припрут коленом к стенке... Вот сейчас, не хитря, я даю вам слово палача:
если вы, как на духу, расскажете мне о своих эмоциях, уясните: эмоциях, а не
о бурных или медленных химических процессах, происходивших в вашей памяти, в
совести, в мозгу, я повторяю, даю вам честное слово палача, оставлю вас
наедине с вашей маменькой и больше никогда не заикнусь об этом деле...
Отказываетесь. Понимаю. Насильно и никакими посулами я не заставлю вас
раскрыть передо мной душу. А вдруг у тебя ее нет? Волк! Глиста! Крыса!
Одевайся, сволочь! С папенькой твоим мне меньше пришлось возиться и открылся
он в конце концов, а ты выкручиваешься перед самим собой! .. Пошли! .. Если
ты продал душу Дьяволу за уверенность в том, что нет твоей прямой вины в
смерти маменьки, то я тебя сейчас достану, сучка, достану! Я эксгумирую на
твоих глазах то, что ты воровато закопал в паперти или в совести... плевать,
мне все равно!
21
Где моя папочка? .. Вот моя папочка! .. Читайте свое заявление в
партком института, гражданин Гуров, об отказе от отца. Читайте. Я совсем
отрезвел, читайте... Оживает память? Лепечет гунявая совесть: агу-агу?..
Папеньку ведь тоже вы погубили вот этим своим патетическим письмом. Как
прекрасно оно сохранилось! Ни червячка, ни запашка, ни трупных пятен, ни
тленья, и течет, чуете, течет по синеньким, венозным закорючкам вашего
почерка чернильно-кроваво-говенная кровь отцеубийства. А у вас самого
сосудики уже не те, сердце сдает, черты лица благодаря мне соответствуют,
наконец, вашей внутренней сущности, легкий циррозик от вечного коньячка,
естественная смерть взяла уже в кассе предварительной продажи билетик для
встречи с вами, но вам безумно хочется жить и почти невозможно примириться с
тем, что письмо это переживет вас... Правда?
Вы тогда думали - участь папеньки предрешена, видели - пустеют
партхоромы в вашем доме и соответственно редеют ряды дружков и подружек на
лекциях в институте. Это заметал Сеньор Арест Ежович товарищей с семьями.
Начали с царя-батюшки и вот возвращалось к ним их же чудовищное злодейство с
кривой ухмылкой на бандитской харе... Тут-то вы и просекли в один миг, как
показалось вам, происходящее и вправду сорвали куш: спасение и карьеру. Не
без помощи, заметим, случайности.
Да... случайности... случайности... Ласточки-случайности... Пожалуй,
думаю я сейчас, нет на белом свете вещицы волшебней и замечательней! Может
быть, и не вещицы вовсе, а... существа, хоть и не плотского, не духовного,
но существа! Существа! Оно настолько мало, что мы не можем предвосхитить ни
времени его пояеления, ни точки приземления на зелененькой полянке Судьбы. А
вы знаете, что так называемая "чистая случайность" принципиально не может
быть ни замечена, ни осознана? Сама она уже принесла счастье, горе, удачу,
смерть, славу, нищету и слиняла, и за нее человек в ста процентах из ста
принимает тающий на глазах огненный прочерк - след движенья, - соединивший
настоящее с будущим или возвращающий прошлое, как в случае с вами, гражданин
Гуров, в настоящее. Бывает еще предчувствие прилета случайности - наитие,
но причину его самовлюбленный, хамоватый человеческий разум относит к своим
гениальным способностям, а не к самому существу случайности, едва- едва
тронувшей светом или тенью, это зависит от направления ее движения, кончики
наших нервов, верхушки травинок на полянке судьбы.
Но кто? В каном году? На каком допросе? В связи с каким делом
развивались передо мной эти мысли о случайности? Вот сумасшествие - от
невозможности вспомнить!
А вы на самом деле не жить безумно хотите, а все забыть, забыть,
забыть! И вам удавалось и удается принимать страстное желание всезабвенья за
безумную жажду жизни... Но кто же все-таки изволил философствовать насчет
случайности? Прах сонма подследственных моих сгнил, лиц их не восстановить в
памяти, протоколы допросов размыты дождями дней и мокрым снегом долгих лет,
а мысли ихние всплывают вдруг, оживают, раскрываются, как водяные лилии,
помимо моей воли и шевелят мой язык и снова тонут е гадостном омуте моего
существованья. Сука вы, гражданин Гуров! Ведь вы не знали точно: возьмут
вашего папеньку или оставят, положение у него тогда было прочнее, чем у
остальных. Однако, решив не рисковать, на всякий, так сказать, случай, и
почувствовав к тому же отцовское смятенье, тиснули вы это письмецо.
Соображали, в общем, вы правильно. После ареста цена отреченью от отца была
бы грошовой, если не никакой. Но до ареста такое блядство котировалось бы
высоко. Высоко!.. И вот, когда ваша маменька, горько пошутив, собрала
папеньке, так многие тогда делали, корзинку с бельишком, куревом, колбаской
и хлебушком, вы поняли: пришла пора! ..
Вы прелестно мне подыграли, потому что спешили. Мне нелегко было
подкопаться под Понятьева, несмотря на кучу доносов и готовые сценарии его
дела, сочиненные мной в тиши ночей. Нелегко. Крепко сидел ваш папенька в
партийном кресле. От прошлых заслуг лопалось его пузо, перетянутое старинным
грузинским ремешком, подарочком Сталина. Член ЦК. Шеф различных обществ,
один из отцов Нового Крепостного строя. Демагог. Начетчик. Рысь битая,
циничная и подлая.
Запоздалое вам спасибо, гражданин Гуров, милый сынуля нового типа.
Спасибо.
Ах, вы понимали, что участь отца в любом случае решена и защитили свою
судьбу и карьеру единственным из имевшихся тогда способов...
Нет! Ни черта не знали вы об участи папеньки, Ни черта не знали и о
колуне, занесенном мною над его хребтиной. Не всех же бесов мы тогда
отловили и пошмаляли. Многие до сих пор гремят костями к светлому будущему.
Могла коса гульнуть мимо папеньки. Просто вы подстраховались. Вас учили всю
вашу жизнь каркать на мораль традиционную и буржуазную, вот вы и сдали на
"отлично" экзамен по морали советской... Полагаю, события развивались
следующим образом. Папенька с маменькой, чтобы снять тревогу и развлечься,
слиняли на охоту в Новый заповедник, а вы, загнанный страхом за собственную
шкуру, звякнули к нам в управление. Так, мол, и так, эсерская пакость
собралась в своем логове, Не дремлите, товарищи! Звонили анонимно. После
звонка вы выступили на общем партсобрании, где и зачитали свое гнусное
отречение, подчеркнув, что делаете это тогда, когда скрытый враг, гражданин
Понятьев, еще находится на свободе.
- Павлик Морозов жив, дорогие товарищи, он подрос. Он вырос, он
бдителен, как никогда, он вооружен учением, перед которым не устоит любой
чуждый социализму человек, кем бы он ни был! Имя Павлика - комсомол! ..
Без капли застенчивости запели вы "Интернационал", вас тут же усыновила
сорокапятилетняя Скотникова - садистка и стукачка, а я получил, наконец, в
свои руки убийцу отца и матери. Спасибо вам!
Ну, как состояние? Уверенное или мутит? .. Тоскливо? Безмятежно?
Что-нибудь дрогнуло в вас? Что-нибудь в душе шевельнулось? Может быть, в
психике таких людей, как вы, отделяется один возраст от другого по мере
движения к смерти, вроде ступеней громадной ракеты, и детство, юность,
зрелость сгорают так бесследно, словно их вообще не существовало? Или они
существуют в памяти абсолютно изолированно друг от друга и от вашего
сегодняшнего "я"?
Не желаете говорить на эту тему? Ну, и хер с вами! Тогда давайте
обедать. К папеньке мы еще вернемся. После обеда займемся маменькой...
Завтра в двадцать ноль-ноль состоится ваш раэговор с Парижем, с мадам
Гуровой. Зять с дочерью тоже там? Молодцы! Славно гуляете по буфету!
Лазурный берег... Косметическая клиника в Бордо, Я бы вашей супруге натянул
на зажравшуюся харю морщины вот этой рукою быстрей и почище тамошних
шарлатанов... Кое-какой текст разговора выдаст вам Рябов... Мелькнула
мыслишка проорать что-нибудь в трубку? Нет? Не верю. Или вы уже так
подавлены, что все - до лампочки? Тоже нет? Значит, тогда вы уверены в
не-про-хан-же любого хулиганства. Угадал? То-то! Поэтому не пытайтесь
хипежить. Рябов осерчает и переломает вам пару ребер. Это ни к чему... Пусть
ваши родственнички спокойно и бессовестно отдыхают в капиталистическом аду
от нашего советского рая. Им продлят визу. Культобмен с францией только
выиграет от этого, а мы тут еще позанимаемся, поглядим программу "Время",
понаблюдаем, как мчится страна к своему шестидесятилетию. У вас когда день
рождения? Прошел? Жаль. У меня же ровнехонько седьмого ноября. Отметим его
непременно. Я угощаю.
22
А помните, как отдали вы приказ перебить перед уходом из Одинки всех
наших кошек и собак? Да, да! Лично вы. Вы ведь командовали дьяволятами, вы и
приказ, естественно, отдали. Не я же и не Бухарин его отдавали.
Ворошиловские стрелки! Пах! Пах!., Пах! Мя-яу... Ав-ав-ав!,. Ах, вы этого
тоже не помните и призываете, впервые за всю нашу беседу, на помощь
свидетелей. Кис, кис, кис! Хороший кот! Но я сиамцев не люблю. Трильби!
Трильби! Ко мне. Этих я тоже не люблю. Я люблю замызганных Васек, Мурок,
вечнобрешущих Шавок, Кабздохов, Пиратов и Жучек. Перебили вы их, перебили...
Предполагаете, что это могло быть сделано исключительно из "гуманных"
соображений? Для животного домашнего, по-вашему, лучше смерть, чем
бездомность?.. Так, так...
То есть, как это вы требуете прокурора по надзору? Вы что, очумели?
Может, жалобу в ЦК желаете тиснуть? - Не про-хан-же! Я - ваш прокурор! Я
ваш Брежнев, Громыко и прочее политбюро! .. Не валяйте дурака и поймите,
пожалуйста, сводить вас с ума я не собираюсь... Неужели так трудно понять,
что я болтать хочу, болтать, отпустить язык на волю без конвоя, пусть себе
мелет что угодно? Я же вслух говорю то, что думаю, первый раз в жизни, сука
вы эдакая!
После того письмеца и партсобрания папеньку я вашего спокойно сгреб, и
он сполна получил за все, сполна. Так мне, во всяком случае, тогда казалось.
Маменьку я брать не стал. Она была славная, несчастная, верная и неповинная
в преступлениях и делах своего мужика женщина. Она не отреклась от него,
таскала передачки, писала письма Сталину и поседела, сдав сразу лет на
двадцать от вашего, гражданин Гуров, гнойного предательства. Не тронул я ее,
но папенька ваш думал, что жена его блядь. Он слышал инсценированные мной
пьяные вопли на чекистских борделях. Он получал состряпанные моими
мошенниками письма якобы от супруги, с проклятьями и чудовищными
откровениями типа "ты никогда не удовлетворял меня, но я ради партии
поддерживала в тебе иллюзии того, что ты прекрасный муж чина. Ты - дрянь! А
вот твой следователь - романтик наших органов и чувств..." Грубо, конечно,
глупо, не талантливо, но ведь и я тогда щенком был двадцатилетним,
трясущимся и безумствующим от скрежета в душе комплекса гравюра
Монте-Кристо. Мну все равно было, как и чем достать вашего папеньку. Главное
- достать! И я доставал. Я его так достал, что... Впрочем, речь о том деле
- впереди.
23
Граф Монте-Кристо... Все же какая-то падла стукнула, что это я промеж
рог врезал возбужденному первой половой грохотухой активисту. Кандей. Семь
суток... Хотя, нет! Не будем уходить от вашей маменьки, гражданин Гуров!,.
Она бродила, бывало, по ночам под окнами Управления, дожидаясь меня,
бросалась в ноги, умоляла разрешить разделить судьбу мужа, помочь ему
строить социализм в любых, даже каторжных условиях, ибо дело не в условиях,
а в практическом соответствии нашим идеалам... Графу Монте-Кристо из НКВД не
удалось спасти вашу матушку от высылки. От казни удалось. Я подсунул одному
