у Агдама повадка и все знали - не промахивается пес, только успевай
догонять, хотя и были некоторые странности, необъяснимые песьей
наукой, но их относили на Агдамовы преклонные годы. А пока нужно было
доверять его таинственному потустороннему чутью.
Образовалось грозное, увлекательное зрелище. Случись возле
художник или работник кино, немедля один схватил бы кисть, а другой
аппарат для съемки, чтобы запечатлеть картину. И не зря потрудились
бы, потому что посреди улицы в косых лучах солнца огромными скачками
несся пятнистый пес с белыми на красном фоне рядами зубов и паром из
ноздрей, а следом, мотаясь на натянутом струной поводке, поспешала
оперативная группа, которая, распустя полы пальто и высоко вздымая
колена, смело бежала по своему делу, нисколько не пытаясь затормозить
бег, чтобы как-нибудь оттянуть встречу с неизвестными бандитами,
которые вполне могут всех их перестрелять или зарезать. Нет, они,
влекомые чувством долга и сознанием приказа, мчались к цели, храня
честь совокупно с молодым задором, как видно поступали и их праотцы
отлично от некоторых иных нынешних милицейских. Вскоре группа скрылась
за углом, улеглась на дороге поднятая бегущими пыль.
V
Крепкотелый беспечный бандит Харитон Шерстюк, столь небрежно
ограбивший Хобота и наделавший столько следов, легко катил тележку на
дутом, с ниппелями на резиновом ходу и весело вращал рыжими глазами. В
тележке, надежно пристегнутый резинками от эспандера, мягко катился
мешок с рулонами холстов и затиснутыми поверх дворцовыми гардинами.
Одна из золоченых кистей высунулась наружу, радуя глаз Харитона
своим объемом. Сверкали цацки.
В небесах плескалось беззаботное непорочное солнце, не
разбиравшее людей и потому щедро дарящее и Харитона Шерстюка своим
весенним теплом.
Сегодня у Шерстюка был выходной. Понятно, что грабеж не был его
основной работой. Шерстюк служил в органах милиции. Он курировал лиц с
крупными нетрудовыми доходами и находился на хорошем счету, хотя и не
отдавал службе всех своих сил. Работая увлеченно, продуктивно,
постоянно принося пользу обществу, Харитон считал себя в полном праве
иной раз лично разобраться с нарушителем, ощущая себя как бы мечом. В
таких случаях он еще вспоминал всегда сужденье о поваре, который не
может же не отведать собственного блюда.
Сегодня, будучи как раз в подходящем настроении, Харитон порылся
в своих папках, выбрал сведения о Хоботе и, соорудив незатейливый
планчик, тем же вечером его и воплотил. На Хобота но давно имел виды и
вот результат: худо-бедно...
И вот, ласкаемый вечерним солнышком, Шерстюк везет взятое добро
домой, чтобы прибавить его к остальному имению и размышляет,
припоминает оглядкой, не совершил ли в предприятии промахов и ошибок,
и не надо ли ожидать в этом случае трещины в деле и служебного
внимания коллег. Но вид добычи, ее объемистость все не давали Харитону
как следует заняться этим полезным анализом, и он поспешно решил, что
вроде бы все в порядке. Не зная грядущего, разбойник совершенно не
обращал внимания на перебегавших дорогу бездомных котов и даже
зафутболил по одному консервной банкой. Кот, вместо того, чтобы
убежать, остановился и окинул Шерстюка длинным запоминающим взглядом.
- Не буди лиха... - прозвенела у тротуара банка почти
человеческим голосом.
Дома Харитон рассовал все по углам, выпил водки и, накрывшись
простыней от мух, крепко уснул.
VI
Поутру, нарядив мундир и фуражку со звездой, так что преступная
его личина совершенно скрылась под благородной оболочкой представителя
власти, Шерстюк прибыл на службу в свой обжитой кабинетик на верхнем
этаже управления, откуда открывался чудный вид на городские крыши.
До обеда Харитон пробыл в роли человека, нашедшего себя в
дыроколе и скоросшивателе, обработал кучу служебных бумаг и собрался
было в буфет, надеясь покончить там с назойливым похмельем. Но тут к
нему заглянул его приятель и однокашник Леопольд Каверзнев. Сейчас
было видно, что он пробежал не одну версту. Леопольд в своем клетчатом
пальто из Шотландии раскалился, как утюг, утирал беспрестанно лоб и
шею, тяжело дышал, вздымая грудь, взгляд его блуждал.
- Здорово, Шерстюк! - обратился он к товарищу.
- Привет, Лепа. Что это ты пенишься? Бежал будто? - по
студенчески приветливо отозвался Харитон.
- Не то слово! За этим псом не походишь. Все на рысях. Дух
переведу и дальше... Подлец Агдамище, где бы помогать сыску, привел
сюда, в управу... Стареет, видать, кобель. Сколько прошу новую собаку,
как об стенку горох... Бежит дуром... - Издалека бежите? - равнодушно
осведомился Шерстюк. - Да антиквар один есть - Хобот. Какие-то два
мерзавца свалили того Хобота, коллекцию его взяли, гардины новые...
Башку ему расквасили резиной! В общем, говорит, как есть все
подчистили, по миру пустили парня.
- Кто говорит?
- Хобот говорит, да ты его должен знать, он с твоего района.
- Поваленный и говорит? - сощурился Шерстюк. Леопольд не успел
ответить.
Раздался жуткий треск продавливаемого снаружи оконного стекла,
звон осколков и затем резкий, простуженный голос:
- Всем заткнуться!
Вместе с выкриком в комнату ввалился дикий, заросший свалявшимся
волосом человек двухметровой высоты в расползшейся по швам тельняшке и
черных, шинельного сукна портках.
В одной столбовой руке он держал неведомой конструкции грубо
опиленный обрез с устрашающим диаметром ствола, в другой - пучок
поводков, на которых дергались в яростном порыве облезлые разномастные
коты на ошейниках. Коты дружно вопили разинутыми ртами, топорщили усы
и, явно глумясь и хулиганя, вовсю старались походить на хозяина.
- В чем дело? - осевшим голосом пискнул Каверзнев.
Одновременно сиганул со своего места Харитон, опрокинув со стола
канцелярскую принадлежность.
- Руки за голову! - рявкнул гигант, - Оба! Я народный мститель
Матрос Терентий! - с этими словами он выпустил поводки, и коты с
дружным ревом накинулись и принялись рвать в клочья Шерстюка, а
Каверзнев, крепко зажмурившись, отсчитывал изумленным гаснущим
рассудком получаемые по роже удары. При этом в голове его прыгали
детские вопросы: "Почему? За что? Что я такого сделал?" и еще:"Почему
он такой большой?"
Когда число ударов перевалило за дюжину, опять прогремел
анафемский голос из-под самого потолка, а может и с небес:
- Патронов на вас жаль, паскудное семя! Обо мне ни слова,
иначе...кранты!!! - Под абажуром с треском лопнула лампочка, а дикий
Терентий навел обрез в сторону сейфа и произвел выстрел. Раздался
звук, как при разгрузке листовой стали, потом из дула вырос столб
оранжевого огня, вследствие чего в сейфе образовалась пробоина с
коровью голову, из которой наружу хлынула вода.
Матрос из-под обломков уничтоженного графина извлек папки с
бумагами и, сложив кучей, поджег. Помещение ненадолго окуталось дымом.
Когда дым рассеялся и вышел в разбитое окно, открылась ужасающая
картина разгрома, в центре которой лежали охающие Харитон с
Леопольдом, окровавленные и, почему-то, в репьях.
VII
Спустя час оба пострадавших, искусно декорированные повязками,
наклейками и зеленкой, представлены были своему смежнику, полковнику
ГБ Чуку.
- Дело не шуточное, - приступил полковник, - Терентий этот давно
нам поперек горла. Забрал себе в голову не по уму, на власть
замахивается, шизоид значит, социально опасен. Без места жительства,
обретается на крышах в центре города. Облавы не дали результата -
уходит между пальцев, - полковник растопырил и показал пальцы, - даже
словесного портрета нету, никто не называет. Теперь на вас надежда,
докладывайте, - перевел он острый взгляд с одного на другого и назад.
Харитон отрицательно качал головой, Леопольд же сокрушенно мычал и все
сползал со стула; разводил лишь руками, желая объяснить размер
повстанца. Но в целом оба имели в виду, что ничего не помнят. Потом
Шерстюк сказал, да не складно как-то, что помнит одного кота.
Полковник это и другое все остальное переписал в блокнот,
поскреб глубокомысленно в затылке и, отпуская пострадавших
оперативников, посулил разобраться и довести дело до ума.
VIII
Прытко бежали дни. Природа, как всегда равнодушная к
человеческим событиям, являла участникам драмы то синее, с солнцем
посередине, небо, то пасмурный, туманный воздух с дождем и дымом.
Благодаря ее все время одинаковым законам, на потрепанном Шерстюке
вскоре подзажили кошачьи раны, и он вновь был вызван к полковнику в
приказной форме.
- Харитон, - доверительно обратился к нему Чук, - кончай ты это
дело - отлеживаться. Работы чертова пропасть. Надо нам помогать, и
ваше чтобы тоже двигалось. Бери счас Каверзневы дела, пока он еще
долежит в госпитале, сам ведь видал, каковы у него ранения, с Хоботом
разберись - чего там. Тем более, он и по твоим каналам проходил. Дело
важное, так что даже не твоего ума - во как! Во главу угла его
поставь. В блин разбейся для Хобота! После к нам примкнешь - Терю
этого ловить. Если постараешься - возьму тебя к себе...в органы, -
воздел полковник палец, вытаращив при этом глаза, в кабинете же
стемнело, смерклось.
Полковник Чук был в новой, тщательно отпаренной форме. На плечах
его сурово мерцали погоны со звездами. Кроме того, он был одарен
густыми бровями и столь же густым голосом. Лицо его несло чуть
смягченную запахом одеколона печать закона. Такой это был человек, что
всегда представлялось будто стоит за ним мрачная тень в плаще. Плащ же
красно-буро-малиновый, тяжелый, вразлет. Нельзя себе представить
такого за бутылочкой недорогого винца или в обществе
каких-нибудь...дам. Одно из двух: или дамы, или... одно из двух...
Поэтому, когда из его властных уст прозвучало: "Органы!", то
Харитона проняло, он вздрогнул, и на миг позабыл даже, что сам в форме
и при кобуре. Он обмер, а в воздухе что-то тихо лопнуло, и повис
вибрирующий дребезжащий звук.
Перемена в подчиненном по званию не ускользнула от
начальственного ока.
- Что с тобой, Шерстюк?
- Боюсь не справлюсь, дело шибко запутанное, - засопротивлялся
было Харитон.
- А тебе бы распутанное подали? На чужом чтобы горбу в рай
въехать? Не кобенься, Шерстюк, это приказ! - нажал Чук, - помощника
тебе выделим, есть подходящий, вот и справишься.
Чук извлек серебряные часы луковкой с гравированной надписью: "С
почтением от Л.Х." и, прослушав музыку, холодно скомандовал:
- Ступай работать.
Козырнув, Шерстюк направился к себе. Голова его продолжала
странно вибрировать, и Харитон понапрасну вертел шеей, стараясь
понять, откуда этот въедливый дребезг.
Мало-помалу в его темную душу начала проникать неясная,
несвойственная жизнерадостному душегубу тоска, а вслед за ней
объявилось некоторое предчувствие и страх. Этому страху Харитон мог бы
возразить своей силой и хитростью. Даже интересно могло получиться,
подыскались бы и свидетели и виновные, но чья-то студеная пятерня все
сжимала ему сердце и не давала взяться решительно за дело. И все
тянуло ко сну...
Шерстюк принял таблетку, выпил воды из нового графина и
обратился к двери, в которую раздался стук. Окончив стук, в кабинет
вошел человек...
Когда Харитон соединил увиденное с работой мозга, то немедленно
