обыкновенные, без копыт. Вот погляди!
Он вышел из зарослей и, помахивая зажатыми в руке ременными
сандалиями, остановился у самой воды - обыкновенный юноша в белом хитоне с
голубой каймой.
Тут из кустов вышел Лукиан. Спокойные серо-голубые глаза девушки
раскрылись еще шире.
- Вас там еще много? - спросила она.
Оправившись от первого испуга, она говорила теперь уверенно и
беззаботно, не опуская глаз и не запинаясь от смущения, как те немногие
девушки, с которыми они были знакомы. Ее голос был мелодичен, но сильный
дорический акцент резал их афинский слух.
- Нас только двое, - ответил Алексид. - Не бойся.
Она вдруг беззвучно засмеялась. Это был именно смех, не похожий на
спокайную улыбку, иногда появлявшуюся на ее губах.
- Я не баюсь, - ответила она невозмутимо. - Добраться сюда вы можете,
только переплыв заводь, а к тому времени меня тут уже не будет. И вы меня
не разыщете.
- Лукиан с самого начала утверждал, что ты нимфа.
- А я подумала, что ты Пан. Как смешно!
Она снова села и принялась расчесывать черные кудри, которые влажно
блестели, словно она только что купалась. Ее хитон цвета зеленых яблок был
не очень новый, да к тому же несколько пострадал от близкого знакамства с
коючим кустарником.
- Нам пора домой, - буркнул Лукиан. - Уже поздно, и я голоден...
- Голоден? Ах, бедняжка! - прозвенел насмешливый голосок. - Вот тебе
смока, лови! - Раздался всплеск, и по середине реки пошли круги. - Ну вот!
Какая же я неуклюжая! Ну, ничего, смокв у меня еще много, но бросать их я
больше, пожалуй, не буду. Идите сюда, если хотите. Я ведь вам сейчас
соврала - сюда очень просто добраться вон по тем камням.
Через минуту они уже сидели рядом с ней и с удовольствием жевали
смоквы. Алексид решил, что она их ровесница или, может быть, моложе не
год, но, уж во всяком случае, не старше. Она была стойна, и тонкие черты
ее лица как-то не вязались с грубоватой речью. Она сказала, что ее зовут
Коринна и что она приехала в Афины совсем недавно. А до этого ей немало
пришлось постранствовать по свету. Она жила в Сиракузах на острове
Сицилии, а прежде - в галльской Массилии.
- Но мать всегда хотела вернуться сюда, - пояснила она.
- Вернуться? - заинтересовался Алексид. - Но ведь вы же не афинские
граждане.
- Нет, конечно. Одним только богам известно, кто мы такие. Но я
родилась в Афинах, только мы уехали отсюда, когда я была еще совсем
маленькой.
- Она из семьи метеков [метеки - так называли постоянно живших в
Афинах чужестранцев; метекам разрешалось торговать и заниматься ремеслами,
но гражданскими правами они не пользовались], - заметил Лукиан. - Это
ясно.
- И все-таки, - спросил Алексид, не обращая внимания на слова
приятеля, - ты, наверно, была очень рада поселиться в Афинах.
- Теперь уже не рада, - ответила загодочная девушка. - Я их ненавижу.
- Что?!
Оба друга привскочили и с ужасом уставились на нее. Она ненавидит
Афины! И как только земля не расступилась и не поглотила ее!
- Я повидала немало городов и могу сказать одно: такой вони, как в
Афинах, нигде нет. Улицы узенькие, грязные, а уж до того кривые, что
чудится, будто ты в лабиринт угодила! Вот Пирей совсем другое дело! Улицы
широкие и такие прямые...
- ...как кухонные вертела! - негодующе фыркнул Алексид. - Что ж,
Пирей, конечно, красив и совсем новый - кстати сказать, его построили
Афины, - но ведь это всего только наш порт. Он не овеян святостью старины,
как сам город.
- А ты была на Акрополе? - грозно спросил Лукиан.
- Пока еще нет. Мать обещала сводить меня туда. Да ей все некогда. Я
думаю, ей просто не хочется тащиться вверх по всем этим ступенькам.
- Нет, ты непременно поднимись на Акрополь, - потребовал Алексид. -
Во всей Греции нет храма, равного Парменону.
- А внутри него, - добавил Лукиан, - стоит статуя Афины, еще выше,
чем бронзовая снаружи...
- В тридцать локтей! - подтвердил Алексид.
- Одежда на ней из чистого золота...
- А руки и лицо выложены пластинками из слоновой кости...
- Я очень хочу ее посмотреть, - заверила их Коринна. - И я там
побываю, даже если мать так и не выберется туда со мной. Но Афины я
ненавижу и еще по одной причине...
- По какой же? - спросил Алексид, готовясь защищать свой любимый
город.
- У девушек здесь нет никакой свободы.
- Свободы? - возмущенно повторил Лукиан. - У девушек?!
- А что тут такого? - спокойно возразила Коринна. - В других
греческих городах девушкам живется куда веселее. Они принимают участие в
состязаниях...
- Ты что же, стоишь за спартанцев? - спросл Лукиан.
Она бросила на него презрительный взгляд.
- По-твоему, только спартанские девушки состязаются в ловкости?
Аргивянкам это тоже разрешено, а на Хиосе они даже занимаются борьбой...
- Неужели ты тоже хочешь бороться? - спросил Алексид, с насмешливым
недоумением поднимая брови. Он преддставил себе, как тоненькая Коринна
схватилась с мускулистой соперницей.
- Нет, не хочу. Да и не в атлетических состязаниях тут дело. В других
городах женщин не держат под замком. Они принимают участие во всем, даже
пишут стихи, если им хочется, и мужчины разговаривают с ними как с
равными, а не так, словно они и не люди вовсе!
Лукиан презрительно сморщил свой красивый нос.
- Такие женщины есть и в Афинах, - сказал он. - Но только не в
порядочных семьях. И не в афинских, а в метекских. Ни один афинянин не
может взять себе такую жену, даже если бы и захотел, - закон запрещает нам
жениться на чужестранках. Мой отец говорит...
- Да, кстати, об отцах, - перебил Алексид, которому вовсе не были
интересны бесконечные поучения отца Лукиана, потому что он не раз слышал
то же самое от своего. - А как твой отец смотрит на то, что ты одна
бродишь по лесам? Если бы моя сестра выкинула такую штуку...
- У меня нет отца. Он, кажется, умер, когда я была совсем маленькой.
Мать содержит хорчевню - она повариха, каких поискать. Мы снимаем харчевню
совсем рядом с рыночной площадью, как раз там, где улица поворачивает к
Акрополю.
- А, знаю. Я живу поблизости.
Наступило неловкое молчание. Конечно, они сразу поняли, что Коринна
не благовоспитанная девушка из почтенной афинской семьи. Но дочка
содержательницы харчевни - это было уж слишком! Ни один приличный человек
не позволит себе даже зайти в харчевню. А жить в харчевне, быть дочерью
женщины, которая там стряпает!.. Лукиан снова поморщился и ничего не
сказал.
- Мне там не очень нравится, - откровенно сказала Коринна, - и, когда
могу, я убегаю, чтобы побродить на воле. Мать не обращает на это внимания.
Иногда, правда, она спохватывается и начинает меня пилить, но ообычно ей
не до того. Я часто сюда прихожу. У меня тут есть тайник. Хотите
посмотреть?
- Конечно, - ответил Алексид.
- Тогда дайте торжественную клятву: Поклянитесь Землей и Океаном, что
никому не расскажете.
Они поклялись. Судя по лицу Лукиана, Коринна могла бы и не требовать
от него клятвы. У него и так не было ни малейшего желания рассказывать
каму-нибудь, что он познакамился с дочерью содержательницы харчевни.
Коринна повернулась и, взбежав по наклонной скале, исчезла в чаще.
Исчезла, словно ее тут и не было. Ее зеленый хитон слился с листвой, и
разве можно было различить, где мелькают ее лицо и руки, а где пляшут
солнечные зайчики?
- Сюда! - крикнула она.
Они последовали за ней в заросли.
- Идите же! - вновь позвала Коринна, когда они в нерешительности
остановились.
И вот, перебравшись через невысокий гребень, они оказались в
небольшой круглой впадине. Алексид сразу понял, что она создана не
природой. Эту впадину в каменистом склоне сделали люди, но так давно, что
она уже вся густо поросла кустами. Это была старая каменоломня. Под тонким
слоем красной глинистой почвы просвечивал мрамор - лилованый мрамор, такой
же, как на холме Акрополя, мрамор, благодаря которому Афины получили свое
самое прекрасное прозвище - "Город в фиалковом венце".
Коринна повела их дальше по дну каменоломни, через море цветущей
сирени и олеандров, которые вот-вот должны были покрыться белыми, розовыми
и красными цветами. По уступам утеса сбегал сверкающий ручеек. И вдруг
Коринна снова исчезла. Они сделали еще несколько шагов, раздвигая ветки и
осматриваясь. Ясные, холодные и насмешливые переливы флейты заствили их
обернуться и взглянуть вверх, на каменный обрыв.
- Сюда! - раздался голос Коринны. - Ногу надо поставить вот сюда, на
развилку. Это просто, как по лесенке!
Даже Лукиан, который влез последним, должен был признать, что ее
убежище - настоящий тайник. Это была расселина на высоте человеческого
роста, совершенно скрытая верхушкой сиреневого куста. Стоя там плечом к
плечу и стараясь отдышаться, они вдруг увидели в просветах между пышными
кистяыми сирени зеленую равнину, белый город и море вдалеке.
- Тесновато, конечно, - сказала Коринна, - но ведь раньше меня тут
никто не навещал. - Она отступила в глубину расселины. - Дальше становится
просторнее. Там настоящая пещера.
- Теперь я понимаю, - с восхищением сказал Алексид, - почему ты была
так уверена, что легко спрячешься от нас. Тут мы тебя ни за что не
отыскали бы.
- Пещера как будто длинная, - сказал Лукиан. - Надо будет прийти сюда
с факелами и посмотреть, куда она ведет.
- Не советую, - заметила Корина. - У меня здесь есть светильник -
только масло я уже, кажется, все сожгла. Один раз я зашла довольно далеко,
но это опасно.
- Опасно?
- В одном месте потолок обрушился. А вдруг, когда вы туда заберетесь,
случится новый обвал? Мне это было бы неприятно.
- Да и Лукиану тоже, - заметил Алексид. - А мне хорошо и в этой
првратницкой. Тут совсем не душно, а вид на море, хотя и несколько
ограниченный, очарователен.
Она рассмеялась своим почти беззвучным смехом:
- Ты так забавно говоришь, Алексид! Мне это нравится.
- Если хочешь, я научу тебя говорить так же забавно, - предложил он
невозмутимо. - То есть на хорошем аттическом наречии: ведь наречие Афин -
самое чистое в Греции.
Она мотнула головой.
- А на что мне это? Вот если бы ты научил меня получше читать и
писать...
- А разве ты не умеешь? Ну конечно, раз твоя мать... э... всегда так
занята...
- Я многому сама научилась. Я знаю буквы и могу вести счета, но мне
бы хотелось уметь читать по настоящему.
- Я тебя научу, - обещал он. - Но только с одним условием.
- С каким же? - Доверчивое выражение исчезло из ее глаз.
- Чтобы ты научила меня играть на флейте.
- Попробую.
- Мне давно этого хочется. У нас, знаешь ли, не принято играть на
флейтах. В театре, конечно, играют, и музыканты на пирах тоже, но
благородным мужам это занятие не пристало. Флейта слишком уж
чувствительна, а кроме того, надувая щеки, трудно сохранять надлежащее
достоинство...
- Глупость какая! - перебила она.
- Послушай, - вмешался Лукиан, - уже очень поздно. Нам надо
торопиться.
Алексид посмотрел на Коринну:
- Ты пойдешь с нами?
- Нет, я еще побуду здесь. Я не хочу возвращаться домой до ночи. Ты
обо мне не беспокойся.
- Хорошо. - Лукиан уже спустился на землю, и Алексид спрыгнул за ним.
- Не забудь, что ты обещала научить меня играть на флейте.
Когда среди удлиняющихся вечерних теней они устало бели по обсаженной
тополями дороге, Лукиан сказал:
- Ты, конечно, пошутил? Было бы неплохо слазить туда еще раз, если бы
