бы, коровы и домашнего скарба крестьянина, рабочего или служащего лега-
лизует особняк бюрократа, его дачу, его автомобиль и все прочие "предме-
ты личного потребления и удобства", которые он присвоил себе на основе
социалистического принципа: "от каждого - по способностям, каждому - по
труду". Автомобиль бюрократа новый основной закон оградит, во всяком
случае, прочнее, чем телегу крестьянина.
Советы и демократия.
В области политической отличием новой конституции от старой является
возвращение от советской системы выборов, по классовым и производствен-
ным группировкам, к системе буржуазной демократии, базирующейся на так
называемом "всеобщем, равном и прямом" голосовании атомизированного на-
селения. Дело идет, короче говоря, о юридической ликвидации диктатуры
пролетариата. Где нет капиталистов, там нет и пролетариата, разъясняют
творцы новой конституции, а следовательно и самое государство из проле-
тарского становится народным. Это рассуждение, при всей своей внешней
соблазнительности, либо запоздало на 19 лет, либо забегает на многие го-
ды вперед. Экспроприировав капиталистов, пролетариат действительно прис-
тупил к своей собственной ликвидации, как класса. Но от ликвидации в
принципе до действительного растворения в обществе остается тем более
длительный путь, чем дольше новому государству приходится выполнять чер-
ную работу капитализма. Советский пролетариат все еще существует, как
класс, глубоко отличный от крестьянства, технической интеллигенции и бю-
рократии; более того, как единственный класс, до конца заинтересованный
в победе социализма. Между тем новая конституция хочет растворить его
политически в "нации", задолго до того, как он растворился анатомически
в обществе.
Правда, после некоторых колебаний реформаторы решили по прежнему име-
новать государство советским. Но это лишь грубая политическая подстанов-
ка, продиктованная теми же соображениями, в силу которых империя Наполе-
она продолжала именоваться республикой. Советы, по самой сути своей,
суть органы классового государства и не могут быть ничем иным. Демокра-
тически выбранные органы местного самоуправления суть муниципалитеты,
думы, земства, все, что угодно, но не советы. Общегосударственное зако-
нодательное учреждение на основе демократической формулы есть запоздалый
парламент (вернее, - его карикатура), но ни в каком случае не верховный
орган советов. Пытаясь прикрыться историческим авторитетом советской
системы, реформаторы лишь показали, что то принципиально новое направле-
ние, какое они дают государственной жизни, не смеет еще выступать под
собственным именем.
Само по себе уравнение политических прав рабочих и крестьян может и
не нарушить социальной природы государства, если влияние пролетариата на
деревню достаточно обеспечено общим состоянием хозяйства и культуры. В
эту сторону должно несомненно вести развитие социализма. Но если проле-
тариат, оставаясь меньшинством народа, действительно перестает нуждаться
в политических преимуществах для обеспеченья социалистического курса об-
щественной жизни, значит самая потребность в государственном принуждении
сходит на нет, уступая место культурной дисциплине. Отмене избирательно-
го неравенства должно было бы в таком случае предшествовать явное и оче-
видное ослабление принудительных функций государства. Об этом, однако,
нет и речи, ни в новой конституции, ни, что важнее, в жизни.
Правда, новая хартия "гарантирует" гражданам так называемые "свободы"
- слова, печати, собраний, уличных шествий. Но каждая из этих гарантий
имеет форму тяжелого намордника или ручных и ножных кандалов. Свобода
печати означает сохранение свирепой предварительной цензуры, цепи кото-
рой сходятся в секретариате никем не избранного ЦК. Свобода византийских
похвал "гарантирована", конечно, полностью. Зато многочисленные статьи,
речи и письма Ленина, кончая его "Завещанием", и при новой конституции
останутся под запретом, только потому что гладят против шерсти нынешних
вождей. Что же говорить в таком случае о других авторах? Грубое и неве-
жественное командование над наукой, литературой и искусством сохраняется
целиком. "Свобода собраний" будет и впредь означать обязанность извест-
ных групп населения являться на собрания, созываемые властью, для выне-
сения заранее составленных решений. При новой конституции, как и при
старой, сотни иностранных коммунистов, доверившихся советскому "праву
убежища", останутся в тюрьмах и концентрационных лагерях за преступления
против догмата непогрешимости. В отношении "свобод" все остается по ста-
рому: советская печать даже не пытается сеять на этот счет иллюзии. Нао-
борот, главной целью конституционной реформы провозглашается "дальнейшее
укрепление диктатуры". Чьей диктатуры и над кем?
Как мы уже слышали, почву для политического равенства подготовило уп-
разднение классовых противоречий. Дело идет не о классовой, а о "народ-
ной" диктатуре. Но когда носителем диктатуры становится освободившийся
от классовых противоположностей народ, это не может означать ничего дру-
гого, как растворение диктатуры в социалистическом обществе, и прежде
всего - ликвидацию бюрократии. Так учит марксистская доктрина. Может
быть она ошиблась? Но сами авторы конституции ссылаются, хотя и очень
осторожно, на написанную Лениным программу партии. Вот что там на самом
деле сказано: "...лишение политических прав и какие бы то ни было огра-
ничения свободы необходимы исключительно в качестве временных мер... По
мере того, как будет исчезать объективная возможность эксплуатации чело-
века человеком, будет исчезать и необходимость в этих временных ме-
рах...". Отказ от "лишения политических прав" нерасторжимо связывается,
таким образом, с отменой "каких бы то ни было ограничений свободы".
Вступление в социалистическое общество характеризуется не тем только,
что крестьяне уравниваются с рабочими, и что возвращаются политические
права нескольким процентам граждан буржуазного происхождения, а прежде
всего тем, что устанавливается действительная свобода для всех 100% на-
селения. С упразднением классов отмирает не только бюрократия, не только
диктатура, но и самое государство. Пусть, однако, кто-нибудь попробует
заикнуться на этот счет: ГПУ найдет в новой конституции достаточную опо-
ру, чтоб отправить бесрассудного в один из многочисленных концентрацион-
ных лагерей. Классы уничтожены, от советов сохраняется лишь имя, но бю-
рократия остается. Равенство прав рабочих и крестьян означает фактически
равенство их бесправия перед бюрократией.
Не менее знаменательно введение тайного голосования. Если принять на
веру, что политическое равенство отвечает достигнутому социальному ра-
венству, то загадочным представляется вопрос: почему же в таком случае
голосование должно отныне ограждаться тайной? Кого собственно боится на-
селение социалистической страны и от чьих покушений требуется защищать
его? Старая советская конституция видела в открытой подаче голосов, как
и в ограничениях избирательного права, орудие революционного класса про-
тив буржуазных и мелкобуржуазных врагов. Нельзя допустить, что ныне тай-
ное голосование вводится для удобств контр-революционного меньшинства.
Дело идет, очевидно, о защите прав народа. Кого же боится социалистичес-
кий народ, не так давно сбросивший царя, дворян и буржуазию? Сикофанты
даже не задумываются над этим вопросом. Между тем в нем одном больше со-
держания, чем во всех писаниях Барбюсов, Луи Фишеров, Дюранти, Веббов и
им подобных.
В капиталистическом обществе тайна голосования должна защищать
эксплоатируемых от террора эксплуататоров. Если буржуазия пошла в конце
концов, на такую реформу, конечно, под давлением масс, то только потому,
что сама она оказалась заинтересованной в том, чтоб хоть отчасти огра-
дить свое государство от той деморализации, какую она же насаждала. Но в
социалистическом обществе не может быть, казалось бы, террора эксплуата-
торов. От кого же приходится защищать советских граждан? Ответ ясен: от
бюрократии. Сталин довольно откровенно признал это. На вопрос: почему
нужны тайные выборы? он ответил буквально: "А потому что мы хотим дать
советским людям полную свободу голосовать за тех, кого они хотят изб-
рать". Так человечество узнало из авторитетного источника, что сегодня
"советские люди" не могут еще голосовать за тех, кого они хотят избрать.
Было бы, однако, поспешно заключать отсюда, будто новая конституция
действительно принесет им завтра эту возможность. Но сейчас нас занимает
другая сторона вопроса. Кто собственно эти "мы", которые могут дать и не
дать народу свободу голосования? Это все та же бюрократия, от имени ко-
торой говорит и действует Сталин. Его разоблачение относится к правящей
партии так же точно, как и к государству, ибо сам Сталин занимает долж-
ность генерального секретаря при помощи такой системы, которая не позво-
ляет членам правящей партии избирать тех, кого они хотят. Слова: "мы хо-
тим дать советским людям" свободу голосования неизмеримо важнее старой и
новой конституции, вместе взятых, ибо эта неосторожная фраза есть под-
линная конституция СССР, как она сложилась не на бумаге, а в борьбе жи-
вых сил.
Демократия и партия.
Обещание предоставить советским людям свободу голосовать "за тех, ко-
го они хотят избрать", представляет собою скорее художественный образ,
чем политическую формулу. Советские люди будут иметь право выбрать своих
"представителей" лишь из числа тех кандидатов, которых укажут им, под
флагом партии, центральные или местные вожди. Правда, большевистская
партия имела монопольное положение и в первый период советской эры. Од-
нако, отождествлять эти два явления значило бы принимать видимость за
существо. Запрещение оппозиционных партий было временной мерой, продик-
тованной условиями Гражданской войны, блокады, интервенций и голода.
Правящая партия, представлявшая в тот период подлинную организацию про-
летарского авангарда, жила полнокровной внутренней жизнью: борьба груп-
пировок и фракций до некоторой степени возмещала борьбу партий. Сейчас,
когда социализм победил "окончательно и бесповоротно", образование фрак-
ций карается концентрационным лагерем, если не расстрелом. Запрещение
других партий из временного зла возведено в принцип. Даже у Комсомола,
как раз к моменту опубликования новой конституции, отнято право зани-
маться политическими вопросами. Между тем избирательным правом граждане
и гражданки пользуются с 18 лет, а существовавший до 1936 г. возрастный
предел для комсомольцев (23 года) ныне вовсе упразднен. Политика раз
навсегда объявлена монополией бесконтрольной бюрократии.
На вопрос американского интервьюера о роли партии в новой конституции
Сталин ответил: "Коль скоро нет классов, коль скоро грани между классами
стираются, ("нет классов" - "грани между классами - которых нет - стира-
ются" Л.Т.) остается лишь некоторая, но не коренная разница между раз-
личными прослойками социалистического общества, не может быть пита-
тельной почвы для создания борющихся между собой партий. Где нет нес-
кольких классов, не может быть нескольких партий, ибо партия есть часть
класса". Каждое слово - ошибка, а иногда и две! Выходит так, будто клас-
сы однородны; будто границы классов строго и раз навсегда очерчены; буд-
то сознание класса точно соответствует его месту в обществе. Марк-
систское учение о классовой природе партий превращено в карикатуру. Ди-
намика политического сознания выключается из исторического процесса в
интересах административного порядка. На самом деле классы разнородны,
раздираются внутренними антагонизмами и к разрешению общих задач прихо-
