холодок неприязни побежал у него между лопатками. "Слишком умен!" -
подумал он.
- Пусть ты будешь Та-Мери, - продолжал Рэур. - Олицетворение всей
страны, всего народа... Тогда ты станешь над многими богами, и еще больше
- над жрецами. Ближе к роме!
"Он читает мои мысли... - испуганно подумал царь. - Убрать!
Непременно убрать..."
- Та-Мери будет стоять вечно. Ему не надо жрецов, Хем-ек. Чтобы никто
не дрался из-за лепешек возле скульптуры. Все это, Хем-ек, Мериптах хорошо
придумал!
"Убрать обоих".
- Новый замысел. Роме будут довольны: Хем-ек - тоже...
"Покончу с обоими после окончания работ".
И вслух:
- Ты убедил меня, Рэур. Пусть будет, как я скажу сейчас: назовем
скульптуру "Та-Мери"! Я так назвал ее, Сам!..
- Слышу мудрость твою, Хем-ек, радостно мне. Веление твое исполню.
Позволь обратиться с просьбой.
- Говори.
- Я слеп, стар. Назначь главным скульптором Хеси. Он талантлив. Один
из давних моих учеников. К тому же сидящий справа от меня...
- Талантлив?!
- В нем поздно проснулся художник, Хем-ек. Видел ты, сколько
превосходных работ выполнил он в последнее время?
- Хватит, старик, Хеси хотел обмануть меня. Пусть теперь подождет.
Оставайся сам в этой должности!
- Тебе приказывать, Хем-ек. Благодарю за щедроты. У меня все.
- Иди, Рэур. Пусть быстрее строят моего Та-Мери... Я сам придумал
его!..
4
Опустели улицы Белых Стен в часы дневного отдыха. Кар один шел по
теневой стороне. Он зорко осмотрелся - ни души. Беззвучно открыл калитку и
юркнул в сад, окружавший заветный дом. Еще несколько шагов - и занавеска в
низком окне будто сама откинулась в сторону.
Его глаза, быстро привыкающие к полумраку, приметили слева фигурку
обнаженной Сенетанх.
Нежные руки обвили могучую шею одного из тех немногих, кто удостоился
чести получать ее любовь здесь, в доме ее мужа, Главного жреца бога Птаха.
Весь Кемт изнемогал от иссушающей жары в эти часы. Угасли на время
полевые и строительные работы, замолкли мастерские ремесленников, мирно
почивали супружеские пары. И только наши влюбленные презрели пору
отдохновения.
Не скоро задал он ей вопрос, более уместный в начале их свидания:
- Где твой муж?
Сенетанх наморщила алебастровый лоб и ответила:
- Мой Хену опять девятидневно очищается от последнего прикосновения к
женщине, перед службой в храме...
- Если бы ум этого человека стал равен его благочестию, - заметил
восхищенный Кар, - он превзошел бы царя!
Желая подольше удержать возле себя Кара, Сенетанх предложила:
- Хочешь, я покажу тебе мои подарки от мужчин?
- Хочу, Сенетанх, с удовольствием, - ответил Кар, надеясь, что это не
займет много времени.
- Подожди, - и Сенетанх убежала в соседнюю комнату.
Вскоре оттуда донесся ее недовольный голос:
- Тяжелый ларец...
Кар вовремя подхватил резной тисовый ящик и бережно опустил его на
пол.
- Смотри, - сказала она, извлекая медный браслет, и огонек истого
коллекционера вспыхнул в ее глазах. - Это от чернокожего солдата из охраны
царя. Этого скарабея я получила из рук вельможи Заячьей области... Вот
кольцо камнереза из Сиены... Коробочка из кости, подаренная Хеси...
- Хеси?!
- Да. Хеси - давний друг Хену, мне не хотелось обидеть его. Вот
смотри, твой простой камень... - и Сенетанх тесно прижалась к Кару, обняла
его, но молодому человеку не хотелось прерывать знакомства с уникальной
коллекцией, тогда Сенетанх послушно отстранилась, с гордостью продолжая
демонстрацию своих богатств. Ведь другой такой коллекции, пожалуй, не
найдешь в Белых Стенах, а возможно, и во все Кемте. Эта ли мысль возникла
в красивой головке Сенетанх или другая, но она вновь прижалась к молодому
гиганту и весело воскликнула:
- Почему бы тебе, Кар, тоже не собирать подарки, но от женщин?
Кар рассеянно слушал ее: он то возвышался в собственных глазах,
узнавая о вещах, даримых ей знатными роме, то горестно вздыхал, когда
Сенетанх показывала ему жалкие подарки нищих или даже чужеземцев, руки
которых тоже ласкали ее.
Сенетанх повторила вопрос, и Кар засмеялся: идея не казалась ему
неприличной. Она извлекла на свет ожерелье из зерен черного дерева, кусков
лотоса и плодов пальмы дум и сказала:
- Возьми. Пусть оно будет первым подарком у тебя.
- От кого это, Сенетанх?
- Сеп собрал его, когда был на южных каменоломнях раньше...
- А ты... ты знаешь, что он судим? Сослан?
- Знаю, Кар. Это не мое дело. Сеп умеет любить, он сильный. Он смелый
охотник...
- Сеп?! - вовсе изумился Кар. - Охотник?..
- Да...
- Этот заика?
- Почему заика? Он говорит обычно.
- К тому же я никогда не встречал его среди охотников, - добавил Кар.
- А я видела глубокий шрам на его бедре! - с вызовом произнесла
Сенетанх.
Кар промолчал...
5
Приемные часы царя нерушимы, как созвездия. Это знали придворные,
вельможи, вся страна. И сегодня точно в указанное время он появился на
высоком помосте над главным входом дворца, под плотным пологом, в густой
тени.
Царь удобно расположился на роскошном троне из черного дерева. Ноги
его обуты в золоченые сандалии, на бедрах белый передник, на голове
двойная корона Верхней и Нижней страны. В одной руке гиппопотамовая плеть,
в другой - волопавсовый крюк.
За правым плечом его - везир Иунмин, за левым - "заведующий двумя
житницами" Сехемкарэ. У ног справа - писец Ченти. Позади всех -
телохранитель Уни.
Курьер, не спускавший зорких глаз с царя, бросился выполнять волю
правого указательного пальца державной руки - не зря он слыл знатоком
дворцового этикета и наиболее устойчивых вкусов фараона.
Минуту спустя на дорожке перед возвышением царя на тростниковых
циновках уселись двадцать усладителей, тончайших психологов и
мастеров-сладкопевцев. Просители заранее, не скупясь, стремились подарками
приобрести их симпатии. Ведь многие их слова, словно ветром разносимые по
столице, а то и по всей стране, могли понравиться фараону.
- О великий сын солнца, - негромко, но с расчетом быть услышанным
начал старший усладитель вельможа Псару, - как красив нынче, как здоров,
могуч наш Хем-еф!
Плечи фараона невольно расправились.
- Как далеко, как много видит каждый его глаз, - продолжил один из
подчиненных Псару.
- Как справедливо настроен он сейчас: богине истины Маат есть с кого
брать пример! - подхватил другой.
Морщинки на лице царя исчезали одна за другой.
- Вот стоят за его плечами достойные царские сыновья, виднейшие люди
государства, - заговорил следующий усладитель, и теперь весь трудолюбивый
хор включился в почетную и ответственную работу.
- Какие откровения добра узнает сегодня страна?
Взгляд Хефрэ потеплел.
- Много царей пребывало на троне Кемта, однако наш Хем-еф самый
сильный, самый умный!..
Кровь живее заструилась в полнеющем теле царя.
- Страшен гнев его, но счастье народа в его безмерной любви!
Каждый мускул царя молодел и крепнул на глазах придворных.
- Не теряй времени, курьер, - возвысил голос Псару, - не ленись:
пусть ведут сюда жаждущих справедливости, кому светит сегодня счастье
вкусить милостей Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!
В самом деле, приятные слова освежили душу и тело фараона, точно
утреннее омовение. Теперь царь был подготовлен к утомительному приему.
Его левая бровь приподнялась, придавая лицу выражение невольного
любопытства, и курьер убежал, чтобы вернуться в сопровождении жреца Хену.
Увидев фараона, Хену зажмурился, пал ниц, прополз немного и замер,
прижавшись к земле, на которой жил его властелин.
- Говори.
Хену слегка приподнялся, неловко просунул под себя толстые ноги и
уселся на них, как на подушках.
- Великий царь, - начал он, покрываясь крупными каплями пота. -
Благой бог! Я всегда благодарен тебе за твое внимание к богам Кемта, их
храмам, ко мне - служителю богов...
- Истинно сказал верховный жрец Птаха, истинно, - хором поддержали
усладители, искоса наблюдая за своим дирижером и повинуясь его едва
заметным и непонятным для непосвященных жестам. - Где, в какие времена
цари больше нашего Хем-ефа чтили богов Кемта, где?!
- Твое желание воплотить свой образ в скульптуре размером с гору
преисполнило мое сердце радостью... Я уже готовлюсь, - Хену с откровенной
грустью произносил последние слова, - я понимаю, что доходы мои должны
сократиться, ибо новые жрецы Шесеп-анха - только служители бога, а не сами
боги...
- О благородный Хену, - завопили усладители. - Бескорыстие твое
достойно наивысшей похвалы!..
Но тут Хену зло посмотрел в сторону Псару, и усладители мгновенно
"перестроились на ходу".
- Не только похвалы, Хену, а награды, - причитывали теперь
усладители. - Пусть наградой тебе будет полное сохранение доходов!
Хену взглядом дал понять Псару, что усердие его людей вновь приобрело
нужное направление и будет оценено по заслугам, а сам обратился к царю:
- Мне отрадно, что честные, беспристрастные люди окружают тебя,
Хем-ек! Конечно, если бы можно было внять их советам... Но я не вижу такой
возможности...
- О Хену, - дружно оттеснил грубый голос жреца нежный хор
усладителей, - что бы делали все, если бы в Кемте была лишь одна твоя
голова?
Это была правда, Хефрэ рассмеялся и хлопнул в ладоши. На ноги
мгновенно вскочил царский писец Ченти со свитком в руках. Хену побледнел:
что еще он придумал там? Какие козни? Отчего так смешно царю? Тревога
сжала его сердце, но дальнейшее поразило своей неожиданностью и сделало
этот день одним из самых памятных в жизни...
- Я приказал назвать мою скульптуру, - членораздельно заговорил царь,
- Та-Мери.
Хену растерянно заморгал и уставился на владыку Обеих Земель.
- О Хем-ек, - подхватили усладители, - это прекраснейшая мысль:
назвать изваяние "Земля возлюбленная"!
- Не будет храмов, жрецов, богослужения при этой скульптуре, -
объяснил Хефрэ.
Наступило молчание. Тугодум Хену лихорадочно пытался осмыслить слова
царя. Наконец улыбка озарила его напряженное лицо, но немного спустя как
бы растаяла.
- А... а если... царь потом передумает?
И тут произошло то, чего еще не знал Кемт. Позднее, при других
фараонах, на протяжении многих веков такое произойдет не раз, станет
привычным, но тогда это было новшеством. Это - означает охранительную
грамоту, предоставляющую определенные и гарантированные льготы, в данном
случае - жрецам храма Птаха [дошедшие до нас подобные грамоты относятся к
концу IV династии - в описываемое в книге время они были, видимо, явлением
нехарактерным].
- Читай, - коротко распорядился Хефрэ, и писец Ченти звонко и
выразительно, чеканя каждое слово, исполнил веление царя:
- "Хор, любимый Обеими Землями, великий сын Рэ, царь и государь
приказывает своему везиру, начальнику всех работ страны, начальникам
областей, заведующему обеими житницами, всем остальным начальникам -
отныне освободить жрецов храма бога Птаха от исполнения воинской и
трудовой повинности навеки. Мое величество приказывает навсегда оставить
за ними приписанные земли, не взимать с них налогов, не ущемлять
благоденствия жрецов..."
- О, счастливец Хену, счастливые жрецы бога Птаха, - грянули
усладители. - Словно в девичьих косах переплелись доброта и мудрость
Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!
