физиологическое строение и запах по казарменным тапочкам. А нашли портянку
вовсе не на финской границе, а... знаешь где? В Долине Смерти. Была
привязана к березке со сломанной вершиной, как флаг. Занятно, правда?
- Занятно, - сдержанно сказал Георгий. - Только если бы я вздумал
дернуть за границу, сделал бы так же. Чтобы сбить со следа и заморочить
голову. Если знать легенды о Долине Смерти...
- Так мы и решили, - согласился Заремба. - Но куда они подевали
боевую машину пехоты? А искали ее серьезно, девяносто часов налетали, это
только на "кукурузниках". Еще пятнадцать на спасательном вертолете.
- Кстати о вертолетах! Они что, даже портянок не оставляли?
- Сначала там пропал самолет АН-2, - пояснил полковник. - Группа
парашютистов из авиалесоохраны вылетела на патрулирование, шесть человек
плюс пилот и летчик-наблюдатель. Был пожароопасный сезон... На траверзе
Одинозеро - Верхние Сволочи командир экипажа последний раз вышел на связь.
Сообщил курс, запас горючего и точку возврата. Где-то летает уже третий
год... В Долине Смерти обнаружили "мабуту". Это такой мешок из брезента, в
котором сбрасывают груз на парашюте.
Там оказалась мотопила "Урал", канистра с бензином, ранцевые
огнетушители, топоры, лопаты, чайник, две палатки. Вещи опознаны как
принадлежащие исчезнувшей группе. Сбрасывали не на парашюте, а будто
принесли и поставили на каменную россыпь.
- Тоже махнули в Финляндию? - усмехнулся Поспелов.
- Этих на Финляндию было не списать, - вздохнул Заремба. - Я сам
полетал там прилично. Дозаправиться пожарники не могли нигде, кроме своей
базы, а сделать вынужденную посадку без аварии в том районе можно лишь на
старом военном аэродроме. Но туда они не садились: железобетонные плиты
подернуло лишайником, человек пройдет, и то заметно. Да и аэродром этот
далеко в стороне от курса.
Каждую сопку обследовали, все речные косы пешком обошли, каждый
прогал в лесу на сорок раз просмотрели...
- Там что, радаров вдоль границы нет?
- Как же нет! Ворон и тех засекают... Только ведь у нас ворон и
считают, а из Красной площади аэродром сделали. У радарщиков все
шито-крыто. Да что говорить!.. Первый пропавший вертолет был не
чей-нибудь, а местных погранцов.
Вылетел с заставы шестнадцатого сентября прошлого года, направлялся в
Костомукшу. На борту - два пилота, офицер фельдъегерской службы и
солдат-пограничник с подозрением на язву желудка.
- А что нашли в Долине Смерти?
- Лично я - язву желудка, - съязвил полковник. - До зимы на сухом
пайке сидел со своей командой. Если бы не пиво, давно бы загнулся... А
вообще-то нашли лосиную тушу, освежеванную и упакованную в
металлизированный пластик. Погранцы, как выяснилось, продали ее
вертолетчикам за сто литров керосина. У них дизель на заставе оставался
без горючего... И что интересно: пока я там с мужиками наживал гастрит,
вертолетики и самолетики летали и над нашими головами, и над Долиной
Смерти. Хоть бы один исчез! Стоило мне убраться из этого треугольника,
через девять суток канул в бездну гражданский МИ-2. "Новые русские" из
Петрозаводска подрядили его слетать на медвежью берлогу. В Нижних Сволочах
взяли на борт егеря, который и продал им медведя, взлетели по направлению
к брошенной деревне Горячее Урочище. По свидетельству жены егеря,
последний там и нашел берлогу, еще осенью. В трех километрах от фермы
Ворожцова. Хотел мишку у него из-под носа умыкнуть. Этот фермер скот там
выращивал, сено косил, немного овса сеял и пару коней держал. Неплохие
лошадки... Мы у Ворожцова бывали, крепкий мужик, бывший главный зоотехник
колхоза. В Урочище дом построил, скотник... Вертолет к нему не прилетал и
берлоги никто не тронул. Так что медведь фермеру достался. А кому вертолет
- вместе с охотниками - одному Богу известно. Ворожцов не выдержал и после
нас сбежал со своей заимки.
- Должно быть, разговоров наслушался? - предположил Георгий.
- Не без этого, конечно, - тотчас согласился Заремба. - Можно
сказать, мы его умышленно вытравили из Урочища, как медведя из берлоги.
- А смысл?
- Чтобы ферму купить, дорогой Георгий. На подставное лицо, - хитро
усмехнулся полковник. - Место удобное, ключевое и кое-какие дороги
имеются.
- На ферму поселить меня? Так?
- Точно так. Наездами и налетами проблемы не решить. Придется жить
там постоянно, обрастать доверенными людьми, собирать информацию. В общем,
ты знаешь, что следует делать. План операции одобрен руководством. Могу
выдать сейчас же все материалы.
- Значит, мне там крестьянствовать придется? - спросил Поспелов.
- Как же иначе? От и до. Самое удобное прикрытие для той
малонаселенной местности.
- Ничего себе! - весело возмутился Георгий. - Значит, от зари до
зари? И чтоб рубаха на плечах сопревала? Когда же, пардон, "бермудским
треугольником" заниматься? Свободного времени в сельском хозяйстве не
бывает, и лето на носу.
Может, мне работников нанять?
- Что ты, майор, шутишь? Я собираюсь тебя аппаратурой напичкать, ни
одного постороннего глаза! - полковник пристукнул бутылкой. - Возьмешь с
собой жену. И хватит. Техника там есть вся, от трактора до
сеялки-веялки...
- Техника-то, может и есть, жены нет, - скучно сказал Поспелов. - В
разводе я, Александр Васильевич.
- Без жены дело не пойдет, - отрезал Заремба. - Тридцатилетний мужик
и без бабы - это либо импотент, либо псих-одиночка. Для общения с местным
населением не годится. Несерьезный мужик, если без жены. Придется сей
недостаток исправить.
- Допустим, жениться я пока не хочу, - воспротивился Георгий. - Даже
во благо безопасности полетов.
- Ничего! - засмеялся полковник и похлопал его по вялому плечу. - Я
тебя сам оженю! И свидетельство о браке выпишу вот на этом столе. Правда,
без цветов и шампанского. Все это будет потом, когда ты мне карельский
феномен раскрутишь.
Свадебный марш лично сыграю. Ты каких невест больше любишь? Брюнеток?
Блондинок?
Или все равно?
- Все равно, - тускло проговорил Поспелов. - Казенному коню в зубы не
глядят.
- Верно, Георгий! - обрадовался Цыган. - Тогда я уж по своему вкусу
подберу. А вкус у меня - вон видел? Вот это экстерьер! Вот это порода!
Заметь, какой нерв, какой глаз кровяной!
Он влюбленно смотрел на изображение лошадиной морды и сам напоминал
старого заезженного мерина с отвисшим брюхом... Золотозубый,
простецки-фамильярный новый начальник оказался по-цыгански навязчив, а его
заморочки с Долиной Смерти и неведомо куда исчезающими летательными
аппаратами завораживающими.
Все-таки не зря говорят о цыганском очаровании и приводят примеры,
когда искушенный, самостоятельный мужик, поддавшись неизвестно каким
чувствам, вдруг покупает у цыгана полуживую конягу вместо резвого молодого
жеребца, и потом, избавившись от наваждения, долго чешет в затылке - да
что же это было-то со мной?!..
Лишь дома Поспелов очнулся, пришел в себя и постарался трезво оценить
собственное положение. Однако было уже поздно: откажись он от службы у
Зарембы, кадры поставят вопрос об увольнении.
Георгий видел в этом только совершаемое над ним насилие и ощущал
желание сопротивляться. На прежней работе он был относительно вольным,
раскрепощенным, делал так, как считал нужным, и не испытывал давления со
стороны начальства.
Он любил делать дело играючи, с гонором и веселой куражливостью, что
обычно и приносило успех. Иногда экспромт оказывался значительнее, чем
плоды долгих размышлений, важно было подчиниться стихии, интуиции,
самопроизвольному движению. Даже вопреки здравому смыслу. Но это при
условии знакомой оперативной обстановки, без "черных дыр" и прочей
чертовщины.
Дома он окончательно затосковал и на какой-то миг вдруг пожалел, что
разъехался с бывшей женой. Пока жили под одной крышей, все-таки оставалась
возможность поговорить, поспорить, наконец, поругаться - и то польза. На
ночь глядя Георгий собрался и поехал к ней, по дороге вообразив, что тоска
эта не что иное, как начало прощания. Прощальная тоска перед дорогой по
всему, что окружало до сего дня, что было привычным и незаменимым. Вместо
нового адреса, по которому теперь жила Нина, Поспелов почему-то оказался
возле старого сврего дома, куда вселились совсем чужие люди. Задумался,
поддался чувствам и механически приехал к обжитому месту.
Что-то раньше не замечалось подобных отключек! Георгий взял себя в
руки и, развернувшись, уж совсем поздно приехал-таки к бывшей жене, чем
вызвал ее неподдельное изумление.
- Что-нибудьзабыл? - встретила она. - Что-нибудь случилось?
- Попрощаться заехал, - признался Поспелов. - Уезжаю в длительную
командировку.
- А, - равнодушно бросила Нина, запахиваясь в ночной коротенький
халатик. - Ну, прощай!
- Прощай!
- Это очень нежно с твоей стороны. И романтично: полуночное прощание,
- с каменным лицом она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в каменный
лоб, как покойника. - Ну все, прощай!
И опахнула его теплом, знакомым и - что за дикость после развода! -
желанным запахом тела, уже разогретого, разнеженного в постели. Помимо
воли Георгий подхватил ее под локоть, потянул к себе, но Нина возмущенно
высвободилась.
- Что такое, Жора? Георгий Петрович?..
- Чаем бы напоила, - сладко немеющими губами, с кривой улыбкой
вымолвил он.
- Чаем - пожалуйста, - Нина что-то заметила. - Ты не пьян?
- Слегка, - соврал он. - На улице прекрасная весенняя ночь, воздух
под градусом...
Она шагнула к кухонной двери, и в полутемном коридорчике он увидел ее
красивые, оттренированные на корте икры ног, привыкших к высокому каблуку.
И этого хватило, чтобы вообще бросить поводья. Георгий подхватил ее на
руки и понес в комнату: с корабля на бал, от порога и в бой. Так бывало у
них в давние времена теперь уже утраченной счастливой жизни, когда
Поспелов возвращался из командировки, живой и здоровый.
Нина сопротивлялась, выкручивалась, стонала от бессилия и только
больше раззадоривала. Она всегда спала голой, под халатиком ничего не
оказалось, и это окончательно погасило остатки сознания. Все было так
привычно - гладкая кожа под ладонями, сильные мышцы живота, щекочущие
волнистые волосы, запах дыхания и даже кровать, доставшаяся ей после
развода. И одновременно от всего веяло неуловимым очарованием новизны,
будто в руках его была не жена, а чужая, красивая женщина, яркая и
энергичная в постели, отчего и совершается это единоборство. Он не видел
выражения ее глаз, лишь контуры лица и гримасу нежелания, отторжения
происходящего воспринимал как сладострастную истому...
А нового во всем окружающем и было-то всего - стены да потолок.
Только Георгий обнаружил это потом, когда лежал расслабленный и пустой,
механически поглаживая влажный живот Нины, кажется, такой же пустой и
сломленной.
Она скинула его руку и включила торшер в изголовье.
- Теперь объясни, зачем ты это сделал?
- Что - сделал? - щурясь от света, тупо спросил он.
- Ну вот это все - насилие, заламывание рук... - Нина не находила
слов, хотя казалась спокойной. - Для самоутверждения?
- Не знаю, - признался Георгий и перевернулся на живот, чтобы
посмотреть ей в лицо. - Я тебя изнасиловал?
- А это можно назвать как-нибудь иначе? - она показала синяки на
сгибах рук, оставленные пальцами.
Он промолчал, только сейчас ощутив острое жжение на горле и груди:
