сюда вернуться...
- Да, так написано словами. Чтобы сохранить у народа стимул. Стимул
хранения текста. Он должен был быть подкреплен не только внутренним
самоощущением, но и прямым указанием. А желание слиться со всем
человечеством, желание нести людям...
- ...Волю Его, - сказал Йосеф. Оказывается, он внимательно слушал
разговор. - И для того, чтобы быть проводником этой воли, не всегда нужно
знать, в чем она заключается. В каждой ситуации нужно уметь выбрать.
Господь дал нам свободу воли...
-...и ограничил ее шестьюстами тринадцатью заповедями, смысл большей
части которых мне никто объяснить не смог, - сказал И.Д.К.
- Смысл открыт лишь Творцу, а мы выполняем Его волю.
- Будучи свободны проявлять свою.
- О чем мы спорим? - сказала Дина. - Сейчас не время...
- Нет, нет, Дина, - отмахнулся И.Д.К., заметив неожиданно, что с
удовольствием произнес это имя. Он запнулся на мгновение, ему захотелось
произнести его еще раз, будто имя тоже было кодом, ключом, открывшим в нем
некую глубину, о существовании которой он не подозревал. Он повторил: -
Нет, Дина, это важно, потому что на самом деле заповеди имели совершенно
реальный и физический смысл. Конечно, можно часть из них объяснить
общечеловеческой моралью, часть - традициями кочевого племени и условиями
жизни. Но был более глубокий смысл, направленный на то именно, чтобы текст
генетического Кода дошел до нас неискаженным. Иначе... Иначе чтение Кода и
явление Мессии породило бы монстров. Понимаешь?
- Ты неправ, - сказал Йосеф, - но сейчас действительно не время для
теологического спора. Любой ученик моей ешивы смог бы объяснить тебе...
- Мессия тоже?
- Я должен гордиться тем, что он учился в "Ор леолам". Сожалею, что
редко говорил с ним лично.
- Это поправимо, - сказал И.Д.К., - теперь-то ты говоришь с ним
постоянно.
Брови Йосефа поползли вверх.
- Что ты хочешь сказать? - Дина, начавшая перекладывать чашки на
поднос, замерла.
- Прислушайтесь к себе, - спокойно сказал И.Д.К. - Способности, о
которых мы, возможно, не подозреваем еще, попросту перешли с осознаваемого
уровня в подсознание. Мы с вами прекрасно знаем, что делает Мессия сейчас
и что должны делать мы сами.
- Что же? - напряженно сказала Дина.
- Не нужно думать об этом. Не нужно вообще о чем бы то ни было
думать. Закройте глаза, уйдите в себя, забудьте обо всем. И сделайте
первое, что захотите сделать. Это и будет...
- Желание Творца, совершенно верно, - подтвердил Йосеф. - Выход в
духовный мир, так говорит Каббала.
Они переглянулись и, не сговариваясь, встали. Вышли на середину
салона. Повернулись к окну, щурясь от солнца, которое разбросало
ослепительные блики на стекле, плитках пола и лицах. Дине показалось, что
в спальне зашевелился в кроватке Хаим, она покачала головой, и все стихло
- ребенок спал.
Три человека стояли рядом, и трудно было придумать больший контраст -
высокий и худощавый И.Д.К. в потрепанных джинсах и выгоревшей куртке,
Йосеф Дари, черно-белый в своем костюме, будто овеществленный кадр старой
киноленты, и Дина, стоявшая между ними, в короткой широкой юбчонке и - по
контрасту - закрытой до шеи блузке, женщина, выглядевшая девочкой.
Первым исчез Йосеф - должно быть, его духовный контакт с высшей силой
оказался более прочным. Вторым - И.Д.К. На несколько мгновений Дина
осталась одна, но не почувствовала этого, давая Хаиму и родителям четкие
наставления и собираясь проследить за выполнением. Хаим сказал, не
просыпаясь: "Хорошо, мамочка", а отец мысленно отвернулся - он не любил,
когда ему приказывали.
Дина улыбнулась и последовала за И.Д.К.
Часть вторая
ШЕМОТ
(ИМЕНА)
Болело в голове. Он знал это точно, но не чувствовал. Он чувствовал,
как пот стекает по лицу, и подгибаются ноги от усталости, но не знал, с
ним ли это происходит. И еще ему казалось, что звезды на небе (Господи!
миллиарды! их не могло быть столько...) перемещались с одних мест на
другие, то приближаясь друг к другу, то расходясь в стороны, но уж этого
быть не могло никак.
Под ногами был песок пустыни, но он не видел своих ног, он только
понимал, что если они подгибаются от усталости (почти сутки не
останавливался даже на миг), то должны же они существовать не только в его
воображении!
Ни Дины, ни Йосефа не было рядом. Вообще никого не было до самого
горизонта. Никого и ничего. Ни травинки, ни чахлого кустика. Впрочем, было
довольно темно - даже миллиард звезд не способен дать столько света,
сколько одна полная луна.
Странно, что он не испытывал удивления - усталость, боль, холод, но
удивления не было, потому что он знал: так и должно быть..
Он не помнил, испугался ли в тот момент, когда салон с низким
журнальным столом, потрепанным диваном и телевизором исчез, и сразу
дохнуло жаром будто из печи, а ноги оказались по щиколотку погружены в
раскаленный песок.
"Я не на Земле," - была первая связная мысль после долгих (скольких?)
часов блужданий по песку, камням и скалам. Только сейчас он понял, что
бродил, имея в виду определенную цель: нужно было непременно отыскать Дину
и Йосефа.
"Я не на Земле," - подумал он опять, доверяя очевидности. Совершенно
чужое небо - прежде всего. Чужая тяжесть - он только сейчас понял, почему
было вовсе не трудно перепрыгивать с валуна на валун. И еще: чужой воздух.
Дышать было легко, кислорода хватало, но при каждом вдохе в ноздри
проникал запах, который он не мог бы ни определить, ни описать, даже с
помощью сравнений, потому что не мог ни вспомнить, ни придумать ничего
похожего.
Он стянул с себя куртку (давно надо бы, но ему даже эта элементарная
мысль не приходила в голову), расстегнул до пояса рубашку. Жаркий язык
лизнул тело. В кармане куртки он нащупал дискеты и подумал, что именно они
- единственно нужные ему, - стали совершенно лишними. Компьютеров здесь
нет, а программа все равно уже включилась полностью.
Не было никакого смысла стоять на месте, но и идти, не зная цели,
смысла тоже не было.
Он бросил куртку на землю и опустился на нее, подогнув ноги. Сидеть
было жестко, сквозь ткань чувствовались острые грани мелких камней.
Кольнул страх - подобное чувство возникло у него, когда он спустился
с борта "Боинга" на летное поле аэропорта Бен- Гуриона. Кончилась прежняя
жизнь, началась новая, и было страшно. Но тогда он хотя бы знал, что с ним
может произойти через час, день и даже месяц. Мог мысленно планировать.
Сейчас он не знал ничего - даже того, в каком порту оказался.
Единственное, что не позволяло немедленно впасть в панику - убежденность в
жесткой логичности происходящего. Генетическая программа включена. Он стал
таким, каким предполагали видеть человека те (тот?), кто создавал Код.
Физические законы, к которым он привык, оказались нарушены? Возможно.
Значит, нужно разобраться в физических законах, к которым он еще не
привык. Если вчера он не очень-то и поражался, телепортируя себя на
расстояние в несколько километров, то нужно понять, что между сантиметром
и световым годом нет принципиальной разницы. Если можно перемещаться (в
подпространстве?) на расстояние мизинца, то какой закон помешает сложить
триллион мизинцев?
В конце концов, "почему" - вовсе не первый вопрос, на который он
должен непременно ответить. Важнее - зачем?
Он не разбирался в астрономии настолько, чтобы по расположению звезд
определить звездную систему или - тем более - отыскать Солнце, если оно
вообще есть в этой Вселенной. Можно подождать несколько часов и рассчитать
- вокруг какой точки обращается небесный свод, определить направление на
полюс. И что это даст? Ему все равно, где здесь север, поскольку он не
знает, что может на севере находиться.
Он рассуждал так, будто ничего не изменилось в его организме.
Изменилось все. Он стал другим. Каким - он не имел ни малейшего
представления. Значит, и логика поведения должна быть иной. Какой? Это
известно ей самой - логике, а не ему с его устаревшим образом мысли
(кстати, почему, если изменился организм, мысль, процесс принятия решений
остались на прежнем уровне?). Значит, нужно прекратить рассуждения и
сделать первое, что придет в голову.
Он закрыл глаза, опустил голову на грудь, сложил руки на коленях.
Полностью расслабиться не удавалось, поза была неудобной. "Дина!" - позвал
он. Ему послышался слабый ответ, но это была, конечно, игра воображения.
Прошла минута, прежде чем он понял (и опять испугался), что острые
камешки больше не мешают ему сидеть. Он открыл глаза и вскочил на ноги.
Если бы он не отбежал метров на пять, то наверняка был бы смыт
волной. Способность слышать вернулась через несколько секунд после
способности видеть, и львиный рык падавшей водяной лавины настиг его,
когда ноги увязли в глубоком и рыхлом пляжном песке. Наверняка это был
океан, а не какое- нибудь небольшое море вроде Средиземного, хотя и там
однажды он видел валы, бежавшие на берег подобно орде захватчиков,
убежденных в полной безнаказанности.
Он огляделся по сторонам, когда сердце перестало колотиться о ребра.
Рубашка стала влажной от брызг, мелкие капельки падали на лицо, и,
облизнув губы, он с удивлением обнаружил, что вода не соленая. Привкус у
нее был, но вовсе не тот, какого можно было бы ждать от капли из
океанского прибоя.
Он постоял, заново привыкая к темноте, и начал различать уходившие в
небытие ночи барханы, а присмотревшись, разглядел на пределе видимости
очень слабые огоньки на горизонте или на чем-то, что служило горизонтом во
тьме. Просто между мерцанием звезд и чернотой земли он углядел тонкую
линию немерцавших огоньков. Может быть, если бы не грохот прибоя, он и
услышал бы что-нибудь (голоса? рокот двигателей? молитву?).
Он пошел на эти огни, повернувшись к океану спиной и ощущая легкое
давление - от прибоя тянуло ветерком, влажным, прохладным и настойчивым.
Ноги увязали в песке по щиколотку, песчинки перетирались внутри туфель, он
снял обувь, оставшись в носках, почувствовал сквозь них жар тягучей
сковороды и пошел быстрее, чтобы время соприкосновения с песком было как
можно меньше. Только тогда он подумал, что куртка осталась где-то в
пустыне, а в карманах - дискеты, единственное его достояние. Сожалеть было
бессмысленно, он все равно не знал, за сколько десятков или тысяч
километров от куртки он теперь находится. Собственно, он мог оказаться на
другой планете - определиться по звездам он все равно не мог.
Он уходил от океана и больше не делал попыток телепортировать себя
куда-нибудь еще. Любую способность нужно использовать с умом, а на что он
еще был теперь способен, знало лишь его подсознание, которому он не то,
чтобы не доверял, но относился с опаской, привыкнув за сорок лет жизни
поступать разумно и обдуманно.
Через полчаса он устал вытягивать ноги из песка при каждом шаге. Он
опустился на песок, принявший его как мягкая и удобная перина, нагретая
специально для спокойного и теплого сна. Ему было хорошо, но спать он не
собирался. Теплота и тишина, однако, засасывали, песок здесь не был так
горяч и почему-то, пересыпаясь под пальцами, не оставлял песчинок. Будто
сухая жидкость, - подумал он отстраненно. Он набрал песок в пригоршню и
услышал тихий стон - или ему показалось? Песок стек между пальцев, оставив
ощущение чего-то мягкого и пушистого.
