объявят сумасшедшим. Зачем тебе это?
- Не хочу оставаться изгоем,- на выдохе проговорил Русинов.
- Но ты не можешь быть гоем, хотя я вижу твое желание стать полезным и
искупить свою вину.
- Гой - это состояние духа?
- Духа и разума.
Русинов опустился на лавку и несколько минут сидел молча.
- Альфред Розенберг извратил эти качества,- объяснил Авега.- И сделал их
расовым признаком истинных арийцев. Гесс прекрасно знал, что это не так, но
согласился с ним. Таким образом, они создали политическую партию, не имеющую
ничего общего с Северной цивилизацией, как ты ее называешь. Все изгои не
ведают рока и потому заменяют его партийным единством и братством. Но никому
не удавалось избегнуть рока!
- Однажды Авега мне сказал,- Русинов оживился.Сказал одну фразу... Я
долго не мог истолковать ее. "Рок тебе- не соль носить на реку Ганга, но
добывать ее в пещерах".
- Он тебе так и сказал? - неожиданно послышался из глубины помещения
низкий женский голос.
- Да! - Русинов машинально встал.
- Подойди ко мне! - велела женщина.
Он смело пошел на голос и вдруг понял, что в помещении находятся еще
несколько человек,- они расступались перед ним, давая дорогу. Через
семнадцать шагов Русинов остановился.
- Ближе,- сказала она.
Сделав еще четыре шага, он встал, чувствуя, что женщина на расстоянии
вытянутой руки.
- Повтори еще раз,- попросила она тоном, более мягким.
- "Рок тебе - не соль носить на реку Ганга, а добывать ее в пещерах".
- Почему ты об этом никому не сказал? Русинов понял, что все диалоги его
с Авегой, записанные в отчетах и на магнитных лентах, известны
гоям-хранителям.
- Это касалось лично меня,- пояснил он.- И никак не относилось к тому,
чем я занимался в Институте. Мне так казалось... Велел посмотреть на солнце,
затем спросил, куда указывает луч солнечного пятна...
- Довольно,- оборвала его женщина.- Откуда у тебя эта вещь?
- Я не вижу какая...
- Та, которую ты назвал нефритовой обезьянкой.
- Мне ее передала Ольга Аркадьевна Шекун, сестра Андрея Петухова,-
ответил Русинов.
- Она рассказала тебе, каким образом к ней попала Утешительница?
- Да, незадолго до смерти...- Женщина замолчала, и у Русинова возникла
шальная мысль- не Лариса ли это? Не дочь ли Петухова, уведенная отцом в
сорок четвертом году?
- Кто еще, кроме тебя, видел Утешительницу? - спросила женщина.
- Иван Сергеевич Афанасьев, мой друг, которому я полностью доверяю,- он
помедлил и добавил с требовательностью: - Верните мне эту вещь.
- Зачем?
- Она утешает мой разум.
- Пусть Утешительница останется у нас,- решила она.- Это опасное
свидетельство, не нужное пока изгоям. А взамен я утешу твой разум иным
средством. Поедешь со мной.
Русинов ощутил на предплечье мужскую руку. Сейчас же последовал приказ:
- Иди рядом!
Это был уже другой человек. Русинова вывели из помещения - над Уралом
вставало солнце: перед глазами стояло белое пятно. Они долго шли по
косогору, без дороги, по мокрой от росы каменистой земле, пока не очутились
на лесовозном волоке, возле грузовой машины. Провожатый открыл перед ним
дверцу, велел забираться в кабину. Сам же сел за руль.
- Давай позавтракаем,- вдруг предложил он как-то уж очень по-свойски.
Зашелестел газетой и сунул в руки бутерброд с маслом и колбасой. Русинов с
удовольствием стал есть.
- На, держи! - Провожатый подал в руку пластмассовый стаканчик с чаем.-
Всухомятку-то, поди, не очень лезет...
Этот бытовой разговор о пище сейчас казался странным и неестественным
после допроса, хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Они позавтракали
и ждали еще минут сорок, прежде чем пришла женщина.
- Поехали,- распорядилась она, усаживаясь в кабину, которая оказалась
просторной даже для троих.
Русинов старался сориентироваться по солнцу, однако вовремя спохватился и
перестал вертеть головой: всякие его попытки сейчас узнать более положенного
насторожили бы гоев. Он не видел их лиц, и повязка, кроме всего,
существовала как гарантия остаться неузнанными, если придется встретиться
где-то в другом месте и при других обстоятельствах. Он был изгоем - чужим
для них, непросвещенным, темным, ибо "гой" с древнего арийского языка
переводилось как "имеющий в себе свет", "несущий свет, лучистый", и потому в
сказках всякому доброму молодцу при встрече задавался вопрос - гой ли ты
есть? Утратившему светоносность человеку вместо посоха-луча полагалась
клюка, сучковатая палка- опознавательный знак всякого путника-изгоя,
обреченного брести по миру без Пути.
Удел беспутных изгоев - искать свет, и потому Русинов не отрицал
предначертаний рока... Часа полтора машина качалась и прыгала на камнях по
волоку, причем все время вниз, с горы, затем выехала на наезженную дорогу,
кое-где покрытую бетонными плитами.
Русинов долго боролся с дремотой, однако через час его укачало. Проснулся
он от громких голосов: водитель-провожатый с кем-то разговаривал из кабины.
Рядом урчала еще одна машина.
- ...Объезжай справа, там сверток есть,- услышал он чей-то совет.- А на
косом речка загремела, но ты пройдешь.
- Там лес-то возят? - спросил провожатый.
- Нынче не возили, молдаване уехали...
- А-а... Володьку Шишова видишь, нет?
- Давно не видел! Да, говорят, опять поддавать начал. Будто устроился
бетонщиком в какую-то фирму. Деньги появились...
- Ну, понятно! Увидишь, привет передавай!
- Добро!.. А чего это у тебя мужик забинтованный сидит? Глаза выбил, что
ли?
- Да нет, говорит, загноились... На свет больно смотреть!
- А, знаю! - откликнулся встречный.- У меня было, только забыл как
называется... Крепким чаем мыть надо.
- Ему уже чем-то промыли в больнице... Слушай, а после молдаван там
солярки не осталось в бочках?
- Ну! И бочки-то увезли! Сами побирались...
- Попятно!.. Ну, бывай здоров!
Обе машины взревели дизелями, и снова затрясло по проселку. Опять было
странно слышать какой-то бытовой житейский разговор. Повязка на глазах как
бы отключила его от существующего мира, и создавалось впечатление, что он,
Русинов, посторонний в нем человек, подвешенный между небом и землей: не гой
и не изгой...
Скоро провожатый свернул на лесовозную дорогу и потянул в гору, часто
переключая передачи. Женщина все время молчала и тоже несколько раз начинала
засыпать - голова ее стукалась о плечо Русинова. Похоже, ехали они целый
день, потому что белый свет, проникающий через повязку, медленно стал
сереть, когда машина остановилась. Водитель помог ему спуститься на землю.
- Возвращайся назад,- велела ему женщина. Провожатый тут же запустил
двигатель, развернулся и уехал. Стало тихо и по-вечернему прохладно.
- Подожди здесь,- приказала она и куда-то ушла. Через несколько минут
вернулась с мужчиной, который тут же дал в руки Русинову конец ремня.
- Иди смело, не бойся. Только поднимай выше ноги. Они двинулись в гору, и
снова без всякой дороги. Кругом чувствовался лес, не тронутый вальщиками, но
довольно редкий. Под ногами пружинил мох с редкими островками щебня. Новый
провожатый на ходу подал Русинову фляжку с отвинченной пробкой, вода была
ледяная и напоминала по вкусу березовый сок.
Через час окончательно стемнело, а они все шли и шли на подъем. Наконец,
перебравшись через развал камней, Русинов почувствовал, что начинается
распадок - впереди чудилось пространство, даже показалось, где-то шумит
речка. Провожатый усадил его на камень, а сам спустился ниже. Послышался
шорох щебня под его ногами, тихо звякнул металл. Возле Русинова оказалась
женщина, потянула ремень.
- Ступай за мной.
Он сделал несколько шагов и вдруг ощутил, что вступает в какой-то проем,
- пространство сомкнулось над головой, а сзади снова раздался звон железа,
глухой толчок воздуха по барабанным перепонкам, после чего наступила полная
пещерная тишина.
- Иди спокойно, во весь рост,- предупредила женщина, и сквозь бинт
забрезжил колеблющийся свет фонаря.
Камни с пути были убраны, однако неровности почвы то и дело заставляли
спотыкаться либо проваливаться в какие-то ямы. Он ободрал козонки пальцев,
ссадил себе голень, но почти не ощущал боли. В двух местах женщина велела
ему встать на колени и двигаться на четвереньках. Лазы были настолько
тесные, что в одном пришлось ползти метров двадцать. Примерно через час они
остановились в зале, и Русинов услышал сначала гулкие шаги впереди, затем
увидел пляшущий луч.
- Идем! - сказала женщина.- Осторожно, под ногами камни.
Теперь впереди было два луча: встретивший их неведомый человек даже не
подал голоса. Русинов ступал наугад и потому несколько раз упал, прежде чем
поступила команда стоять. Встретивший- судя по сильным рукам, муж-чина -
разрезал бинт на голове.
- Снимай!
Русинов сорвал, сдернул тугую повязку и прищурился. Свет тусклого фонаря
показался ослепительно-ярким. Луч выхватывал из темноты почти круглую дыру в
полу возле камня.
- Лаз видишь? - спросил невидимый мужчина.
- Вижу.
- Садись и спускай ноги,- приказал он.- Там деревянный желоб. Внизу
подождешь.
Он сел на край, опустил в дыру ноги и вначале ощутил бездну. Заломило в
спинном мозгу... удерживаясь руками, спустился ниже- ноги нащупали опору.
Желоб оказался узким и дощатым, как гроб. Это был так называемый шкуродер -
через несколько метров загорела кожа на спине и ягодицах. Русинов съехал
вниз и попал ногами на что-то мягкое. Ощупал - сложенный во много раз кусок
войлока...
В полной тишине время шло медленно, и возбужденная пещерой память о
Кошгаре навевала тревожные, искрами проскакивающие мысли - стоит там,
наверху, завалить глыбой лаз, и будет самая лучшая в мире тюрьма. Без фонаря
в неизвестной пещере никогда не найти другого выхода... Однако в горловине
лаза заметался луч, и скоро по шкуродеру съехал встретивший их мужчина. Лица
не рассмотреть: за светом фонаря как за ширмой...
- Ступайте за мной,- скомандовал он.- Отдых- через каждые тридцать минут.
И замелькало перед глазами - летающий по стенам свет, ходы, полости,
лазы, словно чувала русской печи, высокие залы, узкие дыры со шкуродерами,
деревянные лестницы куда-то вверх, резкие повороты и каменные развалы.
Пещера была сухая, рубаха и куртка промокла от пота насквозь, хотелось пить,
в ушах метрономом стучала кровь. Через четыре остановки на пятиминутный
отдых Русинов понял, что без проводника отсюда не выйти и с фонарем и с
запасом продуктов. Лабиринт был потрясающим по сложности. В стенах зияли
черные провалы каких-то ответвлений, иногда на пути возникал заваленный до
кровли зал и приходилось карабкаться между глыбами и огромными блоками либо
пробираться на четвереньках по двум связанным бревнам, висящим над неведомой
пропастью. Но вместе с тем эта бесконечная пещера была обжитой,
исследованной и исхоженной, ибо идущий впереди человек безошибочно
ориентировался во всех хитросплетениях путей и перекрестков.
После девятого "перекура" на пути неожиданно оказалась маленькая,
срубленная из тонких бревен избушка всего в метр высотой. Провожатый открыл
дверь, осветил внутренность этого строения и приказал:
- Спать!
Русинов вполз на четвереньках и повалился на толстый войлок. Провожатый
подал ему большую флягу с водой и, когда Русинов напился до бульканья в
желудке, укрыл его одеялом. Сон пришел почти мгновенно и длился, показалось,
столько же. Заботливый проводник растряс его, высветил маленький столик,
приколоченный к стене,- хлеб, нарезанная пластами копченая свинина и крупные
