почему-то привлекательней, чем обычно...
- Это важный вопрос. Потому что в церкви и на пароходе - они в пути. А мужчина
ищет спутницу, впрочем, как и девушка спутника, потому она и хорошеет.
- А почему в трамвае и в троллейбусе они не выглядят привлекательней?
- Трамвай и троллейбус заключают в себе чересчур практическую задачу. Они не в
силах создать в душе девушки идею новой жизни, куда она должна направиться со
своим спутником. Кстати, у многих народов это подсознательно угадано в обычае
свадебного путешествия. Репетиция новой жизни.
- Один мой знакомый говорил: "После церкви почему-то особенно хочется
согрешить". Я спросил: "Это что, как после бани выпить?" "Вот именно", -
ответил он.
- Это реакция типичного бабника. Женщины в церкви хорошеют от чувства нового
пути. А для него новый путь - это новая постель. Нет более комической ситуации
- Дон-Жуан и свадебное путешествие.
- Кстати, о юморе. В Евангелии практически нет юмора. Выцеживаете комара, а
глотаете верблюда - больше ничего, похожего на юмор, в словах Христа не
припомню. Десяток хороших шуток приблизил бы образ Христа к народу. Или
евангелисты, стараясь передать главное, не обращали внимания на его шутки?
- Трудно сказать. Я думаю, Христу вообще было не до шуток. Он заранее знал
свою судьбу и спешил выговориться, чтобы спасти мир. Он ведь предупреждал, что
никто не знает, когда нагрянет божественная ревизия. Он и сам этого не знал и
считал, что надо каждый день быть готовым. Тут не до юмора. Но, с другой
стороны, он был не прочь иногда посидеть за вином и расслабиться, видимо.
Больше всего меня в Евангелии поражают дружественные укоры Христа своим
ученикам: маловеры! Когда навстречу шагающему по воде Христу ступил в воду
Петр и стал тонуть, Христос его спас и укорил в маловерии. Потому, мол, и стал
тонуть. Он говорил своим ученикам, что вера может сдвинуть горы в самом прямом
смысле. Такое впечатление, что он взбадривал своих учеников: ну, еще одно
усилие, и вы полностью овладеете верой! Он и лечил людей, чувствуя в них
абсолютную веру в себя.
Это историческое свидетельство в две тысячи лет говорит нам, что человек
интеллектуально, вернее технологически, развившись, сильно ослабил свою
способность к вере. Великие технические открытия способствуют
самообожествлению человека.
- Где же выход? Признание тупика цивилизации?
- Скорее всего так. Предоставленный самому себе, человек распадается. В
человеке вообще сила самоорганизации гораздо слабее силы самораспада. Человек
нуждается во вселенской этической опоре. Вера точна, как наука, только не
объяснима сегодняшней наукой. Гора, сдвинутая с места верой Христа, - такое же
научное явление, как железо, притянутое магнитом. Железо, притянутое магнитом,
для дикаря будет чудом.
- Вероятно, утомительная борьба с собственными грехами мешает вере?
- Еще никто не обращался к врачу за помощью: переутомился в борьбе с
собственными грехами.
- Нельзя отрицать, что Ленин и Гитлер были людьми сильной веры, хоть и
дьявольской.
- Вот именно дьявольской! Сколько кровавого грохота они внесли в мир. Но их
вера на наших глазах развалилась навсегда. Все, сказанное ими, невероятно
плоско. Революционный восторг - это паника, бегущая вперед.
- Кстати, пока ты говорил, я обратил внимание на маленькую гусеницу, она
доползла до края нашей скамьи и вдруг стала выпускать из себя какую-то нить,
конец которой прилепился к скамье. Выпуская из себя эту нить, она опустилась
на землю. Прямо альпинист с веревкой. Невозможно поверить, что эту живую нить
ее природа выработала в борьбе за существование. Зачем? Она же могла
спуститься и по ножке скамьи.
- Да. В теории эволюции много туманного. Например, зачем оленям ветвистые
рога? Если это орудие нападения или защиты, ветвистость рогов только мешает.
- Может, такие рога помогают им раздвигать кустарники?
- Так можно придумать любое оправдание.
- Так зачем же оленю ветвистые рога?
- Создатель играл. Ветвистость рогов - избыток его сил, игра.
- Теория эволюции никак не может объяснить смысл совести человека. Конечно,
могут сказать, совесть - личный инстинкт коллективного выживания. Но ведь
совесть заставляет нас делать вещи, явно не выгодные для нашей жизни. Иногда,
в крайних случаях, совесть заставляет человека покончить с жизнью. Какая же
тут борьба за существование?
- Совесть - пульсация Бога внутри человека. Порой нам в голову приходит новая
мысль. Но вдруг, анализируя ее, мы обнаруживаем ее безнравственный характер. И
тогда мы со стыдом отбрасываем ее, отказываемся от нее. И вот вопрос: перед
кем мы стыдимся? Мы же знаем, что никогда этой мыслью ни с кем не поделимся и
никто ее не мог услышать от нас. Не значит ли это, что все-таки был свидетель
этой мысли, а именно Бог, тот, кто все видит и все слышит.
- Интересно. Но я тебя перебил, и ты не договорил. Чем Ленин и Гитлер
возбудили народы на кровавые дела?
- Христос сказал, указывая на грешницу: "Пусть в нее кинет камень тот, кто
безгрешен". И люди постыдились кинуть камень, вспомнив собственные грехи. А
ведь руки чесались бросить камень!
Ленин и Гитлер крикнули: "Кидайте камни в этих! Это ваша священная
обязанность!" У людей руки чешутся кидать камни, а тут объявляется, что это
священная обязанность. Вся история человечества - вялотекущее
человеконенавистничество, иногда переходящее в ярость. Но двадцатый век
оказался самым кровавым.
Есть два способа жизни. Первый - жить, угождая себе. Второй - жить, угождая
Богу и тем самым угождая себе. Первый способ кажется наиболее ясным, выгодным,
коротким. Но это иллюзия. Когда люди живут, угождая себе, они невольно
завидуют друг другу, подозревая, что другой ловчее угодил себе. Отсюда
взаимная ненависть, которая короткий путь превращает в бесконечный путь
всеобщей борьбы друг с другом. Когда люди живут, угождая Богу и тем самым
себе, они не испытывают зависти друг к другу. Бог не выделяет любимцев.
Образно говоря, они чаще смотрят вверх, а не друг на друга. Им не надоедает
смотреть друг на друга. Они смотрят друг на друга уже освеженными глазами.
Надо удивляться не тому, что первый путь практически почти всегда побеждает,
ибо слаб человек. Надо удивляться тому, что идея второго пути, будучи тысячи
раз побеждена первым путем, не умирает, а продолжает жить, что и доказывает ее
истинность.
- Интересно, как у человека с годами изменяется отношение к истине. Известный
исторический анекдот. Г°те и Бетховен гуляют по дороге. Появляется коляска
очень знатного человека. Г°те глубоко кланяется ему, а Бетховен демонстративно
неподвижен.
В юности казалось, что Бетховен прав в своей гордой независимости, а Г°те
поступил, как жалкий верноподданный. Филистер. Так его называл Энгельс.
Теперь, в зрелости, я вижу, что они оба были правы. Бетховен своей
подчеркнутой независимостью как бы говорит: уважать человека нужно за его
личные достоинства, а не за высокое происхождение.
Г°те своим уважительным поклоном говорит: нельзя внезапно порывать с традицией
- это грозит хаосом и кровью.
И вот они поступили противоположно, но каждый по-своему прав.
- Более того! Бетховен был бы неправ без противоположного жеста Г°те. И Г°те
был бы неправ без противоположного поведения Бетховена.
Историческая мудрость в этом единстве противоречий. Без уважения к традициям
жизнь превращается в хаос. Без утверждения личного достоинства человека,
независимо от происхождения, жизнь мертвеет. Новое должно пробиваться
постепенно сквозь ветшающую традицию и само должно превращаться в традицию.
- А как ты думаешь, чем вызваны современные кавказские и среднеазиатские
войны?
- Я думаю, что все причины, которые называют политики, внешние. Внутренняя
причина, о которой многие воюющие и сами не подозревают, - это восстание
молодых против восточной этики уважения и подчинения старшим. Молодой человек
с автоматом в руке, воевавший и рисковавший жизнью, подсознательно добивается
права не уважать стариков и не подчиняться им. Я и раньше бывал на Востоке и
позже в горячих точках побывал. Сейчас бросается в глаза дерзкое неуважение к
старшим со стороны молодых. Но на этом беспрекословном подчинении старшим
тысячелетиями был организован быт на Востоке. Старики более или менее
сдерживали страсти молодых.
- Но когда же эта трагедия кончится, если верить твоей версии?
- Трудно сказать. Скорее всего, когда молодой сделается стариком и сменит
автомат на палку.
- Слишком долго! Не хочу этому верить! Может, все еще уляжется.
- Дай Бог!
- Не кажется ли тебе, что в знаменитом изречении Достоевского "Если Бога нет -
все дозволено" есть некоторая риторика?
- Почему?
- Но ведь точно так же и инквизиторы, сжигавшие живых людей, могли бы сказать:
во имя Бога - все дозволено.
- Но инквизиторы, ссылаясь на Бога, оправдывали свои преступления, тогда как
Достоевский утверждает, что безбожие лишает человека серьезной нравственной
защиты от преступления.
- Кстати, попытка при помощи молитвы и покаяния умиротворить совесть не есть
ли в некоторой мере бессовестность?
- Но почему?
- В знаменитой русской поговорке "не согрешишь - не покаешься" есть веселый
намек на желательность греха. Получается, что человек, согрешивший и
покаявшийся, в чем-то выше человека, который и не грешил, и не каялся. В
акробатике человеческого жульничества здесь вера превращается в страхующую
сетку.
- Но если не давать человеку покаяться, он начнет совершать еще большие грехи.
- Не знаю, есть ли в христианстве какой-то срок, который человек должен
выдержать с болью за свой грех, а только потом ему дать покаяться.
- Я тоже не знаю, есть ли такой срок. Но я знаю, что человек без покаяния
вырождается. Человек соприродно грешен, следовательно, покаяние должно
сопровождать его всю жизнь.
- Стремление к преступлению в человеке лежит глубже, чем следование формуле:
Бога нет, значит, все дозволено. Человек сначала мучился желанием преступления
и его недозволенностью. И вот это желание преступления победило и сотворило
формулу: Бога нет - все дозволено. И он себе все дозволил, но желание
преступления явилось раньше формулы. Не формула сотворила преступление, но
желание преступления сотворило формулу.
- Но для многих неразвитых душ отсутствие Бога означает вседозволенность.
"Крой, Ванька, Бога нет!" - говорили в революцию. Пророчески предчувствуя все
это и пытаясь все это остановить, Достоевский и сказал: "Если Бога нет - все
дозволено".
- А как же великая свобода выбора между Добром и Злом, данная нам Богом?
- Свобода выбора не противоречит подсказке человеку в сторону Добра. Ведь
подсказка в сторону Зла все равно происходит беспрерывно.
- Так что же такое покаяние?
- Покаяние оставляет память о грехе, но уже без боли.
- Боюсь, что на практике происходит не так. Происходит забвение греха. Бог
простил, забудем и мы.
- Это неразрешимый вопрос. Для одного человека так. Для другого по-другому.
Остановимся на такой мысли. Человек, который согрешил и искренно покаялся, в
чем-то богаче, чем человек, который и не грешил, и не каялся. Но человек,
который не согрешил и не каялся, - лучше.
- Кто выше - человек, который почувствовал соблазн, но преодолел его. Или
человек, который при виде соблазна ничего не почувствовал и ничего не
преодолевал.
- Думаю, что человек, который преодолел соблазн. Для человека, который не
почувствовал соблазна, может быть, сам соблазн, именно этот, для него не
существует. Мы не знаем, что он сделает, когда столкнется со своим соблазном.
А первый - на практике показал свою силу.
- Я хочу напомнить на собственном примере, как человек легко забывает о своих
грехах. Как-то я ездил по городу по всяким делам. На обратном пути вместе с
друзьями ехал в такси. Сначала подъехали к моему дому. Я сидел на переднем
сидении, расплатился с таксистом и вышел.
Минут через двадцать, уже дома, вспомнил, что в такси забыл свой "дипломат". В
нем лежал мой паспорт и другие документы. И мне стало нехорошо. Сколько хлопот
восстанавливать, хотя бы только паспорт. Но я надеялся, что шофер перед тем,
