вернулся, ка видишь... И Нефр-ка... жив...
Грабитель прыжком повернулся и кинулся к выходу. Он бежал,
согнувшись, бился головой о неровные стены подземелья, задыхаясь от страха
и густого чада светильника.
Еще два-три шага - и он увидит над собой звездное небо, как вдруг
впереди он услышал ласковое ворчание, подняв голову - чему очень мешало
согнутое положение тела, - он увидел прямо перед собой острые белые зубы в
раскрытой пасти льва.
Грабитель попытался дотянуться до пояса, но зверь сильно ударил себя
толстым, как кобра, хвостом и спокойно сказал:
- Не спеши, Сеп, не спеши. Не торопись.
Грабитель в изнеможении опустился на земляной пол.
- Я пропущу тебя сегодня, Сеп, - сказал лев. - Но в следующий раз ты
станешь моим ужином. А сейчас иди, только забудь дорогу сюда, Сеп, говорю
я.
И лев исчез.
Прошло немало времени, прежде чем грабитель пришел в себя и увидел
небо над головой.
Он облегченно вздохнул, хотел сотворить молитву, для чего снова
открыл рот, и в то же мгновение раздался могучий львиный рык, пронесшийся,
словно вихрь, над окрестными холмами и спящей долиной Хапи.
Грабитель оглянулся, отчетливо различил над собой среди звезд на
вершине бархана-кладовой стройный силуэт льва, как бы благодарившего богов
за свою царственную силу, и кинулся бежать.
Боги, видно, смиловались над ним и будто убирали из-под его ног камни
и кочки, а когда он, словно шакал, прыгал через препятствия - поддерживали
его, не давая потерять равновесие...
8
Отдохнувшее в зените солнце спускалось осторожно и размеренно, но
едва коснулось оно изрубленного островерхого горизонта, как вдруг, будто
утратив силу, исчезло.
Мериптах успел лишь заметить, как подобие огненного копья пролетело
над ним, оставляя черный след и отразившись на гладкой поверхности воды.
Лазурное небо сурово потемнело и покрылось на западе сетью трещин, из
которых брызнули последние струи золотистого света.
Коричневые скалы, зарывшиеся в ослепительно белый песок, стали как бы
выше, устремились за уходящим светилом. Заколебавшийся воздух, пропитанный
пряными ароматами трав и цветов, дохнул прохладой. У берега застыли
наполовину погруженные в воду большие толстые животные, неповоротливые,
короткошеие, темно-серые.
- Слоны? - спросил Мериптах.
- Нет, - засмеялся кормчий. - Камни. Так многие думали, потому
назвали город у этих скал - Абу: Слоновый...
Вокруг легла темная африканская ночь, и в небе разом зажглись звезды.
Черные перья пальм, у причала тянулись к судну, уже сбросившему парус,
словно пытаясь помочь ему пристать к острову Йэб.
Гребцы взялись за весла: до конца долгого путешествия оставалось
всего несколько минут...
9
Нефр-ка - отец Кара - видел вельможу Сепа всего два раза, да и то
издали. У каждого из них своя жизнь, а город Белых Стен многолюден. Со
всеми, даже именитыми, не познакомишься близко.
И все же, когда по пути с работы домой, ночью, он встретил человека в
длинной белой одежде вельможи с богатой расписной лентой на лбу, он сразу
признал в нем Сепа и замер, не зная, как поступить.
Тот остро и зло глянул на скромного смотрителя пирамиды, скинул с
плеч накидку, под которой был только роскошный набедренник, и ни с того ни
с сего набросился на Нефр-ка. Оба покатились по земле, яростно колотя друг
друга.
Изловчившись, противник удержал Нефр-ка на спине и набил ему полный
рот песку. Почувствовав в правом боку острый укол, Нефр-ка застонал и на
короткое время потерял сознание.
Когда она пришел в себя и огляделся, склон холма у края города, где
случилась эта стремительная схватка по-прежнему был пуст. Рана в боку
кровоточила, но, судя по первому впечатлению, казалась неопасной, и
Нефр-ка, пошатываясь и время от времени отдыхая, доплелся до дома.
- Сенеб, отец, - весело встретил его Кар, но, почуяв неладное,
кинулся к старику. - Ранен ты, отец, ране? Кто? Где?
Нефр-ка молчал, тяжело дыша от боли.
Кар и Акка обмыли рану и сделали луковую повязку, подавив для этого в
миске целую головку. Вначале рану сильно пекло, Ии Нефр-ка морщился и
стонал, но, когда боль и жжение улеглись, он облегченно вздохнул, глянул
на сына и отчетливо сказал:
- Сеп!
10
Африканское утро так же коротко, как и вечер. Большущее солнце резво
выкатывается на небо, прогоняя мрак, будто сдергивая черный полог, и
начинает припекать.
Но земля еще не отогрелась, и воздух слегка пронизан прохладой.
Мериптах хотел сразу окунуться в воды Хапи, но, вспомнив вчерашний
подарок гостеприимного хозяина, снял ожерелье. На тонкую волосяную нить
нанизаны крупные, глянцево-черные семена эбенового дерева, перемежающиеся
кусочками пахучего лотоса. В нижней части ожерелья - яйцеобразный, с
плотной зеленой кожурой, плод пальмы дум. Изящное, типично негритянское
изделие Юга.
Бережно положив ожерелье на камень, Мериптах прыгнул в воду. Да, Хапи
здесь много теплее, чем в дельте, на севере. Или утренний воздух
прохладнее. Или то и другое вместе.
Немудреный завтрак, И Мериптах снова в пути. На этот раз в весельной,
трехпарной лодке. Покинув Йэб, они направились на юг, обогнули островки
Салуга и Сехель и вскоре свернули в широкий и глубокий канал. Он вел на
восток, в центр знаменитых каменоломен.
Северный берег потемнел и стал повышаться, каменисто взбираясь к
небу. От резкой смены дневной жары и ночного холода и от времени скалы
покрылись коричнево-черной корочкой, красиво и впечатляюще выделяясь на
фоне золотистого песка, ручейками огибающего камни и гонимого ветром то в
одну, то в другую сторону. Точь-в-точь как невдалеке отсюда воды Хапи
пробираются сквозь первые пороги.
Сойдя на берег, Мериптах стал взбираться наверх - туда, где виднелись
рабочие, слышались их голоса, стук молотков и ворчание сверл. Поднявшись
локтей на сорок, он остановился и с интересом стал наблюдать, как рабочие
катали большие каменные шары по ровному желобу, трением постепенно
углубляя его. Когда желоб достигнет нужной глубины, начнется подсечка
скалы снизу - зубилами, долотом и шарами, чтобы еще позже забить в
оставшуюся полоску камня деревянные клинья и поливать их водой...
Шагах в пятидесяти отсюда камнерезы обрабатывали вчерне два
саркофага. От них Мериптах узнал, как найти учителя Рэура, высекающего
статую царя Хефрэ. Объясняя ему, как пройти, камнерезы как-то странно
посмотрели на него, но Мериптах не придал этому значения.
Поднявшись еще локтей на двадцать, он увидел ровное плато, несколько
неожиданное среди хаотического нагромождения скал, и в середине его слегка
намеченную скульптуру царя, лежащую на спине. Головной убор - корона - и
лицо уже прорисовывались, но туловище пока еще казалось бочонком, и
предстояло удалить немало лишнего камня. Ног, по существу, тоже не было.
Но Мериптах опытным глазом уловил общий замысел - учитель задумал...
Только сейчас Мериптах рассмотрел человека в белой накидке, сидящего
к нему спиной. Скорбная поза, загорелые руки, сжавшие виски, говорили о
тягостном душевном положении: очевидно, вдохновение покинуло художника, и
ничто на свете не даст ему душевного спокойствия и мира, пока боги не
укажут, где и как возник просчет и что делать дальше.
Мериптах понимает учителя: дорога творящих ведет сквозь ущелья
отчаяния и неверия, сквозь топи самоуспокоенности и дельту поисков. Далеки
урожайные поля победы, как далеки!
Он обошел Рэура кругом и увидел милое, такое любимое им удлиненное
худощавое лицо с тонким носом, маленьким ртом и острым подбородком. Черные
прямые брови, как две стрелы, приподнялись к вискам над закрытыми веками.
- Учитель, - волнуясь произнес Мериптах. - Сенеб, Учитель! Я рад
видеть тебя вновь...
- Мериптах! Мальчик мой! - воскликнул Рэур, подняв голову. - Как
хорошо, что ты приехал. Но где ты?.. Где?..
Он смотрел в сторону своего ученика и задавал этот непонятный вопрос!
Мериптах вздрогнул и медленно приблизился, с тревогой всматриваясь в его
невидящие, слезящиеся глаза.
Учитель был слеп!
- Что... Что с тобой, мой Учитель?! Я же тут... Вот я стою перед
тобой - ты видишь?
- Нет, мой мальчик, я только слышу тебя...
Они обнялись, и Мериптах, как ребенок, зарыдал на его груди. Рэур
гладил его голову дрожащими руками, неумело ощупывал тонкими пальцами его
лицо и негромко говорил:
- Я был увлечен работой, Мериптах. Все внимание, весь я ушел в эту
скульптуру, что лежит у моих ног. Я забыл о почтении к богам... Меня
наказал теперь сам Рэ: яркий свет убивал мое зрение. Завистливый Сет,
покровитель пустыни, засыпал мои глаза мелким песком. Вот сижу я сейчас, а
надо мной ночь... Ночь, еще маленькие танцующие звезды вижу я... Это все,
Мериптах, все, что мне осталось... Ты можешь завершить мое дело, только
ты...
- Учитель, чья рука прикоснется к твоему творению? Кемт мало знает
художников, равных тебе...
- Но они есть - ты один из них.
- А кто даст этому камню именно ту жизнь, что задумал ты, Учитель?
Кто бы ни взялся продолжить, он сделает это по-другому.
- Ты прав, Мериптах, ты прав: искусство неповторимо, как мы сами...
Прав ты, говорю я.
- А что... врачеватели?
- Вот говорят мне: боги лишили тебе зрения, они одни могут вернуть
его...
- Значит, надежда еще есть!
- Надежда - это то, что не зависит от богов, а зрение могут вернуть
только они...
Большое горе постигло Рэура, но и оно не сломило окончательно волю
художника. Сегодня он - на время! - прощался с начатой им скульптурой и
намеревался вернуться в Белые Стены, чтобы дома переждать беду: он и
раньше слышал истории временной потери зрения. Кто знает... Болезнь глаз в
Кемте обычное дело...
Когда оба они несколько успокоились, Рэур сказал:
- Долгий путь за твоими плечами - начало большого дела? Так думаю я?
- Верно, Учитель! Ты помнишь скалу, что возле Великой пирамиды?
- Помню, Мериптах. Рядом брат твой Анхи строит нижний заупокойный
храм для нашего царя.
- Я хочу, Учитель, я хочу сделать из этой скалы фигуру льва с головой
владыки Обеих Земель...
Рэур порывисто встал.
- Я понял, Мериптах, все понял. Кемт еще не знает подобного! Тысячи
людей видят скалу, а ты увидел - скульптуру... Ты один! Боги вдохновили
тебя. Как проста сущность великого, как проста, говорю я. Но не все глаза
видят ее, не все уши слышали ее, не всякий ум постигнет эту простоту!
Радостное на этот раз волнение мешало Рэуру говорить. Мериптах же
бережно приподнял его и повел по извилистой тропинке, не замеченной им
вначале, вниз, к лодке. Учителю необходим покой, но Мериптах чувствовал,
что это должен быть не "покой" узника, а отдых от света и пыли. Разговоры
же о новом замысле только помогали отвлечь его от беды, точившей ум
Учителя.
- Я отберу камень по поручению Анхи, Учитель. Отберу я быстро. Потом
отправимся домой...
11
Царь принял Хеси на крыше дворца. Родственные отношения, связывающие
их, не помогли сегодня сократить и смягчить ритуал встречи. Хефрэ молча
наблюдал, как изящный вельможа прижался к полу и затем поцеловал
протянутую ему босую ногу.
Хеси уселся на коврик и, глядя снизу вверх на владыку страны Кемт,
спросил:
- Ты звал меня, Хем-ек? Я здесь. Приветствую тебя!
- Сенеб, Хеси. Ты - сидящий справа от моего Главного скульптора
