вечеринке у школьного товарища.
-- Крепче прижми ее! -- азартно крикнул старик под общий
смех, обращаясь к Зенону, танцевавшему с любимой девушкой.
Странно, подумал Зенон, что я в Москве почти никогда о ней
не вспоминал. Словно все, что было тогда, осталось на том
берегу жизни. И сейчас Зенон, вспомнив, вернее, услышав тот
давний возглас старика, подумал, что возглас его был
провидческим.
Как будто Зенон не танцевал со своей девушкой, а входил с
ней в реку, а старик, перекрикивая шум потока, предупреждал,
что ее может смыть течением. Впрочем, никто ничего не знает.
Школьный товарищ жил на улице, где проходило детство Зенона, и
многие там все еще его помнили. Ему всегда как-то стыдно было,
приезжая в родной город, заходить на улицу детства. Он как-то
никогда не мог взбодрить ее обитателей не только общим
выражением счастья на лице, но даже хотя бы выражением частных
удач. И хотя удачи были и успехи были, но как-то сама личность
Зенона, его лицо и одежда не хранили следов этих успехов и
удач. Улица, хотя и доброжелательно здоровалась с ним,
улыбалась ему, но все-таки провожая его взглядом, как бы
говорила:
-- А стоило ли так далеко уезжать, чтобы приехать с таким
лицом?
Вероятно, думал Зенон, каждый, кто всерьез берется за
перо, осознанно или неосознанно обещает сделать людей
счастливыми. И вот человек пишет и пишет, проходят годы, он
приезжает в родные места и тут-то спохватывается, что никого не
осчастливил. В родных местах это хорошо видно. И хотя люди,
которых он хотел осчастливить своим творчеством, ничего такого
и не ожидали от него, но, глядя на его лицо, с явными следами
смущенной неплатежеспособности, смутно догадываются, что им
чего-то было обещано, но обещание оказалось шарлатански
несбыточным.
В общем, тут была какая-то хроническая неловкость.
Поэтому, когда машина остановилась возле дома школьного
товарища, Зенон выскочил из нее и, кивая соседям, быстро, не
давая им как следует вглядеться в свое лицо, даже как бы
зачадрив его траурной целеустремленностью, вошел в дом
школьного товарища, чтобы перед отлетом выразить ему
соболезнование.
Увидев его, товарищ разрыдался, явно вспоминая их далекие,
милые, совместные с отцом вечера. Зенон обнял его, трясущегося
от рыданий, прижал к себе и постарался успокоить. Через
несколько минут тот несколько успокоился, достал платок,
тщательно вытер им глаза и вдруг. приосанившись, сказал Зенону
с интонацией собственной выгоды:
-- У тебя трое умерло, а у меня все-таки один...
Как он был хорош, подумал Зенон, когда рыдал у меня на
груди, и как стал жалок и беден, когда пытался при помощи
логики себя утешить. Не чувствуя никакой личной обиды, Зенон
попрощался с этим несчастным человеком и уехал в аэропорт.
_На даче_
- Дыши! Дыши! Дыши! Наконец-то наступило лето! В России время жизни - зима.
Наше лето - рай для бедных. Так захотел Бог.
- В ожидании лета есть что-то мистическое. Ожидание лета слаще самого лета.
Почему Бог не создал для всех народов один и тот же теплый климат? Почему в
России не итальянский климат?
- А разве есть справедливость в том, что в мире бедные и богатые, красивые и
некрасивые, умные и глупые? Но еще неизвестно, кто больше наслаждается
солнцем: чукча или неаполитанец.
- Известно. Неаполитанец. Он создал чудные песни. Они - явная благодарность
прекрасному климату. Было бы странно и неестественно, если бы чукча пел песни,
похожие на неаполитанские.
- Для него его песни не хуже неаполитанских.
- Но для нас хуже.
- Это шутка Бога, имеющая серьезный смысл. Человек при жизни должен слышать
песни, похожие на райские звуки, и тосковать по раю. Великое неравенство людей
имеет грандиозное значение в замысле Бога. Только соединившись в любви к Богу,
люди почувствуют истинное равенство и истинность Бога. Любовь к Богу настолько
поднимет людей над повседневной жизнью, что все остальное им покажется
пустяком по сравнению с этим счастьем.
- Матери ее голодный ребенок не покажется пустяком.
- Когда люди соединятся в любви к Богу, это дело не скорого будущего, богатый
добровольно поделится своим богатством с бедняком.
- Значит, ты отрицаешь социальную борьбу?
- В пределах разума я ее не отрицаю. Но как только социальная борьба принимает
кровавую форму, она порождает новую ненависть и новый гнет.
- Предположим, наступает день всеобщей любви к Богу. Но человек помнит: я всю
жизнь был полуголодным, а теперь равен в любви к Богу с богатым. Где
справедливость? Некрасивая женщина, которую никто никогда не любил, скажет:
"Вот за этой всю жизнь волочились мужчины, а теперь мы с ней равны в любви к
Богу".
- Будет естественный механизм компенсации. Всем удачникам будет трудней
прильнуть к Богу. Об этом и Христос говорил. А, кстати, сам ты веришь в Бога?
- Временами. Почему-то когда я себя чувствую сильным, свежим, вдохновенным, я
верю в Бога, я ощущаю, что он есть, я как бы вижу, что он, одобрительно кивая,
смотрит на меня. И все, что я делаю, у меня хорошо получается. А когда у меня
обычное, серое настроение и я задумываюсь о Боге, я говорю себе: не знаю. Нет
доказательств, что он есть или его нет.
- А в чем физически выражается, что ты чувствуешь Бога?
- Кроме того, что я делаюсь бодрей и быстрей соображаю, появляется настойчивое
ощущение, что центр всех смыслов где-то наверху, в небесах, тело легчает, как
бы готовое к взлету, приобретает грузоподъемную силу.
- Но что приходит раньше - это чувство Бога или вдохновенное состояние?
- В том-то и дело, что сперва приходит вдохновенное состояние, стремление
вверх, а потом я догадываюсь, что Бог повернулся ко мне.
- Выходит, Бог открывается тебе. Он жалеет тебя и прерывает твое жалкое
состояние. Но значит, ты чем-то заслужил его внимание? Может, тем, что не
роптал на него в своем бессилии?
- В самом деле никогда не роптал. Когда я его чувствовал, все и так
получалось, а когда не чувствовал, на кого же было роптать? Ропщут на того, в
кого верят, а он ничем не помогает.
- Возможно, ропот и молитва взаимоуничтожаются, если они равны. Остается ноль.
Но если ты уже чувствовал Бога, чуть ли не видел его, потом, когда ты впадаешь
в неверие, ты можешь вспомнить свое боговдохновенное состояние и сказать себе:
"Это уже было! Значит, я сейчас в упадке, глаза и уши у меня закрыты, я не
могу видеть и слышать небо. Потом когда-нибудь они откроются".
- Конечно, я вспоминаю то состояние, но не меняюсь от этого. Это похоже на то,
как если ты видишь женщину, которую когда-то страстно любил и испытывал
огромное волнение от ее присутствия. Но ты ее давно разлюбил, вот она рядом,
вы приятели, и ты ничего не чувствуешь.
- Похоже, да не то. Ты ведь много раз испытывал ощущение божественного
присутствия. Потом оно у тебя проходило. Ты начинал сомневаться в Боге. Но
потом внезапно взбадривался и опять чувствовал, что он есть.
- Да, так бывало много раз. Я чувствовал, что в меня вливаются не
принадлежащие мне силы. Я понимал, что это Бог вливает в меня силы, и я
радостно верил в него! И как не поверить в очевидное! А потом он вдруг
исчезал. Это все равно, как быть голодным, и вдруг какой-то человек
протягивает тебе кусок душистого хлеба. И как не поверить в реальность этого
человека! Но бывает так, что ты еще жуешь этот душистый хлеб, а человек,
давший его, исчез. Очень странное чувство испытываешь, особенно после того,
как последний кусок хлеба проглочен.
- Я думаю, что это просто дар. Природный дар удерживать в себе чувство Бога
или время от времени терять его. Все время удерживать в себе чувство Бога
человек не может. Вероятно, это могут только святые. Все дело в длительности
промежутков. Длительность промежутков может быть проверкой Бога: а как ты
ведешь себя без меня?
Более того. Бывает, что человеку и с Богом плохо. Если бы человеку с Богом
было всегда хорошо, каждый дурак старался бы делать вид, что он верит. Такой
вере Бог, конечно, не придает значения.
Ты слышишь чудную мелодию, льющуюся с небес, а потом, когда она замолкает, ты
никак не можешь припомнить ее, пока она снова не польется сверху.
- Да, да, что-то вроде этого. Или так. Когда я чувствую Бога, я решаю
сложнейшую математическую задачу, которую до этого считал нерешаемой. Но вот
проходит время, и я снова впадаю в унылый скептицизм, снова бьюсь над этой
задачей и считаю ее принципиально нерешаемой.
- Но ты ведь помнишь, что когда-то решил ее?
- Помню, но что толку! Сейчас мне кажется, что я ее неправильно решал.
- Как же неправильно, когда был точный ответ: Бог! Вера не отрицает земную
логику, но она другая. Опираясь на земную логику, она объясняет небесную. Так,
опираясь на родной язык, мы изучаем чужой язык.
Представь себе ночь. Ты сидишь у себя в комнате и читаешь прекрасную книгу при
электрическом свете. Вдруг свет гаснет. Но книга тебе настолько интересна, что
ты находишь старый фонарик и пытаешься наладить его, чтобы читать дальше. Но
он никак не налаживается. И вдруг брызнул электрический свет. Ты откладываешь
фонарик и продолжаешь читать книгу. В конце концов, для тебя главное свет, а
не попытка наладить старый фонарик.
Впрочем, есть люди, которые, взявшись наладить злополучный фонарик, забывают,
собственно, для чего они его налаживают уже при электрическом свете. Они до
того увлекаются починкой испорченных фонариков, что им начинают их приносить
соседи и знакомые... Они давно забыли о книге, которую читали.
- Но что же делать, когда этого света нет?
- Жди и верь, что, раз он был, значит, он снова будет. Преодолевая уныние,
старайся делать то, что ты делал при свете. Хотя бы на ощупь! Не можешь читать
- думай! Это почти одно и то же. Но при этом не разваливайся и верь в сигнал
сверху. Прислушивайся. Прислушивающийся, рано или поздно, услышит.
- Но ведь это что-то вроде системы Станиславского?
- А что в этом плохого? Церковь и есть всемирная система Станиславского.
Вернее, Станиславский свою систему придумал, подражая церкви. У людей из-за
суеты жизни слабо выражено религиозное сознание. Церковь призвана будить и
укреплять это сознание в человеке.
- А знаешь, что со мной недавно было. Я на мгновенье совершенно ясно
представил логическое доказательство существования Бога.
- Любопытно.
- Я был у друзей на ферме. Они держат лошадей и решили устроить верховую
прогулку в окрестных лесах. Сидя на лошади, я думал о Боге. И вдруг у меня в
голове вспыхнуло совершенно четкое логическое доказательство существования
Бога. И в этот же миг я через голову лошади рухнул на землю и довольно сильно
ушиб спину. Дело в том, что в тот самый миг, когда в голове у меня мелькнуло
неопровержимое доказательство существования Бога, лошадь опустила свою голову
и стала щипать траву. Но я ничего этого не заметил. Надо было или ослабить
поводья, чтобы дать ей пощипать траву, или крепче держать их и не давать ей
опустить голову. Я не сделал ни того, ни другого и перевалился через голову
лошади.
- А как же с логическим доказательством существования Бога?
- Представь себе, я так больно ударился спиной, что начисто о нем забыл. Оно
выскочило у меня из головы.
- Выходит, логика лошади оказалась сильней твоей логики?
- Выходит.
- Судя по тому, что ты ушиб спину, доказательство это родилось у тебя в
спинном мозгу.
- Ты шутишь, но я четко помню, что доказательство это на мгновенье озарило
меня.
- На лошади всегда надо думать о лошади. Так и в жизни надо думать о жизни.
Иначе жизнь сбросит тебя, как лошадь.
- Точно! Это же мне сказали друзья. Лошадь мгновенно чувствует, что всадник о
ней забыл.
- Логическое доказательство существования Бога держалось в тебе не крепче, чем
сам ты держался на лошади. Шаткость положения способствует шатким решениям.
- Частный вопрос. Я давно заметил, что девушки в церкви и на пароходе выглядят
