задержания.
- Ну, талисманы носят на шее,- наставительно проговорил участковый.- А не
в кармане...
- Я в бане был...
- Все равно придется изъять и внести в протокол,- заявил он.- На-ка,
Николаевна, посмотри...
Старуха "посмотрела", ощупав "орех": судя по ее послушности, она тоже
побаивалась участкового... А тот между тем извлек из кармана нефритовую
обезьянку, повертел в пальцах:
- Это тоже талисман?
- Да,- подтвердил Русинов. Капитан хмыкнул:
- Набрал полные карманы талисманов, а не повезло...
- Почему же не повезло? - грустно улыбнулся Русинов.- Мне в этом году так
повезло! Впервые за много лет!
Участковый подал обезьянку старухе, и Русинов вцепился взглядом в ее
пальцы. Узнает или нет? Видела прежде талисман-утешитель или впервые взяла в
руки!
Капитан же между тем выгреб из бокового кармана горсть патронов.
- Так, патроны иностранного производства для оружия двадцать второго
калибра. Посчитаем, сколько штук...
Любовь Николаевна все еще "рассматривала" обезьянку...
- А ну-ка, Сережа, пойдем со мной,- вдруг сказала она и, не выпуская из
рук талисмана, скрылась за дверью.
- Мне нельзя,- растерялся участковый.- Арестованный сбежит.
- Не сбежит, пойдем,- откликнулась старуха из темноты.
"Иди, иди, не сбегу! - мысленно послал Русинов.- Сейчас она тебе скажет,
что это за талисман..." Едва участковый вышел из комнаты, Русинов схватил
"орех", оставленный на столе, и сунул его в шкаф за книги. Сел на прежнее
место как ни в чем не бывало. Через минуту участковый вернулся один.
Обезьянка возымела действие!
- Значит, так! - бодро сказал он, забыв о личном обыске и о протоколе.- Я
вынужден запереть тебя до утра. А утром продолжим.
- Срочный выезд? - участливо, но с иронией спросил Русинов.- Что делать,
служба...
Он все понял, но решил не заметить усмешки и скомандовал:
- Встать, руки за спину. Вперед шагом марш. "Интересно, куда же ты меня
запрешь? - думал Русинов, шагая по ночной дороге - той самой, по которой они
бежали с Ольгой.- Неужели тут и тюрьма есть?" Задами они ушли на другой
конец поселка и залезли в чей-то огород, к темному сараю, стоящему окнами на
реку. Участковый отомкнул замок на оббитой старым железом двери.
- Входи!
Русинов вошел в темень, пригляделся.
- Света здесь, конечно, нет...
- Ничего, до утра и без света посидишь,- заметил капитан.- Скоро светать
начнет. Вон кровать, ложись.
Он зажег спичку. Похоже, это был когда-то склад магазина: на окнах
решетки, потолок оббит железом, по стенам - деревянные стеллажи. В углу
стояла новенькая кровать с никелированными головками и матрацем. Русинов лег
и покачался - мягкая пружинистая сетка...
А участковый не уходил, торчал в дверях. И спичек больше не зажигал.
- Ты вот что, парень,- наконец сказал он из темноты.- Мою дочь не трогай,
понял? Еще раз увижу тебя с ней- ноги переломаю без всякого ордера. Жених
нашелся...
- Иди, иди, дорогой тесть,- съязвил Русинов.- Тебя служба ждет. Да накажи
теще, чтобы утром мне горяченьких блинчиков принесла. Со сметанкой!
Он шарахнул дверь и зло забряцал запором. И еще, кажется, пнул дверь,
прежде чем уйти. Почему-то в сознании Русинов не воспринимал его как отца
Ольги. Но тут же из защитника правопорядка участковый превратился в
защитника своей дочери. И сразу исчез куда-то весь его опыт,
профессиональная наблюдательность и милицейский гонор. Русинов посмотрел в
окно: капитан прошел напрямую по картошке, перелез через изгородь и пропал в
темноте. Любовь Николаевна знала, что такое нефритовая обезьянка. Этот
опознавательный знак, пароль, если его не спас, то, по крайней мере,
остановил арест и выдачу Русинова Службе. Участковый посадил его в этот
склад скорее из боязни, что он может встретиться с его дочерью, ибо старуха
была права- зачем ему бежать? Она прекрасно знает его цель, иначе бы не
откликнулась на обезьянку, и теперь, возможно, хранители должны
посоветоваться, как поступить с Русиновым дальше. Сдать его в прокуратуру, в
клинику для душевнобольных либо найти иной способ нейтрализовать Мамонта.
Но если капитан боится за свою капитанскую дочку, то надо немедленно
бежать из этого амбара к ней. Русинов ощупал решетки на двух небольших
окнах- сделано на совесть, наверное, еще до войны: гвозди самокованые,
прутья не расшатать. И срублен склад крепко, бревна посажены на мох и на
шканты (круглые куски дерева); пол же, судя по его непоколебимости, собран
из толстых, распущенных надвое, бревен. Без лома ничего не взять... Он
пошарил на стеллажах - чисто. "Мешок" был на сей раз деревянный, с видом на
реку, но ничуть не уступал каменному. Там хоть была зажигалка...
Он снова лег на кровать и мысленно стал искать самое уязвимое место.
Выходило, что все-таки окна и простенок между ними. Он подождал, когда
начнет светать, встал и ощупал косяки. Пазух над верхними почти не
оставалось, осевшее строение давным-давно сомкнуло все щели, мох между
бревен спрессовался до крепости картона. Даже если выковырнуть его, на что
потребуется полдня, все равно не осадить бревна простенка так, чтобы верхнее
освободилось и шкант вышел из гнезда в верхнем бревне. К тому же концы
бревен простенка имели шипы, прочно стоящие в пазах косяков: все сделано по
правилам плотницкого искусства. Но над окнами было всего два ряда и ко
второму было прибито железо. Амбар небольшой, лес давно просох, и крыша
легкая. Оставалось единственное - поднять верхние ряды бревен вместе с
потолком и выломать простенок.
Стараясь особенно не шуметь- хозяин, на чьей территории стояла эта
тюрьма, наверняка предупрежден,- Русинов начал разбирать стеллажи. Снял
доски с полок, оголив каркас, а затем оторвал четыре вертикальных стойки,
сделанные из толстых брусков. Самый длинный он упер в верхний косяк окна,
поставив второй конец на широкую доску, и другой стойкой стал распирать эту
конструкцию, стремясь поставить первый брусок в вертикальное положение.
Получался довольно мощный клин и одновременно рычаг, на который можно было
давить всем телом. После нескольких рывков послышался треск вверху- ряд,
перекрывающий окна, тронулся с места. Русинов ощупал пазы и с удовольствием
отметил, что спрессованный мох освободился от давления. Но дальше все
замерло: слишком велико стало трение вертикального бруска о доску, лежащую
на полу. Требовалось смочить, но участковый не оставил ни капли воды.
Пришлось использовать подручные и не совсем приличные средства.
Еще минут через пять верхние ряды бревен вместе с потолком и крышей
приподнялись на два сантиметра. Можно было пальцами выковыривать мох.
Оконный блок поднимался вверх вместе с косяками и решеткой. Русинов расшатал
простенок, убрал мох из пазов, и образовалась щель в ширину спичечного
коробка. Однако плоский и довольно толстый шкант сидел в верхнем бревне еще
глубоко и прочно. Тогда он вставил доску под оконную подушку, встал на нее
ногами и стал давить одновременно двумя рычагами. Заскрипели шканты, из
щелей посыпался растертый в пыль мох. Он подстраховался, загнав брусок между
бревен, и теперь оставалось вывернуть хотя бы одно бревно из простенка.
Русинов снял головку с кровати, вставил ее между косяком и торцом бревна и,
расшатывая, постепенно вытащил его из проушины. С улицы подул свежий
предутренний ветер. Можно было уже с трудом, но выбраться наружу, однако он
вывернул еще одно бревно и, не убирая конструкции рычагов, вылез через дыру
вперед ногами: под стеной тюрьмы густо росла крапива.
Амбар стоял на задворках поселкового магазина. Рядом - еще один сарай,
длинный, широкий, как ангар. Вокруг - картошка. И не подумаешь, что здесь
есть тюрьма... Пригибаясь, Русинов пробежал вдоль изгороди, перескочил ее и
направился к дому Ольги. Крался осторожно, чтобы не будить собак, но пройти
по этому поселку незамеченным оказалось невозможно. В чьем-то дворе
послышался лай, немедленно подхваченный хором во всех концах.
Машины Русинова возле ворот уже не было. За калиткой трубно лаял пес, но
почему-то никто не выходил. Тогда Русинов бросил камешек во двор, чтобы
разозлить собаку, а сам проскочил через ограду палисадника. Прошло минут
пять- дверь так и не скрипнула. По всей вероятности, дома никого не было. Он
побежал к больнице и еще издалека заметил, что на крыльцо вышла мать Ольги.
Русинов стал к забору. Надежда Васильевна постояла, посмотрела в сторону
своего дома- видимо, встревожилась от лая собаки, и скоро вернулась назад.
Ольга бы обязательно вышла, если бы находилась в больнице...
Он развернулся и пошел в переулок, вдоль огородов - к дому Любови
Николаевны. Все было, как вчера, только он бежал один по чистой песчаной
дороге. И здесь не было никого! Стеклянная дверь оказалась запертой на
внутренний замок...
Русинов посидел на скамеечке возле цветов и медленно побрел назад, к
своей тюрьме.
Повинуюсь року!
Он залез в амбар, разобрал все свои приспособления и рычаги и лег на
матрац. Столько трудов приложил" чтобы вырваться на волю, а теперь
приходится возвращаться, ибо ждать больше негде. Свежий ветер на восходе,
врывавшийся сквозь дыру, знобил его, пока не взошло солнце. Однако все
равно, скрючившись в позе эмбриона, он долго не мог согреться и, едва ощутив
теплые лучи, тихо и незаметно уснул. А проснулся с испугом, что спал долго и
за это время что-то произошло! Он прислушался- на улице тихий, знойный день
и всего двенадцатый час. От жажды пересохло во рту, болела голова и чесалось
изжаленное комарами лицо. Он осторожно выбрался на улицу; где-то трещала
бензопила, доносились удары топоров- на другом конце поселка рубили дом. Он
сходил на реку, напился и умыл лицо. Вдруг стало обидно, что о нем все
забыли!
Не скрываясь, он подошел к дому участкового, постучал в калитку. Днем пес
залаял лениво, без азарта. Калитка оказалась незапертой, и Русинов вошел во
двор. "Уазик" стоял под навесом, а под ним, в холодке, лежала черная
немецкая овчарка - точь-в-точь как у серогонов! Возможно, из одного гнезда,
поскольку породистых собак в деревне заводят редко. Он взошел на крыльцо и
постучал в дверь. На стук выскочил пес из-под машины и залаял сильнее.
Надежда Васильевна вышла из сеней и отшатнулась:
- Это вы?! Опять вы?!
- Представьте себе! - с легким вызовом сказал Русинов.- Опять я!
- А где Сережа?.. Где мой муж? - чего-то испугалась она.
- Хотел у вас спросить,- он развел руками.- Ваш муж меня арестовал, запер
в амбар и забыл.
- Но он повез вас в Ныроб! Хотел везти...
- Не знаю, что он хотел, но сидеть под замком мне надоело,- заявил
Русинов.
- Олю... не видели?- вдруг с опаской спросила она.
- Последний раз видел вчера ночью,- признался Русинов.- Потом пришел ваш
муж...
- Не знаю, что и думать,- загоревала Надежда Васильевна.- Она ушла к вам
и больше не возвращалась. А теперь и отец пропал...
- А вместе они не могут быть?
- Да нет... Зачем она поедет в Ныроб?..- Она подняла усталые глаза.-
Послушайте меня... Уезжайте, пожалуйста! Я даже ничего не скажу мужу. Вашу
машину он исправил... Уезжайте, а?
- Не поеду,- он решительно помотал головой.- Не уговаривайте.
Надежда Васильевна обняла себя, горько подперлась рукой:
- Как вы приехали, у нас начались несчастья... Вы же опытный и зрелый
человек, а Оля- совсем молодая и многого не понимает в жизни. К тому же вы -
женатый, есть семья...
- Это неправда,- проговорил он.- Я один... Я давно один. Рядом никого и
за спиной - никого. Хожу и оглядываюсь... Понимаю, я вам не ко двору. Вы
