это приятно царю, и только ему - а не им обоим...
Уловив жест царя, Мериб наполнил бокалы.
- Это хенкет, - сказал Хефрэ, - с южными финиками.
- Да, южные - вкуснее наших, - согласился Мериб.
Пока они пили, зодчий размышлял: он уже оценил скрытое значение
царских слов, но не спешил высказаться и предпочел молчание.
- Смотри, - негромко и словно лениво заговорил Хефрэ, - Хор всегда
наш родич, покровитель. Одно время цари Кемта вели свою родословную от
самого Рэ. Это выше!
Мериб понимающе кивнул.
- Потом забыли говорить так... Роме должны знать сейчас истину. Мое
величие - сила государства. Оно объединяет всех роме, а без этого нельзя
укрощать Хапи, направлять ее влагу в хранилища, на поля...
- Да, Хем-ек, ты - истинный распределитель Хапи!
- Смотри. Пирамида отца нашего, великого Хуфу, да будут к нему
милостивы боги в Царстве Запада, подпирает небо.
- Твою гробницу, Хем-ек, я делаю немного ниже. Но я возвожу ее на
большем возвышении. Она будет казаться...
- Хорошо услышанное мною, - прервал Хефрэ. - Я прочел твою записку,
Мериб. Ты хочешь сделать облицовку основания моей гробницы из красного
камня?
- Это мысль Анхи, моего зодчего - строителя нижнего заупокойного
храма. Очень дорого? - вздохнул Мериб.
- Совсем нет. Ты можешь придумать еще более трудное!
- Еще более?! - со страхом переспросил зодчий.
- Да, Мериб. Тогда сильнее будет Кемт! Иначе роме скажут, что я стал
слабее...
- Буду думать, Хем-ек, буду думать я...
- Не спеши, Мериб. Сделай хорошо.
- Твоя воля, Хем-ек...
Мериб невесело подумал, что пока он сам не видит способа сделать
усыпальницу и два заупокойных храма (верхний - у пирамиды и нижний - на
незатопляемом берегу) еще внушительнее.
- Исполнено будет, - склонился он.
3
Главный жрец храма бога Птаха, высокий, широченный Хену, славился
упрямством, ставившим в тупик даже царя, его родственника.
Бритоголовый, с короткой шеей, маленькими глазами, теряющимися рядом
с мясистым носом, слоновьими ушами и большим ртом, Хену не отличался
приятностью. Весь его облик, рыхлое огромное тело, жирный подбородок,
вздрагивающий при ходьбе, и особенно выражение тупости, почти не сходившее
с его лица, придавали ему нечто бычье.
Казалось, что нечто человеческое не могло пробудиться в его душе, и
вместе с тем Хену был мечтателем...
Жречество при фараоне Хефрэ только начинало набирать силу. Обычно
вельможи и чиновники поочередно исполняли несложные еще жреческие
обязанности.
Родственные же отношения с царем помогли Хену одолеть соперников и
пристроиться в храме Птаха постоянно. Вначале рядовым жрецом.
К счастью, он имел бойкую жену Сенетанх ("Сестра живущего"), самую
белокожую красавицу столицы. Ей было тогда немногим более двадцати. Ее
маленькая фигурка обращала на себя внимание всюду, где она появлялась.
Бледное круглое лицо в обрамлении черных волос, заплетенных тонкими
косичками, огромные темные глаза, смотревшие внимательно и с достоинством,
длинная шея с голубыми черточками вен, муравьиная талия и стройные ноги -
такова Сенетанх.
Все это в сочетании с веселостью и отзывчивостью сделало ее желанной
на пирах и снискало славу, дошедшую до ушей владыки Обеих Земель.
При первом же взгляде на это искушающее создание Хефрэ оживился и
довольно скоро одарил ее своею милостью...
Друзья поздравили удачливого Хену, царь назначил его Главным жрецом
храма Птаха в ознаменование услуг общегосударственного значения, а
благодарный слуга бога велел начертать на стене своей гробницы надпись для
будущих поколений, рассказывающую эту нравоучительную историю.
Роме знали два мира: тот, что окружал их, и тот, что жил в них самих.
Оба - одинаково реальные, в их понимании. Но, увы, не всегда гармонично
сочетавшиеся друг с другом.
Вознесясь, Хену пожелал - теперь, правда, без помощи Сенетанх -
утвердить не только свое благополучие, но будущее всего жречества. Он
мечтал о том времени, когда сам фараон станет считаться с ним, Хену, и в
стране появятся как бы две власти!
Известие о том, что Хефрэ, земное олицетворение бога Хора, объявил
себя еще и "сыном Рэ", - смутило Хену, а вскоре вызвало глухую ярость и
беспокойство.
Нашлись и единомышленники...
Сегодня они были гостями Хену и собрались в одной из потайных комнат
его храма. Это Главный жрец священного быка Аписа, покровителя Белых Стен,
- престарелый Инхеб; справа от Главного скульптора царя - заместитель
знаменитого Рэура, тридцатипятилетний баловень судьбы, троюродный брат
царя - Хеси и один из жрецов Птаха - Небутеф, человек преданный и
исполнительный.
Поводом для разговора была судьба священного быка Аписа, в котором
"жила" душа Осириса. Животному исполнилось двадцать восемь лет. В этом
возрасте погиб Осирис, и по традиции быка следовало заменить.
Задача труднейшая. Чтобы признать нового бычка священным, нужно было
найти в нем двадцать восемь особых признаков (определенной формы и цвета
пятна и прочее). И хотя в поисках принимал участие порой весь Кемт,
бывало, что храм Аписа пустовал десятилетиями...
В данном случае на примете имелось подходящее животное, но Хену,
прослывший строгим ревнителем веры, воспротивился, и тут уж никто ничего
не мог поделать.
- Мне жалко Аписа, - вздохнул Инхеб. - Умертвить его не смогу я.
- Я сделаю это, - успокоил его Хену.
- Спасибо, дорогой друг, - повернулся к нему Инхеб. - Жаль мне, что
храм будет пустовать. Жители Белых Стен не привыкли к этому...
- Храм не будет пустым, - вкрадчиво произнес Хеси. - Признаюсь, в
свободное время, втайне от других, высекал я из алебастра скульптуру
Аписа. Я... могу уступить ее.
- О боги! Ты добрейший человек, Хеси! - воскликнул Инхеб.
- Владыка Обеих Земель разрешил, - с улыбкой добавил жрец Небутеф. -
Сам Хену разговаривал с ним.
- Сколько ты хочешь за скульптуру, Хеси? - спросил Инхеб.
- Немного, - подумав, ответил Хеси и назвал цену, от которой у
старика захватило дыхание.
Торг длился долго, в изысканных выражениях. Трое осаждали одного.
- Семь месяцев работал я, - перечислял Хеси свои расходы. - Весь мой
дом подчинился этой скульптуре... Десять юных наложниц услаждали меня,
дабы я не терял художественного вкуса... Повара готовили особую пищу,
чтобы тело мое общалось с богом, образ коего я создавал.
- Не забудь включить сюда содержание быка, с которого ты высекал
скульптуру, и его стоимость, - напомнил Небутеф.
- Почему же стоимость? - удивился Инхеб. - Содержание - другое
дело...
- Животное умерло от переутомления, часами стоя передо мной, -
пояснил Хеси. - Надо включить сюда еще работу моего помощника, точильщика
инструментов, Сенмута. Стоимость десяти глыб камня, которые доставили мне,
но они оказались с трещинами внутри... Расходы по их вывозке на свалку...
- Смотри, Хеси, смотри, не забудь особую плату, - сказал Небутеф, -
за то, что ты один из немногих скульпторов, имеющих право высекать
изображения богов!
- А за свой личный труд я ничего не прошу, - скромно добавил Хеси. -
Пусть это будет моим даром храму, Инхеб.
- Соглашайся, - сказал Хену. - Я тогда еще сам разрублю твоего Аписа
согласно ритуалу.
- Хорошо, - сдался Инхеб, больше всего на свете боявшийся роли палача
животного, которого успел полюбить...
- Наш владыка Обеих Земель повелел разъяснить народу Кемта, что он
прямой потомок Рэ, - бесстрастно произнес Хену, давая понять, что с первым
вопросом покончено и можно поговорить о другом. - Что скажешь ты, Инхеб?
Не думаешь ли ты, что жрецы храма Рэ в городе Он займут при дворе, да и
среди народа такое положение, которое затмит наше?..
Но тут они заговорили совсем тихо...
4
Друзья расположились вокруг костра, отвоевавшего у ночи уголок света
и тепла. Смуглая, с редкими в Кемте синими глазами Туанес прижалась к
мужу, молодому столичному скульптору Мериптаху.
Напротив нее нежился серый в "яблоках" охотничий кот Миу. Рядом с ним
- его хозяин, весельчак и силач Кар.
Удивительный человек! Он и Мериптах - "сыновья" одного учителя -
Рэура. Однако Кар по-своему воспринял мудрость учителя и стал фокусником,
а не скульптором.
Туанес, дочь смотрителя Великой пирамиды Хуфу, - да живет он вечно! -
знала их обоих с детства. Кар был заметным мужчиной. Пожалуй, только три
человека в Кемте обладали таким ростом и физической силой: Кар, его
приятели - телохранитель царя Унми и Главный жрец Птаха, сорокалетний
Хену.
Мериптах не похож на них. Он среднего роста, удивительно стройный,
курчавоволосый, с красивыми и тонкими чертами лица. Уступал он им и в
силе, зато отличался необъяснимой нежностью. Порой его черные, как
угольки, глаза светились так необычно, что у Туанес захватывало дух и она
готова была готова на все, лишь продлить такие мгновенья.
Они приплыли сюда в дельту, в заросли Гошен, на тростниковой лодке,
чтобы нарезать гибких стеблей папируса и изготовить из них бумажные ленты
для чертежей и записей. Таково задание Анхи, старшего брата Мериптаха,
архитектора и строителя нижнего заупокойного храма царя. А Кар
присоединился к ним - поохотиться.
Мериптах сидел лицом к неразрушимым звездам севера, в которые
превратились души умерших царей. Кар расположился напротив, и казалось,
будто Нога быка и Бегемотиха лежали на его плечах.
Ах, как занимательно рассказывал Кар, как владел он мудрым даром
богов - умением покорить окружающих одними словами!
- Никогда не увидите вы этот оазис, - рассказывал бывалый охотник. -
Нашел я его населенным зверями в год, что недавно уступил нынешнему.
Сперва узнал дорогу, потом пошел по ней. Провел я там три дня совсем один,
при небе пылающем. Гораздо лучше увидеть это место, чем слушать о нем. Я
не боялся того оазиса, потому что я ловкий. Сперва я добыл огонь, сделал
жертву всесожжения богам. Потом отдыхал, чтобы собрать силы, необходимые
охотнику. Действовал я как змея пустыни, не боялся одиночества ночи.
- Верно, Кар, - восхищенно заметила Туанес, - ты действовал как змея
пустыни.
- Ты царь слова, Кар, - чуть сдержаннее подтвердил Мериптах, в общем
одобрявший умение друга подчеркнуть свое достоинство, что приличествует
мужчине.
- Да, после был я награжден во дворце, - согласился Кар. - Вельможи
восхваляли меня, а я нашел их знающими толк в охотнике. Я всегда умею
поступить правильно, у меня острые глаза, два чутких уха, быстрые ноги,
крепкие руки. Слушая голоса оазиса, я отгадывал его жителей, места, где
они прятались.
- Кто же там живет, Кар? - торопила Туанес.
- Многие звери того оазиса ушли на Запад, в Страну мертвых. Ведь у
меня были длинный лук, острые стрелы, - скромно пояснил Кар. - Дикого быка
поразило копье мое, еще зайцев трижды по пять, страуса три, козлов четыре.
Антилопам я счета не вел...
- Только и всего? - с деланным разочарованием произнес Мериптах,
переведя взгляд на Туанес и любуясь отблеском в ее потемневших от ночи
глазах.
- Не заблуждайся, Мериптах, - возразил Кар. - Один из этих дней,
наступивши, дал мне множество приключений... Увидел я зверя: у него четыре
ноги, голова птицы, два крыла, точно такие, как у сокола.
Мериптах напрягся от странного удовольствия, овладевшего им, и даже
жестом или непрошенным движением опасался помешать рассказчику.
- Затем, - продолжал Кар, - я видел павианов, шумно приветствующих
