рассердить кого-то из Детей... Ведь несчастный юноша ни в чем не виноват.
Он сделал все возможное, чтобы избежать наезда, но это было ему не по
силам. И то ли от вспышки гнева, то ли из жажды мести они убили его.
Приходит время принимать решения. Что касается лично меня, то все
происходящее - самое интересное из того, с чем мне пришлось столкнуться в
жизни. И я ужасно хочу увидеть, что же будет дальше. Но Анжела еще молода,
а Майкл пока нуждается в ней. Его мы уже отправили. Все время ищу предлог,
чтобы уговорить Анжелу тоже уехать отсюда. Не хотелось бы делать этого без
крайней необходимости, но теперь я далеко не убежден, что нужный момент
уже не наступил.
Несколько последних лет прожиты нами как на склона действующего
вулкана. Разум говорит, что в глубине вулкана накапливаются могучие силы и
что рано или поздно извержение все же произойдет. Однако проходит время,
ничего глобального не случается, только редкие сотрясения почвы, и ты
начинаешь уговаривать себя, что на самом деле неизбежное извержение, может
быть, и не состоится. И ты снова в растерянности. Я спрашиваю себя: что
есть случай с Паули - подземный гул или сигнал, предвещающий начало
извержения? И ответа не нахожу.
Уже много лет назад я остро ощутил появление опасности и даже начал
разрабатывать планы, которые позднее показались ненужными. Теперь мне
грубо и внезапно напомнили о существовании угрозы, но пришла ли уже та
активная стадия вулканического процесса, которая оправдала бы разрушение
моего домашнего очага, или она еще впереди - я сказать не берусь.
Зиллейби был заметно и искренне встревожен, да и в поведении Бернарда
я не видел признаков скепсиса. Я почувствовал себя неловко и произнес:
- Действительно, по-видимому; все эти мидвичские дела изрядно
поблекли в моей памяти и требуется определенная адаптация. Прекрасный
пример работы подсознания: оно стремится обойти неприятности, утверждая,
что сложности будут уменьшаться по мере роста Детей.
- Мы все приучали себя думать так, - ответил Зиллейби. - Мы даже
придумывали доказательства, что это уже происходит, но на самом деле
ничего такого не случилось.
- И вы до сих пор не продвинулись в понимании того, как это делается?
Я имею в виду "давление".
- Нет. Мне кажется, это все равно что искать средство, с помощью
которого одна личность подчиняет себе другие. Нам всем известны ораторы,
быстро подчиняющие себе любую аудиторию. Возможно, Дети значительно
усилили это качество путем внутренней кооперации и могут пользоваться им
направленно. Однако это ни на йоту не проясняет механизм воздействия
Анжела Зиллейби, почти не изменившаяся с того времени, когда я видел
ее в последний раз, через несколько минут появилась на веранде из
внутренних комнат. Ее мысли совершенно очевидно были заняты чем-то очень
важным, ибо она сделала заметное усилие, чтобы переключить внимание на
нас, и после короткого обмена обычными учтивыми фразами, снова погрузилась
в свои думы. Напряженность отчасти смягчилась, когда прибыл поднос с
чайными принадлежностями. Зиллейби старался изо всех сил, чтобы
температура общества не упала до нуля.
- Ричард и полковник тоже были на следствии, - сказал он. - Вердикт
был такой, как и ожидалось. Полагаю, ты уже слышала об этом?
Анжела кивнула:
- Да, я была на ферме у миссис Паули. Бедняжка просто не в себе. Она
боготворила своего Джима. С большим трудом удалось удержать ее дома. Она
рвалась на следствие, чтобы обвинить Детей. Публично обвинить их в
убийстве! Мистеру Паули и мне еле удалось отговорить ее и доказать, что
этим она только навлечет на себя и на свою семью новые неприятности, а
толку не добьется. Я оставалась с ней все время, пока шло следствие.
- Там присутствовал другой их сын - Дэвид, - отозвался Зиллейби. -
Похоже, он не раз готов был сорваться, но отец каждый раз останавливал
его.
- Теперь я начинаю думать, что, может быть, было бы лучше, если
кто-нибудь высказал наконец чистую правду, - продолжала Анжела. - Должна
же она когда-нибудь выйти наружу - не сейчас, так очень скоро! Речь же
нынче идет уже не о собаке или о быке!
- Собака и бык? Я об этом не слышал, - вмешался я.
- Собака укусила одного из них за руку, а через минуту или две попала
под трактор. Бык погнался за группой Детей, а потом резко свернул в
сторону, проломил две изгороди, и утонул в мельничном пруду, - объяснил
Зиллейби с непривычной для него лаконичностью.
- Но в данном случае мы имеем дело с настоящим убийством, - сказала
Анжела. - О, я не хочу сказать, что они _х_о_т_е_л_и_ его убить! Очень
вероятно, они испугались и разозлились, а их обычай: если кто-то из них
пострадал, ответный удар наносится быстро и не раздумывая. И тем не менее,
это _б_ы_л_о_ убийство! Про это знает вся деревня. А теперь она знает и
то, что Детям за это ничего не будет. Нет, мы просто не можем оставить
дело в таком виде! Ведь Дети не проявляют даже признаков раскаяния!
Никаких! Вот что меня пугает больше всего! Они просто убили, и все тут! А
теперь, после сегодняшнего, следствия, они знают, что, во всяком случае
применительно к ним, убийство не влечет наказания. Так что же будет с тем,
кто когда-нибудь всерьез встанет на их пути?
Зиллейби задумчиво поднес чашку к губам.
- Ты знаешь, дорогая, хотя у нас и есть основания для беспокойства,
но в наши права не входит ответственность за принятие решений. Если
когда-нибудь у нас и было такое право, то власти уже давно присвоили его
себе. Вот перед нами полковник, который представляет какую-то часть этой
власти - бог его знает по какой причине... Да и люди из Грейнджа - не
могут же они не знать того, что известно всей деревне. Все они пошлют свои
докладные и рапорты, так что, несмотря на вердикт, власти получат
представление об истинном положении дел. Хотя что они смогут сделать,
действуя в рамках закона и под давлением здравого смысла, ей-богу, не могу
себе представить. И все же мы должны ждать действий с их стороны. А
главное - я со всей серьезностью прошу тебя не делать ничего такого, что
могло бы вовлечь тебя в конфликт с Детьми.
- Не буду, дорогой, - кивнула Анжела. - Я испытываю перед ними
панический ужас.
- Если голубка боится ястреба, это вовсе не означает, что она
трусиха, - отозвался Зиллейби и перевел разговор на другую тему.
Я намеревался посетить семейство Либоди и еще одного-двух знакомых,
но, когда мы собрались уходить от Зиллейби, оказалось, что, если мы не
хотим попасть в Лондон за полночь, мне придется отложить эти визиты до
следующего приезда. Не знаю, что испытывал Бернард, распрощавшись с
супругами, - он вообще мало разговаривал с тех пор, как мы приехали в
деревню, и едва ли хоть чем-то выдал свои истинные чувства - я же лично
ощущал лишь облегчение от того, что возвращаюсь в мир нормальных
измерений. Мидвичская система ценностей казалась мне весьма далекой от
реальности. Если несколько часов назад мне было трудно адаптироваться к
существованию Детей и я удивленно таращился, когда мне о них говорили, то
для Зиллейби все это было давно привычным. Для них элемент невероятного
просто не существовал. Они сжились с Детьми. И к тому же, за последних, к
добру ли, к худу ли, они в известной степени несли ответственность.
Теперешние заботы имели для мидвичцев общественный характер, заставлявший
их опасаться крушения привычного modus vivendi [образ жизни (лат.)].
Ощущение тревоги, которое я вынес из напряженной атмосферы зала собрания,
все еще не покинуло меня.
Думаю, что и Бернард не избежал того же чувства. Во всяком случае, у
меня сложилось впечатление, что машину через деревню и особенно мимо того
места, где произошел несчастный случай с Паули, он вел гораздо осторожнее,
чем обычно. Наращивать понемногу скорость он стал лишь после того, как мы
миновали поворот на Оппли, где и увидели четыре приближающиеся фигуры.
Даже с такого расстояния было видно, что это Дети. Импульсивно я
воскликнул:
- Остановись, Бернард. Мне хочется рассмотреть их получше.
Он снова сбавил ход, и мы остановились прямо у поворота на
Хикхэм-лейн Дети шли нам навстречу. В их одежде чувствовался легкий намек
на форму - мальчики были в голубых хлопчатобумажных рубашках и в серых
фланелевых брюках, девочки - в коротких плиссированных серых юбках и
светло-желтых блузках. До сих пор я видел только тех двух - возле
муниципалитета, да и то плохо - так, общий абрис лиц, а уж потом и вообще
одни спины. Когда эти четверо подошли, я увидел, что сходство между ними
было даже большим, нежели я предполагал. Их лица покрывал густой загар.
Странный отсвет кожи, очень заметный в детском возрасте, теперь скрылся
под загаром, но что-то все же осталось, это сразу же бросилось в глаза.
Волосы у всех были темно-золотого цвета, носы - прямые и узкие, рты
довольно маленькие. Но пожалуй, именно положение глаз больше, чем что-либо
другое, вызывало ощущение "чужестранности". Это была какая-то абстрактная
чужестранность, не вызывавшая в памяти определенную расу или регион Я не
видел ничего, что помогло бы отличить одного мальчика от другого, и
сомневаюсь, что, если бы не различия в прическах, смог бы отличить
мальчиков от девочек.
Теперь я уже видел и глаза. Я совсем позабыл, какими удивительными
они были у маленьких Детишек. Помнилось только, что желтые Сейчас же они
выглядели будто расплавленное золото. Очень странные. Но если отвлечься от
этой странности, то удивительно красивые. Точно живые драгоценные камни. Я
продолжал рассматривать их, пока они не поравнялись с нами. Не обратив на
нас ни малейшего внимания, во всяком случае не больше, чем на любую другую
машину, они свернули на Хикхэм-лейн.
Находясь от них на столь близком расстоянии, я вдруг почувствовал
какую-то ничем не объяснимую тревогу, но зато мне стало ясно, почему
столько семей без всяких уговоров отпустили Детей жить в Грейндж.
Мы проводили взглядом их удаляющиеся фигуры, и Бернард потянулся к
стартеру.
Внезапный выстрел прогремел где-то рядом, заставив нас вздрогнуть. Я
повернул голову и увидел, как один из мальчиков падает навзничь на дорогу.
Остальные трое словно остолбенели...
Бернард открыл дверцу и стал вылезать из машины. Один из мальчиков
оглянулся на нас. Его золотые глаза сверкали, взор был тверд. Мне
показалось, будто через меня пропустили ток, несущий смятение и
слабость... Потом мальчик отвернулся, его взгляд скользнул в сторону.
Из-за зеленой изгороди напротив долетел звук второго выстрела, более
глухой, чем первый, а потом откуда-то чуть подальше раздался пронзительный
вопль.
Бернард выскочил из машины, а я переместился на сиденье, чтобы
последовать за ним. Одна из девочек опустилась на колени - рядом с упавшим
мальчуганом, и, когда она дотронулась до него, он застонал и судорожно
дернулся. Лицо мальчика, стоявшего рядом, исказилось от боли. Он тоже
застонал, как будто умирал он сам. Обе девочки рыдали.
Затем откуда-то с другого конца тропинки, из-за деревьев, скрывавших
Грейндж, раздался стон, как бы повторенный стоустым эхом жалующихся и
рыдающих голосов.
Бернард остановился. Я чувствовал, как по спине у меня бегут мурашки
и начинают шевелиться волосы на голове.
Снова раздался тот же звук - стон множества голосов, исполненных боли
и поднимающихся до пронзительного рыдания. Затем топот многих ног, бегущих
по тропинке.
Ни я, ни Бернард даже не шелохнулись. Меня удерживал на месте
