"кончаловкой". Крематорий, работавший на дармовой энергии около
колесного генератора, принимал врага, расстрелянного при переходе
через вагон-выставку "20 лет побед и достижений". Пепел врага
развеивался, вылетая из поддувала, по обеим сторонам дороги. В
поезде имелаоь библиотека, кинозал, вагонпытка и вагон-ресторан. На
груди паровоза "Иосиф Сталин" конструктор уже видел устрашающий врага
афоризм "Был человек и нет человека". Под ним бронзовая подпись: И.
Сталин.
Каганович подарил этот проект вождю 21 декабря 1937 года на день
рождения. Сталин ознакомился с ним и сказал:
- Ты, Лазарь, самый глупый еврей из евреев, но инженер-то что думал?
Может быть, нам теперь выпустить эскадру следственных самолетов с решетками
на иллюминаторах Вы что, с ума сошли? Может быть, переделать "Аврору" в
Бутырки?
Инженер этот был взят мною в поезде "Москва - Ялта" Дело его, не
выходя из купе, я закончил за сутки. О сознался в том, что сделал
провокационный проект следственного экспресса "Следэкс" по заданию польской
разведки, желавшей восстановить мнение Запада против Сталина. На перроне в
Ялте мы простились. На прощание я сказал: был человек и нет человека. После
чего инженера увезли в ялтинские подвалы. Случившееся он воспринял, как
воспринимают возмездие: крайне неприязненно и с большим удивлением. Вот
как...
Зачем я вам все это рассказываю? А я, собственно, рассказываю вовсе не
вам. Рябов записывает нашу беседу. Я буду прокручивать запись до глубокой
старости, а потом завещаю французской или итальянской детворе. Может
пригодиться.
57
Короче говоря, смена руководства происходила повсеместно. Конечно, этим
пользовались самые отъявленные злодеи не верившие, повторяю, ни в Бога, ни в
Идею Дьявола и благодаря им государство становилось тем, чем оно является
ныне. Структура его хорошо известна. Но укрепление государства проходило под
все теми же лозунгами и не были провозглашены новые цели существования
общества. Прежними остались и идеалы. Дьявол, казалось, заключил договор с
партией. Он ей - неограниченную власть, она ему - лозунги, идеологию,
цели. Это устраивало всех, включая Сталина. Сменить вывеску и выкинуть на
свалку партийную религию он не рискнул. И поступил по-своему неглупо, потому
что иной выбор привел бы его к краху и гибели... Но я забежал вперед.
Если бы в те годы какой-нибудь надмирный наблюдатель имел возможность
присмотреться к образу поведения сотен тысяч людей, почувствовать их
настроения и проникнуть в логику поступков, то его поразило бы безумие
странного зрелища.
Одни старались первыми крикнуть "Враг! Враг!", спасая тем самым свое
положение и застраховывал себя от ареста. Другие химичили доносы или
публично шельмовали и партфункционеров и невинных граждан ради любой выгоды:
ордера на квартиру, продвижения по службе и т.п. И те и эти поступали
обдуманно и рассудительно. Ничего метафизического в их поступках не было.
Разумеется, о нечистой силе, о Дьяволе как Разуме, утратившем Бога, они
не думали. Органической была уверенность, что Зло вообще и принципиально
существует вне их самих. Поэтому не было зрелища трагикомичней, когда брали
некоторых считавших себя кристаллически честными партийцами и только что
угробивших других травлей и доносами. Тогда они вопили в наших кабинетах:
"Вредительство! Мы напишем Сталину! Он вас расстреляет!"
Со стороны многие тысячи людей, бросившиеся в бой с теми, кто
олицетворял для них нечистую силу, могли показаться людьми до смерти
напуганными в ночном лесу мелькнувшей перед глазами тенью, треском сучка,
шорохами, вскриком птицы, шуршанием гада. Ужас подбирается в такие минуты к
сердцу человека, не отступает, переходит в наваждение, и чтобы избавиться от
него, человек бежит по дороге, еще сильнее подгоняемый ужасом, или безумно
воет, смелея от звуков собственного голоса, и почти наверняка спятил бы от
необъяснимого страха, если бы в последней отчаянной попытке одолеть
чертовщину не бросался бы с палкой в чащу, колотя по ветвям, по притаившейся
рядом тьме, кружась на одном месте и полагая, что кружением с палкой он
образует вокруг себя мертвое пространство. Безумен вид такого человека, и
спасение для него от сумасшествия иногда в том, что не может он взглянуть на
себя со стороны и ужаснуться образу своего безумия.
А если так ведут себя во тьме душевной и в помрачании разума
многотысячные толпы людей, преследуемые страхом, потерявшие ориентиры в
кишащих гадами чащах коммуналок, в смрадных конторах, заваленных буреломом
костей, в террариумах и лабиринтах бюрократии, если толпы людей колошматят,
спасаясь от наваждений, кого попало, налево и направо, колошматят
начальство, продавцов, спекулянтов, евреев, латышей, снабженцев, грузин,
эскимосов, секретарей парткомов, профкомов, месткомов, командиров дивизий,
хохлов, политруков, казаков, наркомов, секретарей ЦК, колошматят,
откатываясь вместе с валом террора от Сталина, и вновь, по второму разу и
третьему, топоча, проносятся дубовой дрыной по поредевшим, припугнутым чащам
и перставшим шипеть террариумам, то каким же безумным в тысячекратном своем
увеличении показался бы им образ их сотенных действий, взгляни все они на
него хоть на миг со стороны?
Причем партийцы в эти годы колошматили обывателя, обыватель партийцев,
партийцы друг друга сверху донизу и снизу доверху. Это была повальная, в
сплошной ночи, населенной гадами, призраками и тенями страха, грызня, где
разнуздывались все низкие страсти, усмиренные или припугнутые человеком за
истекшие тысячелетия и выпущенные на волю Дьяволом в очередной стадии
Великого Зксперимента. И в этой темной ночной грызне каждый грыз другого,
кусал, рвал и терзал ближнего, брыкался, впадая в конвульсии, тянулся зубами
к горловым хрящам, мотал за космы, колотил башкой о камни пола. В этой
кромешной грызне, разрываемой воплями и воем, по ошибке, бывало, грызли сами
себя. В ней гибли совершенно невинные.
Постигнуть логику развития террора было абсолютно невозможно: она
отсутствовала. Жертвы, фанатически убежденные в полной непричастности
Сталина к развязыоанию бойни очень удивились бы, узнав, что он первый дал
сигнал начала. Еще больше они удивилиоь бы, что при всей видимости того, что
Сталин непосредственный инициатор террора, он таковым, в сущности, не был.
Просто он очумел, так же как все, от вселившихоя бесов и от их дружного
взаимодействия, породившего в миллионах людей ощущение присутствия в их
жизнях одной, пронизавшей все закоулки мира, страшной всесильной Силы, от
которой, казалось, не было уже спасения.
Сталин покуривал якобы невозмутимо трубочку, и поэтому даже самые
приближенные не могли заметить, что и он, внутренне обезумев и воя от
наседавшей на хвост нечистой силы, отмахивался дубинкой, кружился на одном
месте, кусался, прятался, и чем спокойней он вел себя в то время внешне, тем
очевидней для меня было, что это он притаился за кустом, стараясь ни
дыханием, ни движением не выдать рыщущей нечистой силе своего присутствия в
мире.
Но когда он подписывал смертные приговоры, давал указания, намекал,
лукавил, шутил, благодушествовал, можно было заметить и понять, что в
природе каждого его слова, жеста и дела - страх погони и страстное желание
раз навсегда отмахнуться от жуткой Силы, минутное освобождение от которой
было иллюзией. Она таилась внутри него самого, так же как внутри всех
жаждавших от нее освободиться. Поэтому и безумен был образ их действий,
образ всего великого террора...
58
Без привлечения к ответственности Дьявольской Силы объяснения смысла
многих явлений тех лет были неубедительными, поверхностными и
тавтологичными. Дьявол заметал, как всегда, следы, подсовывая пытливым умам
и возмущенным душам излюбленные и верные фигуры отвлечения от сути дела:
вредительство, произвол карьеристов и т. д. Все это дало право одному моему
подследственному попытаться передать на Запад рукопись книги "Метафизика
террора". Донес на него лучший друг, считавший метафизическую концепцию
объяснения террора оскорбительной для памяти многих тысяч погибших в
застенках Ежова и Берия "кристалличееки честных большевиков". Причем друг не
просто втихаря донес, а поставил эссеиста в известность о том, что идет на
прием в НКВД.
Рукопись книги эссеист, по его словам, сжег. Я эту версию принял. Мы
много беседовали. Вы познакомились, гражданин Гуров, в основными его
взглядами, изложенными мной сумбурно, но в общем верно...
За долгие годы работы я заметил одну любопытную и глубоко взволновавшую
меня вещь!
Среди тысяч прошедших в разное время через мои палачеткие руки людей
было очень много единомышленников. Связь их между собой исключалась. Но все
они, словно сговориешиеь, в бесстрашных и откровенных беседах - допросах
толковали о Дьяволе, приблизительно одинаково формулируя его сущность, как
Разума, отпавшего от бога, и поражая меня интерпретацией мировых катаклизмов
и необычными историософскими построениями... Вы не понимаете, что это такое?
.. Надо было читать больше, а не блядовать и пьянствовать... Вон у вас -
библиотека уникальная... Вывезу я ее перед казнью... Вывезу!. ..
Так вот: временами многие подследственные, кое-кого из них я сумел
освободить, казались мне членами одного ордена, тайным, неподдающимоя
разоблачению органами братотцом. Все они толковали о личной и общей вине, о
гармоническом союзе в Человеке Разума и Души, о бедствиях, которые постигают
как отдельного человека за время его единственной жизни, когда Разум, отпал
от Бога, теряет связи с Душой, благодатно питающей его силы, так и Народы,
общества и государства, переживающие отдельного человека, и миллионы людей,
но наследующие их заблуждения, накапливающие век за веком, год за годом,
день за днем их грехи и зло.
Братья (так не без зависти называл я их про себя) были непохожими друг
на друга людьми с разными интеллектами, темпераментами, манерами поведения,
нервишками и привычками, поклоняешиеея Ягве, Христу, Магомету, Будде и, как
я уже говорил, Мировой Гармонии, бесконечности, Изумительной Константе и
Континуальному Потоку Сознания. Но то, что у партийцев, теряющих в своем
стаде лицо, считася верностью уставу, было у братьев свободным отношением к
глубоко прочувотвованной истине. Вера в ОБЩИЙ ЗАМЫСЕЛ, реализующийея в
истории, содействие ему стремлением к жизни, сформулированной как цель
человека и Творца, была неизмеримо животворней и достойней так называемой и
чаще всего фиктивной партийной дисциплины. Свет Образа жизни, Смерти и
Воскресения Христа сообщал братьям во Христе смысл их нелегких судеб.
Страдание они не считали незаслуженным и случайным... Ничего необъяснимого,
на их взгляд, в терроре не было. Они ожидали его с непомерной грустью и
мукой, чувствуя бессилие предотвратить надвигающийся мрак, и молились за
изгнание Дьявола из душ людских. Они утверждали, что в силах человека
оборвать на себе цепную реакцию распространения вражды и зла, предотвратить
взрыв ненависти к Дьявольской силе обращением взгляда на свою вину или
мгновенным прощением вины другого человеку, что равносильно обрыву в нем
цепной реакции Зла.
Самым удручающим и приводящим Братьев в уныние было то, что пока еще
доводы разума, отпавшего от Бога более популярны среди массы людей, чем
премудрость Божья Ее они понимали как воспитанное в себе, если не дарованное
от рождения, умение соразмерить в мысли и поступки временное и тленное с
