"Флота капитан 2-го ранга и раб божий 62 лет, Аннибал". Фамилия была
написана, по забывчивости, с росчерком, парафом. Надежда Осиповна постояла
с минуту у креста, от которого шел еще сосновый дух. С горы была видна вся
окрестность. Она решила положить над отцом черную плиту с более приличною
надписью.
Сергей Львович все не ехал, в Михайловском было холодно и голо, и
Надежда Осиповна заскучала. Все ей стало тошно, лень стало ходить в
Тригорское, она не могла привыкнуть к дому, ни к своим владениям; ей все
чудилось, что она не на своем месте и что усадьбу скоро отнимут - та же
злодейка Толстиха, жившая во Пскове. Многих деревень как не бывало. Она
негодовала на Сергея Львовича, что не едет и бросил ее, беззащитную, в
этой глуши. Она заскучала тяжелой, нездешней, непсковской, заморской,
желтой скукой. Сидя по вечерам у себя с полузакрытыми глазами, она кусала
ногти и пальцы и равнодушно плакала большими мутными слезами. Дом притих,
как курятник, на который налетел большой ястреб, и гарем старика,
ожидавший еще своей участи, притаился.
Тут случился храмовой праздник, и предприимчивая Палашка решилась. Все
девки разоделись и пришли поздравить барыню. Надежда Осиповна вышла и,
скучая, посмотрела на них в лорнет. Девки поклонились и затеяли танцы.
Надежда Осиповна велела вынести кресла и уселась. Девка, худая и высокая,
вдруг скинулась и пошла дробным шагом, шевеля плечами, за ней вторая,
третья. Они плясали вполпляса - плыли - как при старике, когда он бывал
трезв и скучен. Дворня, как в старые дни, собралась в кружок и издали
глядела; все молчали, потому что при старике не были приучены к
разговорам. Надежда Осиповна все смотрела в лорнет. Постепенно она
оживилась, ноздри ее стали
[94]
вздрагивать, а лицо покраснело. Девки, приученные к барским лицам, пошли
быстрее. Погода была ясная, сквозная, кругом все тихо. Надежда Осиповна,
смотря в лорнет, неподвижно сидя на одном месте, плясала каждым членом -
глазами, губами, плечами, ноздри ее вздрагивали. Она выслала девкам
пирога. Скука прошла.
Посоветовавшись со стариком Вындомским, она распорядилась. Палашку
сослала на птичий двор, гарем упразднила, а управляющим, по совету
старика, назначила благородного свидетеля, прапорщика Затепленского,
который был крепок на руку и распорядителен. Он сразу же как из-под земли
вырос со своим псом и временно занял под жилье баньку, как наиболее теплое
помещение.
Провожала Надежду Осиповну до околицы вся дворня; две девки поднесли
было передники к глазам, но быстро успокоились. Уезжала Надежда Осиповна с
радостью, почти не веря, что через неделю будет плясать у Бутурлиных.
7
Повар Николашка, которого Марья Алексеевна оставила Надежде Осиповне
до весны, сбежал.
Он был видным лицом в пушкинской дворне. Разговаривал неохотно и мало,
был молчалив и чисто брит. На него не кричали; раз Марья Алексеевна хотела
дать ему пощечину - гусь сгорел - он повел на нее бесцветными и пустыми,
как стеклянные бусы, глазами, и она не осмелилась. Девки его уважали и
звали за глаза Николаем Петровичем.
В противоположность Никите, который пил понемногу, но часто, так что
всегда бывал весел, Николай Петрович не касался вина.
Незадолго до приезда Надежды Осиповны Сергей Львович подсчитал свой
проигрыш и решил обелиться перед супругой. Он не сомневался, что проигрыш
откроется. Так он стал искать вора. Вскоре вор был найден - у Николашки
ушло непомерно много денег; ссылаясь на то, что собственное масло
прогоркло, а говядина и дичь с душком, он покупал в лавочке и т.д.
Сергей Львович призвал его и, стараясь привести
[95]
себя в ярость и брызгаясь, назвал его вором. Николашка смолчал, Сергей
Львович быстрее обыкновенного ушел со двора.
Вечером Александр, проходя в девичью, услышал в людской пение. Он
приоткрыл дверь. За столом сидел Николай, бледный, в новом сертуке, перед
ним стоял пустой штоф. Он пел долгую, однотонную песню, без слов. Это был
как бы вой, тихий и протяжный.
Пустыми, ясными глазами он посмотрел на Александра и ухмыльнулся. Он
подмигнул ему и свистнул.
- Вы, Пушкины, - сказал он медленно, - род ваш прогарчивый. Прогоришь!
Ужо тебе!
Он стал медленно подниматься. Александр испугался и попятился.
Через два дня Николай ушел и не вернулся. Вся дворня ходила
молчаливая. Сергей Львович заявил в полицию и необыкновенно оживился. Он
всем рассказывал о грабеже и побеге. Заехавшая вечером тетка Анна Львовна
долго крестилась, когда узнала, и перекрестила Сергея Львовича - Николашка
всех зарезать мог.
Вечером Александр спросил Арину, куда ушел Николай.
С некоторых пор он взял себе за правило ничего не бояться, но
неподвижный, пронзительный Николашкин взгляд и негромкий вой, который был
русскою песнею, подействовали на него необъяснимо.
Арина развела руками:
- В Польшу. Куда ему идти? Все разбойники в Польшу уходят. Сунул нож в
голенище - и ищи ветра в поле! А потом смотришь и объявился - пан,
бархатный жупан.
И вскоре приехала Надежда Осиповна.
8
Надежда Осиповна с самого начала почуяла недоброе; ее удивило и
уязвило, что как будто все без нее прекрасно обходилось. От дома она
отвыкла и не узнавала его.
Николашка сбежал из-за Сергея Львовича, это было ясно. По глазам было
видно, что Сергей Львович во многом виноват; денег в доме совсем не было.
Сергей Львович все валил на мерзавца Николашку - се
[96]
faquin de Nicolachka(1), плутовок-девок - ces friponnes de Grouchka et de
Tatianka(2) и на скверного Никишку - ce coquin de Nikichka(3). Вскоре,
однако, все открылось: получена шутливая записка от одного из юных
негодяев с приглашением прибыть в известное святилище Панкратьевны;
записка, по несчастной случайности, попалась в руки Надежды Осиповны.
Этот день был страшен; дети попрятались, дворни - как не бывало.
Надежда Осиповна сидела за столом сам-друг с Сергеем Львовичем и молча
била посуду. В гневе она была страшна, лицо ее становилось неподвижно, не
белое, а белесое, тусклое; глаза гасли, губы грубели и раскрывались. Она
бросала наземь тарелку за тарелкой. Когда полетел графин Сергея Львовича и
вино полилось по полу, он, дрожа от страха, обиды и гнева, внезапно
разъярился, ощетинился и щелкнул со стола рюмку. Это было неожиданностью
для Надежды Осиповны.
- Ах, вы бьете посуду? - сказала она, бледная, спокойная и страшная. -
Бейте ее chez votre Pankratievna(4). - Глаза ее забегали, красные жилки
налились в них.
Сергей Львович медленно встал и закинул голову Во всей фигуре его было
необыкновенное достоинство. Надежда Осиповна, окаменев, смотрела на него
- Mon ange, - сказал он тонким голосом, еле переводя дух, но уже с
торжеством, - я еду на войну, на поле сражений.
Надежда Осиповна смешалась. Она посмотрела на битую посуду; поведение
супруга озадачило ее Она боялась и мысли о том, что Сергей Львович станет
военным, - тогда ее власти как не бывало, а его к обеду не дождешься
Притом мысль о том, что она останется вдовою с кучей ребятишек, пугала ее,
с другой стороны, если Сергей Львович действительно собирался на войну,
это отчасти оправдывало его действия у Панкратьевны Все военные вольно
вели себя Сергей Львович перевел дух Быстрой походкой он направился в
переднюю, громко велел казачку подавать ши-
- -----------------------------------------
(1) Этот негодяй Николашка (фр.)
(2) Эти плутовки Грушка и Татьянка (фр.)
(3) Этот мошенник Никишка (фр.)
(4) У вашей Панкратьевны (фр.)
[97]
нель и пошел со двора - может быть, определяться в какой-нибудь полк.
Надежда Осиповна верила и не верила. Она бесилась на мужа, который
играет перед нею такую недостойную комедию, и на себя, что довела его до
отъезда в действующую армию. Больше же всего на то, что он, провинившись,
остался победителем, а она в дурах.
Надежду Осиповну словно ветром понесло в девичью. Девки сидели не
дыша. В углу она вдруг заметила Александра и широко открыла глаза. В ее
отсутствие и у мужа и у сына завелись новые привычки. Она схватила его за
ворот и почти понесла в комнаты.
У порога своей спальни она столкнулась с Ариною. У Арины было бледное
лицо, спокойное, и глаза как бы сразу выцвели и ввалились.
Надежда Осиповна толкнула ее плечом, Арина охнула и прислонилась к
косяку.
- Тварь! - сказала Надежда Осиповна, не смея взглянуть на нее.
Потом Арина отошла от дверей и пропустила мать с сыном.
Когда дверь за ними закрылась, она еще немного постояла.
- Розог! - крикнула Надежда Осиповна.
Арина перекрестилась и пошла. В людской она села на скамью, прямо и
сложа руки на коленях. Уже бежал казачок с розгами на барынин зов; она еще
больше побелела и взялась рукой за сердце.
Надежда Осиповна била сына долго, пока не устала. Сын молчал. Потом,
отдышавшись, она бросилась в подушки и заснула, усталая. Арина долго еще
сидела в темной людской. Потом она пошарила в своем сундучке, нашла
пузырек, отпила; полегчало немного; она еще выпила; потом до дна. И только
тогда, уже пьяная, качаясь из стороны в сторону, заплакала скупыми,
мелкими слезами.
[98]
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Ни осенью, ни зимою Сергей Львович на войну не пошел. Война шла теперь
и с французами и с турками. Старики московские говорили о ней резко.
Наполеон побеждал; государь, по известиям, плакал. Главнокомандующий,
старец генерал Каменский, в каждом донесении молил его уволить, а вскоре,
по слухам, и вправду бежал из армии.
Оды писались и печатались ежедневно; многие из них были посвящены
градоначальнику, а под конец всем прискучили. Сергей Львович остыл вместе
со всеми.
Между тем в Москве шли маскарады, и на одном из них Сергей Львович и
Надежда Осиповна были свидетелями забавной драки, происшедшей между двумя
приятелями за прекрасную мадам Кафка; оба вцепились друг другу в волосы.
Это было до крайности забавно, но они мало смеялись, потому что были в
ссоре.
Зимою был взят к Александру гувернер. Долго выбирали, и наконец
Александра взялся воспитывать не кто иной, как сам граф Монфор. Впрочем,
это был уже не прежний Монфор: нос его заострился и покраснел, панталоны
всегда засалены, убогое жабо трепалось у него на груди; он был по-прежнему
любезен, но почти всегда слишком весел и болтлив. По вечерам он играл
немного на флейте. Спал он в одной комнате с Александром, и мальчик
подружился со своим воспитателем. Шалости Александра француз охотно прощал.
Они много гуляли по московским улицам и садам, и воспитатель при этом
лепетал, говорил без умолку. Вскоре Александр узнал о скандальных и
забавных историях французского двора, начиная с маркиза Данжо.
Вставая поутру, француз пил целебный бальзам, после чего веселел; пил
его и вечером, если не играл на флейте; с удовольствием рисовал на клочках
бумаги все, что приходило на ум, чаще всего головы и ножки парижских его
подруг; профили были похожи один на другой, а ножки были разные.
Однажды он рассказал мальчику о всех славных поединках двух
царствований. Поставив его перед собою на расстоянии трех шагов, он учил
его оборо-
[99]
няться. Шпаг у них не было, но Монфор пришел в такой азарт, что крикнул
Александру:
- Вы убиты!
Вообще он часто рассказывал Александру о парижском свете, театре, а
раз, выпив бальзаму, свесил голову и заплакал.
2
Весною всей семьей поехали к бабушке Марье Алексеевне в Захарове.
Михайловское было далеко, все там не устроено, и никто их не ждал.
Это была первая дорога и первая деревня в его жизни. Ямщик на козлах
пел одну и ту же песню без конца и начала, стегал лошадей, потом пошли
полосатые версты, редкие курные избы и кругом холмы, поля и рощицы, еще
голые и мытые последними дождями. Он жадно слушал всю эту незнакомую
музыку - песню колес и ямщика - и вдыхал новые запахи: дегтя, дыма, ветра.
Черные лохматые псы, заливаясь и скаля зубы, лаяли.
Это была столбовая дорога, которую иногда бранили отец и дядя, -
холмистая, грязная, с пустыми сторожевыми будками; помещичьи дома белели
на пригорках, как кружево.
