и упорство воспитателя поколебалось. Сергей Львович скрепя сердце прервал
переговоры, опасаясь, как бы жена не прибавила лишнего. Наконец учитель с
чувством поклонился и заявил, что остается единственно из благородных
чувств, проявленных родителями.
Александра искали и нашли у Арины.
К его удивлению, его не тронули.
Но по ночам он часто просыпался; сердце его гулко билось, глаза
застилала ненависть. Он вглядывался в лицо спящего с холодом и бешенством.
С тех пор как он затолкал в печку свои листки, опозоренные рукою француза,
он не переставал упорно, страстно желать его смерти. Будь он старше, он
вызвал бы его; Монфор недаром рассказывал ему о дуэлях и показывал выпады
в терцу и кварту. Но шпаг не было, и его осмеяли бы.
Незаметно воображение увлекало его. Он бежал из этого дома, из Москвы;
бродил по дорогам; слава окружала его. Он воображал глупый вид Руссло,
который проснулся и не нашел его утром в комнате. Однажды он тихонько
встал, дождался за дверью Русслова пробуждения и сквозь щелку наслаждался
растерянным видом сонного Аргуса. Француз, казалось, что-то по-
[161]
нял, заметил в маленьком монстре; он присмирел и стал обращаться с ним как
со взрослым, льстя его самолюбию. Перед сном, ссылаясь на то, что из окна
дует, он передвигал свою постель к дверям, переносил урыльник и спал, как
цербер, у самого порога.
3
В двенадцать лет, в своем наряде, сшитом домашним портным, с острыми
локтями, он казался чужим в своей семье. Как затравленный волчонок,
поблескивая глазами, он шел к утреннему завтраку и с принуждением целовал
у матери руку. Ему доставляло радость превратно толковать смысл
родительских разговоров. В двенадцать лет он беспощадно судил своих
родителей холодным, отроческим судом и осудил их. Они не подозревали об
этом. Но и они стали тяготиться и с нетерпением поджидали, когда уж
Василий Львович вспомнит о своем обещании. Как все не клеилось в этом
году; пусто и холодно в этом доме.
4
У Сергея Львовича была драгоценная черта, которая помогала ему жить,
была залогом счастия: он был неспособен к долгой печали. Пролив слезу, он
тотчас же оживлялся, вспоминая острое слово, слышанное вчера, или забавный
случай. Забавных случаев было в Москве всегда много. Царь, посетивший
Москву, в Дворянском собрании вел в первой паре старуху Архарову, и в это
время дама почувствовала, что теряет исподнее. Как древняя римлянка,
старуха, не подавая вида, пренебрегла, наступила на упавшее исподнее и с
гордой осанкой села рядом с царем. Старики московские гордились,
хвастались и утверждали, что ни одна из нынешних модных красавиц не
способна на такой поступок:
- Глазом не сморгнула!
Все это Сергей Львович рассказывал уже на второй день после потери
Михайловского.
Письма Ивану Ивановичу посланы, этим самым приняты необходимые меры, и
оставалось ждать. По вечерам Сергей Львович вспоминал, как гостил у тес-
[162]
тя, и в воспоминаниях село Михайловское казалось обширным владением,
окруженным дремучими лесами, с озером, которое по пространству более всего
напоминало море; "морцо", - сказал Сергей Львович; дом был большой, уютный
и теплый, старинный; службы удобно размещены. Леса кругом необъятные.
Надежда Осиповна слушала и не возражала, а Марья Алексеевна, утирая слезы
платочком, горевала о своем Захарове и все сказанное зятем относила именно
к нему. Наконец она дала совет зятю и дочери написать прямо самому злодею.
- Может, это на него так, нашло, а теперь уж и передумал. У них у всех
это бывало - от мнения. Может быть, опомнился и уж сам жалеет.
Сергей Львович нахмурился и наотрез отказался.
- О нет, - сказал он с недобрым спокойствием, - он пожалеет! Нет. Я
писать не стану.
В тот же вечер, не без трепета и отвращения, он написал письмо
генерал-майору, прося его взыскание отложить, а самое дело прекратить.
Если же сие невозможно, его превосходительство благоволит потерпеть
короткое время, по неимению в наличности денег. Надеясь на благородство
дворянина и дяди, он ждет от его превосходительства ответа, а впрочем
пребывает с совершенной преданностью и проч. Надежда Осиповна сделала к
письму краткую приписку.
Ответа ни от Ивана Ивановича, ни от арапа не было.
Сергей Львович начинал роптать. Он так отчетливо воображал свою
потерю, что более не ожидал спасения. Он роптал на Ивана Ивановича
Дмитриева, который так занесся, что и ответить не может старым друзьям,
роптал на правительство. Наконец он дошел до того, что объявил
единственным царствованием прямо благородным недолгое царствование
Третьего Петра.
- Поцарствуй он еще года с три, - сказал он однажды, - не я у Ивана
Ивановича просил бы заступничества, а он у меня.
Как отнятое Михайловское в воспоминаниях становилось обширным
поместьем, так и потерянное еще его отцом значение становилось в прошлом
решительным могуществом Пушкиных.
- А потом пошли tous ces coquins(1), все эти плуты, конюхи, которые
кричат во все горло - a gorge de-
- -----------------------------------------
(1) Все эти негодяи (фр.).
[163]
ployee, - a о чем кричат? Бог весть. И теперь с кем говорить? Chute
complete!(1)
Все эти должности, департаменты, присутственные и судейские места он
строго теперь осуждал:
- Ябеда есть ябеда, а приказный всегда крючок и более никто.
И вдруг, когда уж перестали ждать, получен пакет от Ивана Ивановича,
запечатанный толстою сургучной печатью.
Сергей Львович распечатал пакет. Руки его дрожали, как в ту памятную
ночь, когда он был в проигрыше и вдруг ему повезло: открылась счастливая
талия.
Иван Иванович посылал Сергею Львовичу копию с рапорта псковского
губернского прокурора. Сергей Львович прочел, бросил на пол и растоптал
ногой. Он был бледен.
Прокурор, по-видимому, был поклонник наливок и настоек старого арапа;
рапорт его был неприличен и груб. Прежде всего были странны цифры - он
насчитал - "видимо, с пьяных глаз", - сказал Сергей Львович - всего в
Михайловском дворовых людей и в деревнях крестьян мужеска 23 и женска пола
25 душ, а не двести, как полагали Сергей Львович и Надежда Осиповна.
Господина Пушкина жалоба вовсе несправедлива, - писал далее этот негодяй -
ce faquin de prikazny(2), - поелику от него платежа двух тысяч рублей
нигде не видно.
- Не видно! - сказал, бледнея и усмехаясь, Сергей Львович. -
Превосходно написано: не видно.
А кроме того, генерал-майор Ганнибал представил в суд племянницы его
Надежды и мужа ее Пушкина письмо, коим они просили его, Ганнибала, по
неимению денег...
Сергей Львович пропустил две строчки... но он, Ганнибал, на это никак
не согласен. И, видимо, все написанное теми же Пушкиными есть одно
напрасное затруднение начальства в переписках.
- Я поеду к государю, - сказал Сергей Львович и крикнул Никите: -
Одеваться!
Только после этого прочел он письмо Ивана Ивановича. Поэт был любезен
и писал, что отдал прокурору, рапорт коего в копии он посылает Сергею
Львовичу,
- -----------------------------------------
(1) Полное падение (фр.).
(2) Этот плут приказный (фр.).
[164]
приказ исполнение дела отсрочить и притеснений не чинить. К пересмотру же
дела он, к сожалению, поводов не находит. Далее он просил кланяться милым
его сестрам. Василью Львовичу он будет писать особо.
Сергей Львович мгновенно успокоился. Взяв с полу щипцами рапорт
мерзкого прокурора, он бросил его в камин и уничтожил самый пепел.
Назавтра никто бы не сказал, что еще недавно Сергей Львович был готов
ехать к государю и бранил правительство. Исполнение дела отсрочено - а это
было самое главное. Могло пройти и пять и десять лет до этого исполнения,
а там наконец - глядь - с божьей помощью и дядя умер. Нет, и после
Третьего Петра с грехом пополам можно было жить. Конечно, Иван Иванович,
пожалуй, мог бы и вовсе истребить это дело, но уж бог с ним. Впрочем,
совершенно излишне посылать какие-то копии, рапорты всех этих каналий, над
которыми он начальствует. Можно быть вельможей, не будучи светским
человеком, и поэтом, не понимая истинного приличия. Самые стихи Ивана
Ивановича вдруг стали менее нравиться Сергею Львовичу: в них встречались
натяжки.
Михайловское опять принадлежало им и уж более не было тем громадным
поместьем, которым казалось, когда его отняли. Дом был, может быть, и
уютен, но крыт соломой.
А о Сашке и устройстве судьбы его можно было не думать. Все
складывалось превосходно: братец Базиль везет его в Петербург, к иезуитам,
и Сашка будет воспитываться вместе со всеми этими юными бездельниками
Голицыными, Гагариными и tutti quanti(1). Ces reverends peres, святые
отцы, образуют его характер, который, правду сказать, несносен. Вечная
возня в доме, драки с Лелькой и ссоры с Руссло - хоть кому надоест.
5
Олинька двигалась по дому неуверенно, всем существом чувствуя и зная,
что она нелюбима. Она боялась матери до дрожи в коленках и бледнела от
сурового взгляда; она хитрила, скрывала и во всем лгала - даже тогда,
когда это было не нужно.
- -----------------------------------------
(1) Прочими (ит.).
[165]
- Parole d'honneur, честное слово, - лепетала она, когда ей не верили.
Если бы не ее мелкая походка, походка девчонки, которая знает, что
нашалила, и боится наказания, да не блуждающие взгляды, по которым было
видно, что она лжет, да не бесцветные ресницы, она бы, может быть, была
миловидной. Она была вся в Сергея Львовича и разве грубоватым носом да еще
чем-то вокруг рта - в мать. Волосы ее вились по вискам. Мимолетные
гувернантки, которые раза два появлялись в доме то на месяц, то на неделю
и исчезали бесследно, ведали ее воспитанием. Монфор не замечал ее. Руссло
как рачительный член семьи учил и ее изредка французской грамматике и
правилам арифметики. Ходил к ней одно время какой-то вечно пьяный
немец-танцмейстер и учил стучать на клавикордах; играл он плохо, да был
дешев. Олинька сбивалась с такта, он пребольно бил Олиньку за это по руке
линейкой, она хныкала, музыка эта надоела Надежде Осиповне, и музыкальное
образование Олиньки было закончено. На клавикордах в будни стояли тарелки
с объедками, а когда ждали гостей, тарелки и все другое убирали и стирали
пыль; но клавикордов никто не касался; как гроб, стояли они в гостиной.
Олинька любила Сашкины выходки; ссоры его с матерью и Руссло были для
нее праздником; она со сладострастием, спрятавшись за дверью, слушала
выговоры Руссло, крики матери и в ответ это странное, короткое фырканье -
Сашкины ответы.
Она была безмолвной свидетельницей Сашкина нападения на Руссло и,
втянув плечи, с горящими глазами, открыв рот и затаив дыхание,
подсматривала в замочную скважину. Комнаты их были рядом. С этого времени
- в особенности потому, что Сашку не наказывали, - она питала к нему
боязливое уважение.
Вдруг, в одно утро, оказалось, что она уже не ребенок, что-то новое
появилось в походке, вечером ее заметили гости, сказали: как выросла!
Невеста! - и Надежда Осиповна испугалась. Неужто ей впрямь тридцать шесть
лет, и дочь ее - подросток, девушка, скоро, может быть, невеста? Она до
полдня сидела у зеркала неодетая и пристально на себя глядела. Кроме глаз
да зубов, ничего молодого в лице не было. Но шея, но грудь, но
тяжеловесный стан, который прельстил Сергея Львовича, - неужто впрямь она
уже старуха? Сыновья рос-
[166]
ли, это ее не старило, она не много и не часто о них думала. У Сашки был
дурной характер, его вскоре отвезут к иезуитам, Левушка толст и
прелестный. Но она не желала, чтоб ей говорили: у вас дочь невеста. Жизнь
пролетела и канула без страстей, без измен, без событий. Она жалела, что
когда-то, до Сергея Львовича, не было у нее катастрофы с тем гвардейцем, с
пьяницей. Он, кстати, тогда и не был пьяница. Как надоели ей эти мужнины
декламации перед камином, его остроты, его шлафрок, его походка.
Она стала строже к Ольге; дети разоряли их - одни наряды сколько
стоили! Ольга отныне ходила в затрапезе. Арина штопала ей чулки, зашивала
дыры и молчала. Ольга шепотком, быстро ей жаловалась, но Арина привыкла к
