ся великие дела.
- Я же сказал: извини, папочка.
- "Извини, извини, извини",- проворчал Чиун.- По разным поводам. Соб-
людение приличий не требует беспрерывных извинений. Благопристойность в
том и заключается, чтобы никогда не быть вынужденным извиняться.
- Тогда беру свои слова назад.- Я уговариваю этого парня не шуметь, не
даю ему заводить мотор грузовика, чтобы тебя не отвлекал грохот. Понят-
но? Самое непочтительное поведение... Мне не за что извиняться. Я - не-
вежа.
- Так я и знал,- сказал Чиун.- Теперь я не могу писать.
- Ты уже месяц не пишешь, а просто день за днем пялишься в блокнот. Ты
готов использовать любой предлог для оправдания своего бездействия. Я
остановил этот грузовик и его водителя именно для того, чтобы ты взгля-
нул в лицо фактам: ты - не писатель.
- В наши дни исчезли хорошие истории про любовь. Великие драмы, идущие
днем по вашему телевидению, выродились в какую-то чепуху. В них вползло
насилие, даже секс. А это - чистая поэма о любви, а не о совокуплении
быков с коровами. Любовь! Я понимаю, что такое любовь, потому что мне
хватает внимания к людям, чтобы не тревожить их, когда они занимаются
творчеством.
- Но не целый же месяц, палочка! За месяц - ни слова!
- А все потому, что ты шумишь.
- Никакого шума,- возразил Римо.
- Шум,- сказал Чиун, захлопнул блокнот, блеснув длинными острыми ног-
тями, и сунул руки в рукава кимоно.- Не могу сочинять, когда ты брюз-
жишь.
Римо помассировал ногой грудь Хоука Хаббли. Тому сразу полегчало - на-
столько, что он поднялся на ноги и еще раз попытался врезать этому хлю-
пику.
Хлюпик и глазом не повел. Разве что чуточку - чтобы не оказаться там,
куда опустился кулак.
Очень странно! Хлюпик не увертывался и не отражал удар, а просто ока-
зывался не там, куда метил кулак.
- Даже если ты перенесешь свои фантазии на бумагу, чего не случится, в
этой стране все равно никому нет дела до любовных историй. Людям нужен
секс.
- В сексе нет ничего нового,- сказал Чиун.- Секс одинаков у императора
и крестьянина, у фараона и вашего таксиста. Детей делают точно так же,
как делали всегда.
- А американцам все равно нравится об этом читать.
- Зачем? Разве они сами так не умеют? Вы, кажется, неплохо размно-
жаетесь. Вас так много! Все вы хрипло дышите, бранитесь, шумите...
- Если хочешь продать свою книгу, папочка, то пиши про секс.
- Но это займет не больше страницы.- Чиун тревожно свел брови.- Семя
встречается с яйцом, и получается ребенок. Или не встречается, тогда ре-
бенка не получается. Разве это сюжет для книги? Мозги белого - для меня
загадка.
Римо повернулся к Хаббли, который все еще размахивал кулаками. Толпа
на ступеньках закусочной приветствовала Римо и смеялась над Хаббли.
- Хватит. Довольно игр,- сказал Римо Хаббли.
- Ладно, сукин сын, сейчас я тебе покажу, что значит "довольно игр"!
Громадный Хоук Хаббли залез в кабину своего грузовика и вытащил из-под
сиденья обрез. Из такой штуковины можно было перебить телефонный столб
или продырявить стену. При стрельбе с близкого расстояния обрез дробови-
ка превращает человека в котлету.
Зрители перестали смеяться над Хоуком Хаббли, отчего ему сильно полег-
чало. Именно этого он и хотел - уважения. Хлюпика он тоже научит уваже-
нию.
- Убери,- мягко сказал ему Римо.- Опасная штука. С такими лучше не иг-
рать.
- Проси прощения!- приказал Хоук Хаббли.
Придется оттрубить несколько лет в тюрьме штата, если он нашпигует
этого парня картечью... Ну и что? Многие лесорубы мотали срок. Тюрьма
его не изменит. Ему что срок, что свобода, раз он так или иначе вкалы-
вает в лесу. В тюрьме можно даже раздобыть бабу, надо только иметь связи
и не глупить. Так почему бы не прикончить этого парня? Если тот, конеч-
но, не попросит прощения.
Но тут произошло нечто еще более странное. Конечно, то, что хлюпика
нельзя было достать кулаком, уже вызывало удивление. Несколько раз Хаб-
бли дотрагивался до его черной майки, но парень уворачивался. С него
хватило бы и этого, но тут стряслось нечто из ряда вон выходящее. Хоук
Хаббли еще много лет будет клясться, что это приключилось с ним на самом
деле.
Стоило ему решить, что он нажмет на курок,- только решить, ничего не
сказав и даже еще пальцем не пошевелив, как старикашка-азиат вскинул го-
лову, словно умел читать мысли. Белый хлюпик прервал треп с азиатом и
тоже уставился на него. Сделали они это одновременно, словно разом по-
чувствовали, что творится у Хоука Хаббли в голове.
- Нет,- произнес белый.- Лучше не надо.
Хоук Хаббли не угрожал им, не улыбался, а просто стоял, положив указа-
тельный палец правой руки на стальной крючок, одного прикосновения к ко-
торому будет довольно, чтобы обдать ливнем картечи желтую "тойоту" и
двух ее пассажиров.
Сейчас было самое время выстрелить. Только почему-то старого кретина
вдруг не оказалось на месте, хотя Хоук Хаббли был готов поклясться, что
он всего-то перевел на старикашку взгляд, после чего уже ничего не ви-
дел.
Потом где-то вверху вспыхнул яркий свет, и он увидел типа с зеленой
повязкой на физиономии и почувствовал запах эфира. Если это площадка пе-
ред закусочной, то почему над ним потолок? Он чувствовал задом что-то
жесткое; кто-то обращался к медсестре; над ним появились сразу три фи-
зиономии с зелеными повязками, в зеленых шапочках, и тут кто-то загово-
рил о наркозе и о том, что пострадавший приходит в себя.
До Хоука Хаббли дошло, что приходит в себя он сам. Люди, смотревшие на
него сверху вниз, были врачами. Им предстояло распутать целый клубок
проблем: прямая кишка, два заряда в патроннике, курок внутри... До курка
придется добираться с помощью скальпеля, потому что если просто потянуть
за приклад, может произойти выстрел.
В следующий момент один из врачей заметил, что Хоук восстановил кон-
такт с действительностью.
- Объясните нам, пострадавший, как у вас в прямой кишке оказался заря-
женный обрез? Как вы умудрились его туда засунуть, не выстрелив? Я знаю
эту модель, у нее очень чувствительный спуск.
- Вы мне не поверите, но дело в том, что меня посетила плохая мысль.
Римо стоял у телефонной будки в центре Портленда и посматривал на ча-
сы. Делал он это не для того, чтобы узнать точное время, а для того,
чтобы быть уверенным, что начальство не напутало со временем. В одной
руке у него была десятицентовая монета, в другой бумажка с телефонным
номером. Он плохо разбирался в кодах, которые нужны только тем, кто их
придумывает. Римо подозревал, что в каждом разведывательном агентстве
или секретной службе работает сотрудник, свихнутый на кодах. В его выду-
мках никто не может разобраться, за исключением таких же, как он, типов,
часто из враждебной службы. "Свихнутые" делали свои коды все более и бо-
лее сложными, чтобы другие "свихнутые", работающие на противника, не мо-
гли в них разобраться.
Те же, кому этими кодами приходилось пользоваться, испытывали немалые
затруднения, ломая над ними голову. Если Римо правильно понял на-
чальство, то третья цифра в номере означала количество звонков, после
чего нужно положить трубку и перезвонить, а четвертая цифра означала
время выхода на связь. Третьей цифрой была "2", четвертой - "5".
Римо мысленно заключил с самим собой пари: три против одного, что ему
не удастся дозвониться.
В будке телефона-автомата торчал человек в шляпе и очках. На руке у
него висела тросточка.
- Сэр,- обратился к нему Римо,- я тороплюсь. Не могли бы вы позволить
мне позвонить?
Мужчина покачал головой и попросил собеседника на другом конце линии
продолжать, поскольку ему некуда торопиться.
Римо повесил трубку за него и зажал его голову вместе со шляпой между
будкой и стеной. Очки оказались у мужчины на лбу. Он стонал, но не мог
сказать ничего членораздельного, так как челюсть у него отвисла и не же-
лала становиться на место. Из будки до случайных прохожих доносились
звуки, возрождающие в памяти их переживания в кресле дантиста.
Римо набрал номер, выслушал два гудка и набрал номер вторично. Он не
сомневался, что из этого ничего не выйдет.
- Да,- сказал кислый голос. Вышло!..
- Простите,- сказал Римо типу в очках и с тросточкой, ослабив нажим,-
но вам придется уносить ноги. У меня приватная беседа. Благодарю.
Он отдал мужчине тросточку и посоветовал побольше двигать челюстью,
чтобы снять боль.
- Кто это был?- спросил голос в трубке.
Голос принадлежал Харолду В. Смиту, главе КЮРЕ - человеку, который, с
точки зрения Римо, слишком беспокоился о всяких мелочах.
- Прохожий.
- Подобные разговоры не следует вести в общественном месте.
- Я один. Его больше нет,
- Вы его убили?
- Чего ради? Ладно, выкладывайте.
- Вам не следует оставлять вокруг столько трупов.
Римо быстро записал эту фразу в книжечку. Новая система передачи зада-
ний подверглась упрощению, чтобы стать более понятной. Буквы заменялись
словами, а слова в соответствии с сеткой у него на карточке заменялись
другими словами; предполагалось, что так он сможет быстро расшифровать
кодированное послание, звучащее для любого другого полной абракадаброй.
Карточка и карандаш были наготове. Расшифровка состоялась.
- Что мне делать в Альбукерке?
- Я еще не передал задания,- сказал Смит.- Теперь передаю...
- Идиотизм...- пробормотал Римо.
- Синие животы, "Бостон Глоб", 19 и зебра. Записали?
- Ага.
- Смысл ясен?
- Нисколько,- ответил Римо.- Полный туман.
- Хорошо. Пятьдесят четыре танцора ломают три шпонки.
- Понял,- доложил Римо.- Буду на месте.
Он повесил трубку и сунул кодовую карточку в задний карман. Карточка
походила на банковский календарь с невиданными процентами по кредитам.
Встреча со Смитом должна была состояться в бостонском аэропорту Логан.
Чиун сидел в "тойоте". Поэма о королевской любви была отложена. Как
можно творить прекрасное, когда Римо кормит автомат монетками?
- Мы едем в Бостон,- сообщил ему Римо.
- Это на другом краю вашей страны?
- Правильно.
- Как же мне писать, когда мы мечемся с одного конца на другой?
По пути в Бостон он семь раз заводил разговор о том, что истинный ху-
дожник не в состоянии творить во время путешествия, что, не будь путе-
шествий, он бы уже закончил свое произведение, что лучшего момента для
творчества не придумаешь и что он уже не повторится. Если бы не перелет
с неизбежным хаосом, у него была бы готова книга. Теперь с этой мечтой
придется расстаться навеки. А все из-за Римо.
Чиун оговорился, что не в его привычках клеймить ближнего. Просто надо
расставить все по местам. Он не обвиняет Римо, но Римо мог бы с тем же
успехом сжечь рукопись Чиуна - рукопись, превосходящую, возможно, творе-
ния Вильяма Шекспира, знаменитого писателя белых. Чиун упоминал знамени-
тых белых писателей по той причине, что если бы он привел в пример Чон Я
Гена, то Римо обязательно спросил бы, кто это такой. Римо не стал спра-
шивать, кто такой Чон Я Ген. Зато человек с улыбкой до ушей, в клетчатом
костюме и с часами на золотой цепочке, извинившись, что подслушал чужой
разговор, попросил любезного джентльмена в кимоно ответить ему, кто та-
кой Чон Я Ген. Ему хотелось заполнить пробел в своем образовании.
Римо легонько плеснул в лицо любопытному его же недопитый компот из
пластмассовой чашечки; как он ни старался, чашечка при этом треснула.
Больше никто за весь полет над Северо-Американским континентом не ин-
тересовался, кто такой Чон Я Ген.
Римо так и остался в блаженном неведении.
В аэропорту Логан Чиун продекламировал отрывок из сочинений Чон Я Ге-
на:
О, цепенеющий цветок,
Изгибающийся вкрадчивым утром!
Пусть утихнет ветра дуновение,
Шалость последнего вздоха жизни
- Вот что такое Чон Я Ген!- гордо заявил он.
- Сентиментальная чушь.
- Ты - варвар!- Голос Чиуна прозвучал резко и визгливо, еще более раз-