считают нас хуже грязи".
- Но я не думаю так ни о тебе, ни о твоей матери! - возмутился
Алексид.
- Да, конечно. Но ты пойми, Алексид, как смотрит на это мать. Ведь ей
очень трудно живется. Она всегда была бедна, и ей всегда приходилось
бороться с нуждой. И так будет и дальше. Видишь ли, Алексид, таким, как
мы, надеяться не на что, у нас нет будущего.
Он целую минуту молчал. Что он мог ответить? Прежде он никогда не
задумывался над этим. Теперь, сравнив судьбу Коринны с судьбой Ники, он
понял, что имела в виду девушка.
Ему было легко представить себе будущее сестры. Через год-два ей
подыщут подходящего жениха. Этим займется отец, хотя, конечно, он не
станет выдавать ее замуж насильно. Накануне свадьбы она торжественно
посвятит Артемиде все свои детские игрушки и дивичьи украшения; на
следующий вечер ее торжественно отведут в дом жениха - все будут петь и
осыпать их зерном; а потом будет пир и подношение подарков. После этого
Ника станет хозяйкой собственного дома и рабов. Потом у нее родятся дети,
и в конце концов, хоть сейчас ей это и кажется смешным, она станет
бабушкой, окруженной любящими и почтительными внуками.
Но Коринну ждет другая судьба. Может быть, она и выйдет замуж, если
Горго подыщет ей жениха среди афинских метеков, почти наверное бедняка:
как ни красива Коринна, вряд ли найдется человек с положением, который
захочет взять жену из харчевни.
- Да, это, конечно, нелегко, - сказал он смущенно. - Особенно без
отца.
- Мать хочет, чтобы я ходила с флейтистками, - пробормотала она в
ответ.
Алексид тревожно посмотрел на нее. Он знал, что человек, задумавший
устроить пир, обращался к Горго и она за вознаграждение нанимала
флейтисток и танцовщиц, чтобы развлекать его гостей. Так поступали все, и
никто не видел в этом ничего дурного, но девушек, занимавшихся этим
ремеслом, презирали, были ли они рабынями или свободными.
- Тебе это не понравится, - сказал он.
- Можешь не беспокоиться! - крикнула она гневно. - Я лучше умру с
голода, а не пойду!
- Не понимаю, как твоя мать может требовать от тебя этого!
- Она говорит, что мне уже пора зарабатывать свой хлеб, а я умею
только играть на флейте или исполнять черную работу по дому, которой
занимаются рабыни. Ведь мы, девушки, ни на что другое не годимся. Правда,
- закончила она с горечью, - на флейте я играю неплохо.
Она поднесла инструмент к губам, и, слушая жалобную мелодию, Алексид
восхищенно кивнул. Да, Коринна неплохо играла на флейте.
Иногда комедия вдруг переставала продвигаться. И Алексид приходил в
отчаяние. Она же никуда не годится! Зачем мучиться над нею и дальше?
Полторы тысячи строк! Какой труд - и все впустую! Архонт, который отбирает
комедии для представления в театре, не станет ее дочитывать. Однако вскоре
случилось одно событие, после которого он решил любой ценой не только
закончить комедию, но и добиться, чтобы ее непременно показали на весенних
Дионисиях.
- Завтра ты не пойдешь к Милону, - сказал за ужином отец.
- Хорошо, отец. А почему? - обрадованно спросил он.
- Я возьму тебя с собой в суд. Юношам полезно бывать там и
знакомиться с тем, как управляется государство. С нами пойдет Лукиан. Его
отец, возможно, будет вызван, как присяжный, и я обещал присмотреть за
твоим другом.
- Вот хорошо-то! Это, наверно, интересно. А какое дело будет
рассматриваться, отец?
- О вменяемом богохульстве.
- В что такое "вменяемое богохульство"? - спросил Теон, с
наслаждением произнося эти звучные слова.
- Богохульством называются слова или поступки, оскорбляющие богов. А
"вменяемое" означает, что хотя все говорят, будто человек в этом повинен,
но это еще надо доказать, прежде чем его наказывать.
Алексид побледнел и спросил, с трудом заставляя свой голос звучать
равнодушно:
- А кого будут судить, отец?
Он облегченно вздохнул, когда Леонт назвал незнакомое имя.
- Это, должно быть, интересно, - продолжал Леонт. - Подобные дела
редко рассматриваются в суде. Последнее было много лет назад. Хотя, -
закончил он многозначительно, - пожалуй, такие суды следовало бы
устраивать почаще.
Сразу после завтрака они отправились на рыночную площадь, где уже
собралась большая толпа - почти все пять тысяч присяжных, внесенных в
списки на этот год.
- Их разбивают на десять коллегий, по пятьсот в кождой, - объяснил
Леонт. - И даже утром в день суда никто еще не знает, какая коллегия будет
заседать. Сейчас как раз бросают жребий.
- А все остальные только напрасно теряют время, являясь сюда!
- На это есть причина. Ведь если заранее неизвестно, какие именно
присяжные будут рассматривать дело, их нельзя подкупить.
Алексид задумался, а потом спросил спокойным тоном, чуть-чуть
напоминавшим тон Сократа:
- А не лучше ли набрать в присяжные честных людей, которых вообще
нельзя было бы подкупить?
- Гораздо лучше, - согласился отец, - но зато и гораздо труднее.
Тут наступила глубокая тишина, и глашатай назвал коллегию присяжных,
на которую пал жребий. В толпе началось движение: те, кто оказались
свободными, расходились по домам, а избранные присяжные становились в
очередь за раскрашенными жезлами и черепками, дававшими им право после
суда получить плату.
- Это коллегия моего отца, - с гордостью сказал Лукиан. - Идемте, они
всегда заседают в Среднем суде. Сейчас мы можем занять удобные места, у
самой ограды.
Прошло еще полчаса, прежде чем были закончены все предварительные
приготовления, совершено жертвоприношение и присяжные расположились на
устланных циновками скамьях; стражники оттеснили зрителей за ограду, а
старшина присяжных занял свое место на возвышении, по обеим сторонам
которого находились два помоста пониже - для обвинители и обвиняемого.
- В ящичке, который открывает писец, - шепотом объяснял Леонт, -
хранятся свитки с обвинением и уликами. Их запечатали после подачи жалобы.
Этот ящичек называют "ежом".
- Почему?
- Не знаю, - признался Леонт. - Так уж повелось.
- Я вечером спрошу у отца, - сказал Лукиан. - Уж он-то наверное
знает.
Началось разбирательство дела. К немалой радости Алексида, оказалось,
что, хотя его отец и не знал, почему запечатанный ящичек зовется ежом, он
прекрасно разбирался во всех тонкостях судопроизводства. Его объяснения
были точными и ясными, и он умел ответить на любой вопрос.
Однако само дело показалось Алексиду гораздо интереснее, чем судебная
процедура. Одного школьного учителя обвиняли в том, что он говорил своим
ученикам, будто солнце - это вовсе не бог Аполлон, который в огненной
колеснице объезжает небо, а огромный, добела раскаленный шар, величиной
чуть ли не во всю Грецию. И будто луна тоже не богиня Артемида, сестра
Аполлона, а другой безжизненный каменный шар, отражающий свет солнца.
- Да он не в своем уме! - процедил сквозь зубы Лукиан. - Что за
чепуха!
- Пожалуй, и не в своем, если учил этому в школе, - согласился
Алексид. - Но, может быть, это не такая уж чепуха.
Он постарался, чтобы отец не расслышал его последних слов. С него
было достаточно и возмущенного взгляда Лукиана.
Обвиняемый, защищаясь, говорил, что никогда не внушал своим ученикам,
будто это предположение - истина. Да, он упоминал о том, что такое мнение
существует. Он считает, что мальчиков надо приучать мыслить
самостоятельно, чтобы они умели сами разбираться, где правда, а где ложь.
А придумал это вовсе не он - кто угодно может купить сочинения философа
Анаксагора, где такое мнение изложено очень подробно.
Среди присяжных послышался возмущенный ропот. Упоминать об Анаксагоре
при подобных обстоятельствах было более чем неуместно.
- Его ведь изгнали в дни моей молодости как раз за такие разговоры, -
объяснил Леонт. - Эта история наделала много шуму, потому что он был
другом Перикла, но даже Перикл не мог его спасти.
Разбирательство дела окончилось. Присяжные вереницей потянулись мимо
урн для голосования. У каждого было два боба: один, черный, означал
"виновен", другой, белый - "невиновен". Один из них опускался в первую
урну. Второй, ненужный, бросали во вторую.
Учитель был признан виновным значительным большинством голосов.
Обвинитель требовал, чтобы его приговорили к изгнанию. Учитель, окруженный
женой и детьми, - все они были одеты в самую старую свою одежду и горько
рыдали, стараясь разжалобить судей, - просил, чтобы с него лучше взыскали
штраф.
- Но почему он называет такую большую сумму? - удивился Лукиан.
- Присяжные должны выбрать то или иное наказание, но назначить сумму
штрафа они не могут.
- Ах, вот как! Значит, если он попросит малого штрафа, его наверняка
приговорят к изгнанию?
- Именно так.
Алексид обрадовался, когда был оглашен результат второго голсования.
Учителя приговорили к штрафу.
- Но, конечно, - заметил Лукиан, - его школе конец. Какой же человек
пошлет своего ребенка учиться у полоумного?
Выйдя за ограду, они встретили отца Лукиана. Он сказал, что голосовал
за штраф.
- Видишь ли, - пояснил он своему негодующему сыну, - этот учитель, в
конце концов, мелкая рыбешка. Судили его только для того, чтобы
посмотреть, как настроен народ.
- Значит, - спросил Алексид, и сердце его сжалось, - будут и еще
обвинения в богохульстве? Против... против других людей?
- Этим давно пора заняться. Надо же как-то ограждать вас, незрелых
юнцов. А в наши дни болтают много всякой опасной чепухи. Свобода речей -
вещь, конечно, прекрасная, но... - Он пожал плечами. - Тут нужна большая
осмотрительность. Эти преступления не похожи на обычные. Все зависит от
настроения народа, а оно пременчиво. Мы можем взяться за опасных
смутьянов, только если будем заранее уверены, что их признают виновными.
Это все очень хитрые молодчики, и если есть хоть малейшая вероятность
того, что они будут оправданы, то уж лучше вовсе их не трогать - меньше
будет вреда.
- Будем надеяться, что это дело послужит предостережением для
остальных, - заметил Леонт. - Мне не по душе, когда людям препятствуют
высказывать то, что они думают, но...
- Нет, еще нескольких таких обвинений не миновать, - заверил их отец
Лукиана. - Кое-кто ждет не дождется проучить этих умников! - Он даже
причмокнул от удовольствия.
А Алексид с ужасом представил себе, что пред гелиэей стоит Сократ -
перед пятьюстами присяжных, столь же самодовольных и глухих ко всему
новому, как отец Лукиана. А ведь Сократ не станет просить о милосердии.
Если уж он предстанет перед судом, его ждет изгнание, а то и смерть.
11. ДЯДЮШКА ЖИВОПИСЕЦ
- Я просто не знаю, Алексид, что с тобой делать!
Леонт был очень рассержен. Он бросился на ложе рядом со столом, на
котором был накрыт ужин, но не прикоснулся к еде. Его жена, Ника и Теон,
почувствовав в воздухе бурю, замерли на своих табуретках. Алексид, который
учился есть в полулежачем положении, как полагается взрослым мужчинам,
приподнялся на локте и с беспокойством посмотрел на отца.
- Не понимаю, на что ты тратишь свое время! Во всяком случае, не на
атлетические упражнения.
- Я много гулял, отец, и купался, и...
- Он вовсе не бездельник, - заметила мать. - Но не могут же все наши
сыновья отличаться на состязаниях.
- Я этого и не требую! - Леонт наконец с неохотой принялся за еду.
Скупо освещенную маленьким светильником комнату наполнили аппетитный
запах жареной свинины. Они не слишком часто ели мясо, но сегодня ради
