Тут крайкомовцы начали совещаться и решили, что в таком виде
перезахоронение Шварцмана невозможно. Это будет политически неправильно.
Вызвали паталогоанатомов. Те удалили со спины покойника ленинский афоризм, и
кусочек кожи был послан Сталину к семидесятилетию со дня рождения от имени
умерших и раскаявшихся перед смертью врагов лысенковской биологии...
Шаромыжку впоследствии досрочно освободили, а на стенах лаборатории, где
Шварцман шаманствовал с дрозофилами, нынче установлена мемориальная доска...
Кис, кис, кис! .. Ишь ты, куда уселась, сиамская рожа! Я вот всажу тебе
сейчас из своего ласкового "Вальтера" косточку промеж глаз! .. Не верти
башкой, мерзкое животное, не мешай, стерва, целиться! .. Успокойтесь,
гражданин Гуров. Это я вас пужанул слегка, а вы уж сразу, как Александр
Матросов, под пистолет претесь. Может, сами пулю в лоб хотите и - с концами
от меня и бессмысленной жизни? "Тогда садитесь и не питюкайте. Выкладывайте
лучше насчет душевных реакций на разрушение нормативных отношений к
ценностям. Наш договор остается в силе.
Дочь вашу мы не потревожим, Как вещала она для бурлящей Латинской
Америки о проблемах коммунистического вас питания, так и будет вещать, пока,
конечно, латинские страны слушают эту говенную ложь о чистейшей якобы
нравственной атмосфере жизни советского общества. Кроме всего прочего, дочь
ваша стучит нам, оказывается, со школьной скамьи. Крыса. Настоящая крыса.
Ваша плоть, ваши зубки, ваша мертвая серость душонки. Стучит, блядюга...
Молчать! Я повторяю: бля-дю-га, потому что стучит она, как Стаханов в забое,
закладывает и анекдотчиков, и сплетников, и тех, кто тряпками фарцует. И
ведь никогда ее, паскудину, не расколят сослуживцы, потому что механика
функционирования стукачей сейчас у нас совершенна.
Мы изредка дезавуируем подонков, ублюдков или совершенно порядочных
людей и убиваем с ходу пару зайцев. Подонки держат себя в рамках, если не
катятся в дерьмо, а люди порядочные, узнав, что их считают стукачами,
нервничают, умеряют свои либеральные наклонности, некоторые в конце концов
перестают доверять сами себе, действительно начинают постукивать, другие,
перенервничав, перекомплексовав, перестают осторожничать и исключительно для
того, чтобы их не считали стукачами, делают глупости: подписывают письма
протеста, распространяют Самиздат, передают содержание Голосов, и тут-то мы
их - к ногтю. С работы, от кормушек разных - в жопу, от диссертаций,
повышений, допусков к статистике и прочей сверхсекретной документации, от
поездок в Соцлаг и в Каплаг, от пирога, короче говоря - ко всем чертям.
Почему, спрашиваете, я говорю "мы выявляем", "мы - к ногтю"? Потому
что по долгу службы, по соответствию званию и ролвеой установке я ведь
все-таки не граф. Я помогаю органам делать всю жизнь как раз то, с чем мне
надобно было бы активно бороться и поэтому я дохлое говно, которому нет
теперь ни спасенья, ни прощенья.
В общем, дочь ваша будет в порядке... Крыса! Блядюга! Она еще в
либералках, сучка, числится. Во Францию мы ее давеча для понта нашего не
пустили, материал зарубили, как якобы недостаточно боевой и бросили временно
для пущей маскировки с Латинской Америки на Австралию тискать очерки о
моральном облике молодого советского человека - строителя коммунизма. Вот
что происходит... Итак, выкладывайте. Слушаю...
26
Как все оказывается просто! Порожденный истерическим страхом за свою
шкуру холодный расчет. Ни отца, ни мать вы в такие моменты не воспринимали
как близких по крови, да что уж говорить по крови! Вы не воспринимали их
вообще как людей, как особей, которым дороги и необходимы биологически и
воздух свободы, и хлеб с маслом. Вот что такое торжество совершенных
принципов коммунистического воспитания, выдуманных Сатаною и воплощенных в
жизнь гомункулюсами вроде вас, гражданин Гуров...
Не все, слава Богу, дети предавали родителей, соседей, друзей и близких
родственников. Не все. Я понимаю, что вы всего-навсего один из многих. Но
все-таки - рекордсмен! Замочить и маменьку, и папеньку - это, согласитесь,
и в уленшпигелевские времена считалось мировым рекордом злодейства,
штурмовать который не отваживались даже самые низкие души...
Значит, страх, расчет, само мерзкое деяние, после которого не было пути
назад, и приспособительная для выживания работа механизма вытеснения из
психики импульсов тревоги, боли, сожаления, сострадания и воображения
состояний отца и матери. Ну, и время, время, стирающее в памяти и дела, и
лица, и дерганье ножками умирающего в последних судорогах стыда... Вот как
все, оказывается, просто. А сонм блядей, реки коньячные, социальное счастье,
азарт дельца, вечный напряг пребывания в роли коммуниста и руководителя,
воспитание дочери, перевод нахапанных бумажных деньжат в ценности были для
вас демагогическими моментами, тащившими по жизни и абсолютно отвлекающими
от прошлого. Хорошо, что вы не свистнули насчет того, что идейные
соображения поддерживали в вас силу жить после трагического предательства
отца. В праве на трагизм вам отказано вообще. И я бы все равно не поверил.
Хотя многим говнюкам казалось, что именно идейные соображения поставили их
перед страшилищной рожей трагического конфликта. Они хотели идейностью,
мнимой, разумеется, оправдать злодейство. Истинная идея в подобных случаях
приводит нормального человека к выбору: отказ от отречения и предательства
или самоубийство. Это вам, гражданин Гуров, не в брянском гастрономе: тут
вам третьего не дано. Я не встречал буквально ни одного подонка, сумевшего
надуть самого себя так искусно, что органически уверовал он в свою
идейность, как побудительную причину "субъективно трагических" и "объективно
необходимых" актов предательства и отреченья, Хотели они освятить подонство,
слова говорили, и вы говорили слова, личико, страдающее высоким страданием,
делали, дымились на трибунах, казались все вы, казались, подчеркиваю,
идейными, а на самом деле... Говно вы на самом деле! И никто лучше вас не
знал тогда и не чувствовал, какая чудовищно лживая и грязная туфта -
ленинская, большевистская, классовая мораль. То есть, антимораль, оружие
Сатаны Чертилыча в борьбе с ценностями, данными человеку Богом. Так я и
думал, что никакой реакции человеческой на разрушение этих ценностей не было
в вашей душе, гражданин Гуров... Холод... Расчет... Инерция существования...
Беспамятство... Бездушие... Пустота... Вы - крыса! .. Вы - крыса! И вы
мечетесь по лабиринту от одной крысоловки к другой, к третьей, к четвертой,
к сотой, и каждая - вот фокус, - оказывается не смертельно-губительной, а
наоборот, спасительной, потому что в той вон крысоловке приманка - мизинец
маменьки, вон в той - папашкин вострый глаз, в этой - честь, в этой -
совесть, и вы жрете приманки, жрете, и Асмодей открывает тогда затворы, и вы
вываливаетесь из крысоловок на волю, жирные крысы, обратно в лабиринт,
усваивая с каждым разом все лучше и лучше, что в крысоловках даже с
невообразимо страшными приманками не смерть, а спасение! .. Понимаемое,
кстати, нормальными людьми как смерть.
Вот что происходит после того, как империалистическую войну превращают
в гражданскую спасители человечества от власти капитала, еби их в душу мать!
Я вот слушал вчера "Би-Би-Си". Тухнет мир на глазах. Бессмысленно
протухает. Терроризм. Похищения. Те же Силы, которые помогли дьяволу сделать
своим оплотом одну шестую часть света, гуляют с бесовскими мурлами по
остальным пяти шестым. И нипочем этим частям опыт России, Германии, Китая.
Клюют они на тех же самых красных червяков.
Хотите знать, какой именно случайности обязаны вы за чудовищную удачу
спастись, дожить до седин и стать миллионером? Пока я возился с вашим
папашкой, пока бросали меня то сюда, то туда на излов врагов народа, руки до
вас не доходили. А когда дошли вроде бы в сороковом... Звоню однажды в
обком. Велю доставить рыло ваше гнусное прямым ходом в мой кабинет.
Отряд особого назначения уже полег от пуль, инфарктов и безумия.
Одиннадцать человеко-врагов угрохал я своими руками, и испытали они перед
концом если не все муки ада, то самые пикантные и мрачные, а Гутман, тот
Гутман, который изнасиловал ко всему прочему сестру мою и тетку, тот Гутман
имел возможность насладиться перед погибелью тем, как грязные, вытащенные из
Бура урки харили его дочь, его жену, его двоюродных сестер, его двух родных
теток... И это все преподнес ему я - вонючий палач, старший лейтенант
Монтекристов. Я засунул в мясорубку возмездия невинных в общем баб... Н~.. И
нет мне ни прощения, повторяю, ни спасения...
Но я ликовал, тихо ликовал, молясь, чтобы увидели с небес это возмездие
моя матушка, батя, тетка, сестрица, смаковал, ликуя, последние капли жизни,
бродившей от помешательства и горя в бандитских жилах. Я напоминал ему
ежеминутно про Одинку, и когда он не выдержал (выходит-таки, существуют
некие нормы здоровья и выживания, существуют для последнего злодея и
насильника пределы, которые преступает сам он по отношению к своим жертвам,
но сам же, сволочь, став жертвой, одолеть психически не может!), и когда
Гутман, не выдержав, начал перекусывать себе вену, а перекусывал он ее
долго, ибо ослаб, когда, воя, добирался он золотыми клыками до бережков
своей жизни, до собственной речки Одинки и, возможно, отыскивал краем
сознанья тот миг, тот шаг, который привел его к таким нечеловеческим
кошмарам, я не мешал ему, не мешал, грызи себя, крыса, грызи, вгрызайся, еще
немного и ослепнешь ты от своей крови, ослепнешь, как ослеп в тысяча
девятьсот двадцать девятом от похоти, в горевшем уже сарае, на моей тетке
живой, на моей живой сестренке, грызи себя, крыса...
Шестнадцать часов добирался Гутман до вены. Уверен, что показались ему
часы эти вечностью, что получил он за все сполна.
Но справедливости, как это ни странно, в мире не становится больше от
попыток человека уравновесить насилие и зло самым жестоким возмездием, хотя
идея поучительности возмездия жива и наглядна, как мудрый гриф над горою
трупое, и образ этот удерживает, очевидно, некоторых от зла и насилия. Но не
будем останавливаться на этой щекотливой теме, а то вы еще вознадеетесь в
глубине души, что я вас пас годами и взял для бурного братания в конце
беседы.
Признайтесь: промелькнула, обвеяла вас на миг сладким ветерком ласточка
надежды?.. Обвеяла... Может быть, захотелось вам также спросить меня, куда я
гну и где же край вашего трудного часа? .. Захотелось... А не захотелось ли
случайно вашему телу, ощутившему полное бездушие и отгороженному гнусью
своих дел от Бытия, выбраться, используя последний остаток энергии жизни, из
потока бессмысленного существования? Если захотелось, то попросите меня
пустить вам пулю в лоб... Ах, пока что не появилось у вас такого желания...
Ну, ладно, валяйте, живите.
А вот у меня, кажется, в сорок девятом проходила именно в этих же
выражениях беседа с одним поляком... или литовцем... или венгром... в общем,
с кем-то из оккупированных нами. Прямо так и спросил, собака, не желаю ли я
слинять из органов, из этого унылого ада хотя бы в прохладное чистилище, и
если желаю, а силенок для отвала не хватает, то он с удовольствием и
исключительно с целью помочь ближнему вырваться из лап Сатаны, пустит мне
пулю в лоб. Вторую пулю он тут же, он поклялся в этом жизнью и свободой
сыновей, пустит в лоб себе. Спокойно, без лукавства, с мудростью в
измученных бессонницей глазах, втолковывал мне то ли эстонец, то ли еврей,
