлык. Предала, старая проститутка, мать ее... Не знаю, заявила девушка, я
не стала бы так из-за этого убиваться. Ну, цифры и цифры. Он засмеялся, и
смех этот был не сатанинский, не истерический, ни даже грустный - просто
смех здорового мужчины, которому на все плевать с колокольни. Я где-то
читал, сказал он, что у самоубийц иногда прорезается странное желание -
излить кому-нибудь душу. Если им подворачивается под руку некто, кому
хватает терпения выслушать весь их бред, то иной раз бывает, что
самоубийцы отказываются от своих намерений. Существует даже специальная
телефонная служба для самоубийц. Наберешь номерок - и болтай, сколько
влезет, а на том конце провода слушают и поддакивают. Так вот, во мне,
очевидно, сработал этот душеизливательный инстинкт. Только поступил я не
очень хорошо, некорректно по отношению к коллеге. Заставил слушать себя
другого самоубийцу. Впрочем, вы можете меня не слушать и заняться личными
делами, можете утопиться еще раз, я не стану препятствовать... Говорю вам,
что я и не думала топиться, сказала девушка, просто заплыла слишком далеко
и устала бултыхаться, такое бывает. Ну разумеется, сказал он. Все мы
заплыли слишком далеко. И устали бултыхаться.
Когда эта дрянь вылезла у меня на загривке, я вынужден был оставить
учебу, потому что это сделалось невыносимым. Постоянная пытка чувствовать
у себя между лопаток этот номер и чужие взгляды, притянутые к нему, словно
к магниту. И бесконечное так называемое "дружеское участие". Слушай, что
это у тебя там?.. Так, номер. На кой он тебе? Не знаю. Как это - не
знаешь?! Ни одной нормальной девчонке даже в голову не приходило, что со
мной можно пройтись вечерком под руку, как с любым иным парнем. Что кроме
этого клейма все остальное у меня как у всех. Эти чертовы цифры... Один
преподаватель в шутку назвал меня "заключенный номер двенадцать". И что же
- прилипло... А когда я устал обдирать свои кулаки о чужие морды и,
соответственно, свою морду о чужие кулаки - угадайте, куда я пошел. Ну,
попробуйте придумать, куда может направиться человек, на спине у которого
номер. В цирк, неуверенно сказала девушка. Почти, ответил он. В футбольную
команду.
Тренер катался по полу, он ржал, как жеребец перед случкой, покуда я
излагал ему свою историю. Ладно, парень, сказал он. Так даже лучше - не
надо тратиться на краску для твоих футболок. Правда, у меня уже есть
двенадцатый номер, но он ни хрена не может делать, я давно искал повод
шугануть его из команды. А играть ты умеешь? Я умел. Я играл, как зверь. Я
и в самом деле озверел от такой жизни. Когда я выходил на поле, никто не
знал, что среди игроков я единственный обречен пожизненно носить свой
номер, как свой крест. Но никто не тыкал мне этим в нос. Для тысяч сидящих
на трибунах я был таким же, как и все, и мое имя значилось в программах. А
когда мне удавалось продраться сквозь живые изгороди чужой защиты и
загнать мяч между растопыренных лап вратаря в сетку, это имя даже орали
вслух... Я уже говорил, что играл здорово. Я стал кумиром толпы, и мне
стали прощать маленькие чудачества. Например, то обстоятельство, что всюду
я появлялся в футболке с закатанными рукавами. После игры я натягивал
брюки, выходил на улицу и прыгал в такси, плотно прижимаясь спиной к
подушкам сиденья. До сих пор теряюсь в догадках, не сиял ли мой номер на
багажнике. Двенадцатый поехал, с нежностью говорили болельщики.
Чудаковатый малый, но играет дай боже всякому... На торжественном приеме в
честь нашей команды в магистрате, когда мы выиграли первенство, я появился
в футболке и галстуке-бабочке. И что же? Никто не удивился. Там были еще и
не такие наряды. Ко мне подсела одна расфуфыренная деваха, чья-то там
дочка. Почему вы все время один, спросила она томно. Ну, это легко
исправить, сказал я, пойдем. Куда, поразилась она, но тут же поправилась,
видно - испугалась, что передумаю: пойдем. И мы удрали с приема, сели в ее
машину, приехали в мою квартирку, которую я мог себе позволить за свои
деньги, и там порезвились вдоволь. Что это у тебя на спине, спросила она в
антракте. Татуировка, сказал я, в память о моем родном футбольном клубе.
Ага, ясно, сказала она, ну тогда давай еще... Мне казалось, что я обманул
судьбу. Главное - сделаться кумиром, и тебе все простят, будь у тебя не то
что номер на хребте, будь у тебя рога на макушке и хвост с кисточкой на
заднице. И я был кумиром, я был футбольным идолом, и если вы захотите
узнать мое имя, то перенесите свои планы на другое время, поворошите в
библиотеке газеты десятилетней давности, если только они не упрятаны в
закрытый доступ по какой-либо причине, я там на каждой странице со своим
номером, впрочем - я не настаиваю, ваши проблемы тоже серьезны и требуют
решения... И я попал в сборную страны. Как вы думаете, сколько я там
пробыл? Год, сказала девушка наугад. Почти, сказал он. Я там был десять
минут. Меня вызвал старший тренер, осмотрел с ног до головы и сказал:
играть будешь под номером двадцать. Нет, сказал я, могу лишь двенадцатым.
У нас этот номер занят, мрачно сказал тренер, и не тебе диктовать, что я
должен делать. Я никому ничего не диктую, сказал я, но мы сойдемся только
на цифре "двенадцать", это моя слабость. Тогда катись, произнес тренер. И
я укатился назад, в свой клуб, где на меня глядели уже не как на чудака, а
как на идиота. Еще бы: поймал жар птицу за хвост и выпустил, да еще
ладошки отряхнул. Но я играл, забивал голы, и все скоро сошлись на мнении,
что все же это блажь, которую следует простить. Однако архангелы уже
продудели в свои дудки, и я был отмечен печатью рока, или как там пишут в
дурацких книжонках. Дело в том, что с годами, как ни печально, я не
