Он лежал, смотрел вверх, на звезды, и ему казалось, что он начинает
понимать эту планету. Он не удивился - знал, что так и должно быть, знал
даже - почему так быть должно. Йосеф сказал бы просто: ему открылись
духовные миры. Творец наградил его знанием, потому что пришел срок.
Но он всегда считал себя материалистом и логиком, и духовный мир для
него был не менее материален, чем мир пирамид и электростанций. Если нечто
существует, оно материально. Оно обладает массой, энергией, импульсом, и
если это нечто сегодня представляется непознаваемым и нематериальным, то в
свое время (через сто лет? тысячу? миллион?) возникнет потребность, будет
найден способ... Разве духовная сущность Торы не стала в конце концов
основой вполне и сугубо материалистического обоснования генетического
смысла ее знаков?
Нужно будет поспорить об этом с Йосефом, - подумал он. Мысль о том,
что Йосефа еще нужно найти, эмоций не вызвала.
Он подумал, что нужно встать и идти дальше, к огонькам, но еще глубже
зарылся в песок. Барханчики шевелились у самого его лица, а когда в песок
погрузились уши, он почему-то стал лучше слышать - и услышал множество
голосов, среди которых выделялся голос матери, монотонно повторявший "ты
пришел, ты пришел..." Этот голос он не мог спутать ни с каким иным, у
матери был удивительный тембр, бархатно-оранжевый, раскалывающий любую
мысль, чтобы проникнуть в нее и сделать своей, а потом вернуть обратно и
тем самым убедить. "Ты пришел..."
Он открыл рот, чтобы ответить, потому что подсознание подсказало ему
слова, и песок немедленно просочился между губ, обволакивая десна подобно
детской зубной пасте - такой же сладковатый и рыхло-тянучий. Пошевелив
языком и распробовав песчинки на вкус, он решил, что эта пища вполне
съедобна, и начал глотать, а потом понял, что в этом нет необходимости.
Необходимости не было ни в чем, и эта мысль его успокоила.
Он сделал глубокий вдох - последний, потому что вместо воздуха
впустил в легкие все тот же мягкий песок, - и закрыл глаза, инстинктивно,
хотя и понимал, что песок не причинит вреда. Ведь они - он и пустыня -
стали единым целым, и это хорошо.
Он закончил один свой путь, чтобы начать другой.
* * *
Во время одной из дискуссий в Институте истории Земли на Израиле-3
мне пришлось отвечать на вопрос: почему никто из тех, кто владел частью
истины, не сумел познать ее целиком, и почему это сделал человек, даже в
отдаленной степени не обладавший мудростью толкователей Торы.
Все достаточно просто - не нужно усложнять. Понять истину можно
только находясь вне ее. Понять назначение Книги можно было только, не
считая Книгу самодостаточной, а включить ее в общий контекст познания
человека как биологического, а не только социально-исторического существа.
Что и сделал И.Д.К. Невозможно приблизиться к истине, если упорно идти по
пути, ведущему мимо цели - именно так поступали талмудисты, трактуя Тору в
неизменном с начала времен направлении. Они достигли в этом изумляющего
совершенства, они отшлифовали этот алмаз до такой красоты, что его только
и оставалось безоговорочно признать творением Высших сил. Искусство
интерпретации в рамках избранной доктрины не имело себе равных.
А нужно было в какой-то момент свернуть с пути. Решать обходную
задачу. Талмудисты были на это неспособны, потому что подчинялись
авторитетам.
Я говорю это для того, чтобы приблизить читателя к понимаю
последующих поступков И.Д.К. Современный читатель не всегда может понять
логику действий человека, жившего в Израиле, СНГ, России или вообще на
Земле в конце ХХ века по христианскому летоисчислению. Я прервал
повествование, чтобы предупредить читателя: не нужно особенно вдумываться
в нелогичность некоторых поступков И.Д.К. или иных персонажей. Непонимание
- следствие разницы в ментальностях, а вовсе не моя небрежность как
интерпретатора.
* * *
Он погрузился в песок целиком и стал планетой, узнав ее сразу и до
конца.
Он был одинок, насколько вообще может быть одиноким Хранилище.
Заглянув в себя, он понял, что ни одна из трех миллионов душ, составивших
его физическую сущность, не в состоянии помочь ему в разрешении проблемы,
потому что все эти люди умерли более трех тысячелетий назад, и примерно
тогда же прервалась их связь с миром.
К какому результату может привести взаимодействие его сознания с
духовным миром древнего египтянина или древнего финикийца? Это предстояло
проверить, потому что ничего иного просто не оставалось.
Загадку близкого и странного горизонта, загадку далеких и странных
огоньков, загадку глубокого и странного неба, и еще множество нелепых и
странных загадок он разрешил сразу, потому что стал тем вместилищем, где и
содержались ответы. Горизонт был странен, потому что планета - он сам -
была вовсе не шаром, а не очень правильным многогранником, напоминая
скорее плохо отшлифованный алмаз. Огоньки были странными, потому что
являли собой ни что иное, как главные цели жизней трех миллионов душ,
составивших ныне его сущность. Он удивился, почему не понял этого сразу:
это же так естественно - если у человека есть цель, то она подобна
далекому огоньку, к которому стремишься, не всегда даже надеясь
достигнуть. Загадка неба оказалась и вовсе элементарной, он мгновенно
описал решение в терминах римановой геометрии, которую изучал когда-то в
университете и, как полагал, забыл надежно и навсегда.
Еще один огонек взлетел из песка, когда его личная цель, первая и
настоятельная, четко оформилась в сознании. Найти Дину и Йосефа. Они
наверняка тоже оказались в этом пространстве-времени, и наверняка их
положение хуже, потому что Йосеф попробует разбираться в этом сугубо
материальном мире с помощью идей Торы, а Дина, будучи женщиной, может
запаниковать и безнадежно запутать ситуацию. О том, что его собственная
уверенность была не более чем отражением его личного понимания мира,
которое могло быть еще дальше от истины, чем представления Йосефа,
основанные все же на логике Книги - генетического кода, собственно, и
приведшего сюда всех троих, он в тот момент не подумал.
Колея, в которой он двигался, постепенно сужалась, тормозя полет, ему
казалось, что грани (именно на гранях, будто огни святого Эльма,
скапливались огоньки-цели) взрезают пространство, как тупое лезкие нелегко
взрезает тонкую, но скользкую материю. Не останавливаться! Потому что он
должен достичь той горловины, что связывала сейчас его - планету - с
пространственным мешком, в котором, перемешиваясь подобно молекулам в
газовом пузыре, летали иные планеты, иные Хранилища.
Быстрым движением мысли он оглядел собственные недра, но знания
древних ничем не помогли. Он воспринял миллион советов - от рекомендаций
по растапливанию розового масла до указаний по созданию блоков для
транспортировки гранитных плит (исходивших от главного зодчего времен
Аменхотепа II). Отмахнувшись от непрошенных советов, он понял, что никакое
движение в колее не приведет его к выходу из топологической ловушки.
А выбраться из колеи он не мог.
* * *
Когда на мгновение погас и снова зажегся свет, Дина почувствовала,
будто ее обняли крепкие и властные руки, чье- то дыхание коснулось ее
щеки, и чей-то голос, тихий и уверенный, сказал:
- Не бойся.
Она не испугалась. Слишком много было иных впечатлений - для страха
просто не осталось места.
Она почувствовала, как на руки льется теплая вода, и отдернула их,
чтобы не замочить рукава. Вода вытекала из отверстия в белой стене,
тянувшейся на сотни метров вправо и влево. Она стояла перед стеной, и
рядом с ней - справа и слева - стояли женщины. Все они протягивали к стене
руки и ловили тонкие водяные струи. Струй было множество, будто ряд
питьевых фонтанчиков. Женщины погружали руки в эти тоненькие параболы,
набирали полные пригоршни, умывались, некоторые пили эту воду, и лица их
выражали восторг, даже экстаз, будто вода была либо живой, залечивавшей
любые раны, особенно раны души, либо была вовсе не водой, но божественной
жидкостью, приобщавшей к блаженству.
Скосив глаза на свою соседку справа, Дина провела мокрыми ладонями по
лицу - и не почувствовала ничего. Вода как вода, теплая, и наверно, очень
соленая, если судить по тому, как натянулась кожа. Дина лизнула кончик
пальца - да, соль.
Женщина, стоявшая справа, была одета в длинное, до земли, фиолетовое
шелковое платье, широкое в подоле, узкое в талии, легко обнимавшее
красивую грудь и сходившееся на шее строгим стоячим воротником. Было ей на
вид лет пятьдесят, может быть, чуть меньше. Посмотрев влево, Дина увидела
молодую девушку лет восемнадцати в пляжном костюме тридцатых годов -
наглухо закрытом не только от непотребных взглядов, но и от жаркого
летнего воздуха.
Она посмотрела вверх и увидела то, что ожидала - стена кончалась на
уровне примерно ста метров, а выше лежало небо.
Небо?
Это было бесконечно глубокое сферическое зеркало.
В самом зените уходило направо и налево отражение белой стены, но
невозможно было оценить ее толщину, потому что расстояние до купола
оставалось загадкой, которую было страшно разгадывать. Расстояние
наверняка было огромным - сотни километров, тысячи? - потому что отражение
мира представало картой, на которой невозможно было разглядеть не только
отдельных людей, пусть даже в необычном ракурсе, но даже значительно более
крупные предметы. Желтовато-зеленые материки (острова?) на
зеленовато-синей подкладке океанов.
Дина подумала, что если дать себе волю, она сейчас сорвется и
помчится вверх, который тут же станет низом, и мир перевернется, и упав,
она снова окажется в своем салоне в Ир- Ганим и даже не почувствует удара
от падения по очень простой причине - во сне не бывает больно.
И тогда она разбудит Хаима, потому что...
Она впервые подумала о сыне, и ей стало страшно.
* * *
Покачнувшись, но все же устояв на ногах, Йосеф Дари подумал о том,
что нужно немедленно возблагодарить Господа за чудесное спасение. Когда
свет исчез, он решил было, что умер - настолько плотной была темнота,
настолько беззвучной и, главное, непредставимо бесконечной. "Неужели так
вот и уходят?" - мысль была очень четкой, она и заставила Йосефа поверить,
что не все связи с миром реальности уже утеряны.
Он обнаружил, что стоит на большой городской площади перед длинным
приземистым зданием. Здание было синагогой, Йосеф не нуждался в логических
умозаключениях, чтобы понять это. Прежде чем начать разбираться в
ситуации, нужно было войти, отыскать рава, собрать миньян и вознести хвалу
Всевышнему.
Он шел, глядя прямо перед собой на портал Храма, но боковым зрением
различал все же, что площадь вовсе не пуста, как показалось с первого
взгляда. Группами в разных ее концах стояли люди, будто застыли по чьей-то
команде. Одежды... Чего здесь только не было: хасидские халаты, черные
костюмы и шляпы хабадников, полосатые накидки испанских евреев, лапсердаки
из белорусского местечка, длиннополые платья женщин. Храм доминировал, но
и другие строения, ограничивавшие площадь по периметру, выглядели далеко
не хибарами: добротная каменная кладка в два этажа, без излишеств и
определенного архитектурного стиля. Площадь была выложена гранитными
плитками, на стыках между ними пробивалась трава. День был жарким, судя по
