чин-чинарем. Навырастало всякого в огороде, и полковник обзавелся
припасом, состоящим из солений, квашений и сушений, заполнивших
прохладный погребок.
Проделав всю работу, Чук решил развеяться и съездить в город для
покупки кое-какого инвентаря и мануфактуры.
Вышло так, что по дороге расковалась лошадка, подвозившая
полковника. Пока искали кузнеца, пока ковали, - в город добрались
только к ночи.
Несмотря на непродолжительность сельской жизни, Чук неизвестным
способом успел впитать там деревенское недоверие и опаску перед
городом и его жителями. Поэтому ли, по чему другому, но только Чук не
стал искать ночлега в городе, а сошел на окраине, в слободе.
Отыскав чей-то незапертый амбар, он, недолго думая, бросил в
угол на солому свой армяк, накрылся рогожей и принялся угреваться,
поджимая всеми частями тела к животу и туда же пригибая голову в
надвинутом на уши малахае.
Но только было он угрелся, как почувствовал, что солома уходит
из-под его боков и сам он колышется, как на мелкой волне. Ощущение
было столь необычным, что неустрашимый полковник похолодел и сердце
его ушло в пятки.
Было от чего уходить чуковскому сердцу в пятки: когда полковник
привстал и напряг свои всевидящие глаза, он с ужасом обнаружил под
собой шевелящийся ковер из крысиных спин.
Сна как не бывало. Чук забрался повыше на какой-то ларь и стал
наблюдать крыс, напрягая воспаленные глаза и борясь с омерзением.
А крысы, чувствуя, что пришла ночь и настало их время, без
устали сновали вокруг, без конца чем-то хрустели, чавкали и даже
хрюкали, пожирая что-то подобно свиньям. Иногда они, дробно грохоча по
доскам, проносились под самым носом у полковника по каким-то своим
делам, шумно волоча голые хвосты и спесиво его не замечая.
Вообще всех их что-то объединяло. Печать какой-то общей,
коллективной заботы лежала на их мерзких, устремленных вперед, мордах.
И еще Чук решительно убедился, что в крысах было очень много от
свиней. Разница была в величине, и в том, что у хавроний хвосты
скручены были в узелки. Даже цвет, как ни странно, почти совпадал.
Крыс было чрезвычайно много.
Сначала полковнику казалось, что их действия руководятся
примитивными инстинктами, но по прошествии небольшого времени Чук
понял - вся эта возня имеет организованный вид. Самым же интересным
было зрелище, увиденное полковником, когда уж ум его и зрение стали
меркнуть от впечатлений и бессонницы.
Крысиная возня приняла всеобщий характер и смысл. Крысы плотным
стадом метались по амбару, будто объятые паникой. Постепенно
направление их беготни сомкнулось в круг. Топот сотен лап создавал
ровный гул. Казалось, что вращается гигантский диск и если на него
опустить граммофонную иглу, зазвучит какая-нибудь оглушительная и
наглая мелодия.
Посреди этого мрачного круга вертелась группа окруженных крыс,
среди которых резко выделялся вожак, руководивший ими. Он был покрепче
прочих, позубастее, щетина его стояла торчком, а хвост, как длинная
меткая плеть далеко доставал по головам зазевавшихся и непослушных.
Окруженных крыс то и дело почти случайно то задевали, то
толкали, иногда довольно сильно, как бы принуждая двигаться в общем
направлении. От этих толчков окруженцы отлетали к своему вожаку,
переворачиваясь и иной раз истекая кровью.
Действия эти имели успех. Окруженная партия начала редеть за
счет перебежчиков, которое понеслись с основным стадом, более всех
огрызаясь на своих бывших товарищей.
Наконец, Вожак остался совершенно один в центре живого круга. Он
еще пытался задержать последнего сообщника, прищемив ему лапой хвост,
но тот, безумно выкатив глазки, забился судорожно, затем обернулся и
мигом перегрыз собственный хвост, вслед за чем опрометью кинулся в
общий строй, вычеркивая по доскам кровавые зигзаги.
На окруженного никто в отдельности не нападал, лишь чуть цепляли
на бегу то хвостом, то когтем, а то и зубом. Но эти мелкие
неприятности исчислялись сотнями в минуту, так что на бунтаре очень
скоро не осталось живого места. Вскоре он стал заваливаться на бок,
потом замечательный хвост его, подрубленный чьим-то резцом, перестал
служить, а вскоре и вовсе отлетел в сторону.
Наконец его окончательно опрокинули и затоптали. Некоторое время
еще продолжалась омерзительная возня, потом усталая, но довольная
крысня разбрелась по сторонам и углам амбара, оставив на полу чистое
место...
- Не хуже, чем у людей, - потрясенно подумал Чук, забираясь
повыше, и измученный, заснул.
Последние впечатления не дали ему насладиться приятным
сновидением, полковнику приснился кошмар, причем кошмар этот
просматривался под видом кинофильма, как бы на экране.
Сперва появились титры: СОН ПОЛКОВНИКА ЧУКА.
Затем на экране возник город. По улицам города двигались
крысиные стаи. Стаи эти шли плотными прямоугольниками посреди улиц.
Над ними реяли неопределенного цвета знамена и штандарты.
Люди, населявшие город, жались к стенам домов в ужасе раскрыв
глаза и рты. Те, что были дома, запирались на все засовы, но покоя не
находили и вздрагивали всякий раз, как только слышали маленький шорох.
Крысиные прямоугольники стекались к площади с трибуной в центре.
На трибуне, схватив рукой поручень, находился приземистый,
неопределенного вида субъект с острым лицом и пронзительно пищал,
непрерывно стуча сухим кулаком по бочке, которую в конце-концов
расколотил в щепки.
Понять было ничего нельзя, так что внизу экрана непрерывно шли
титры, из которых выходило, что многолетней борьбой угнетенное
крысиное сословие добилось наконец принадлежащего ему по праву,
равного с людьми положения и даже власти, что совершенно естественно и
законно, так как им, крысам, снизу объективно виднее, что к чему и как
сделать всех счастливее. Последние слова заглушены были всеобщим
визгом и шлепаньем хвостов оземь. Мотались штандарты. Крысы, влезая
друг на друга, образовывали горы и пирамиды с водруженными серыми
флагами и так двигались мимо трибун, демонстрируя энтузиазм.
Остролицый на трибуне весь подергивался, подскакивал, пока не
выронил из штанов длинный хвост, который действуя собственными силами
тут же скрылся назад.
А между людей сновало великое множество маленьких личностей,
которые озабоченно перетаскивали куда-то связки огромных крысиных
хвостов из резины, рулоны плакатов, вороха листовок. Личности развязно
ввинчивались в группы людей и приклеивали на заборы, двери и прямо на
спины не успевших увернуться граждан, плакаты с изображением
остролицего и невнятным текстом. Действуя таким образом. они мигом
заклеили все своей серой агитацией.
Объявились, неизвестно откуда, девицы с брусничными глазами,
двигавшиеся немного боком, держа у грудей в обеих руках сумочки и
выказывавшие из-под коротких шубок длинные гуттаперчевые хвосты. Вид
их был чрезвычайно скромен, брусничные глазки потуплены, все до тех
пор, пока кто-нибудь не наступал неловко на украшение. Тут же
скалились блестящие зубы, глазки выкатывались наружу и неслась
отборная ругань, сопровождаемая слюнными брызгами.
Являлся новый модный тип. Тип этот всеми своими стаями тут же
предъявлен был публике при помощи показа мод.
Моды демонстрировались на длинном дощатом помосте в
сопровождении музыки, оглушительной и наглой.
Полковник всегда испытывал ненависть к подобным мероприятиям,
впитанную еще с молоком матери, а тут и вовсе выходила какая-то
мерзость и дрянь.
Манекенщицы все как одна были подлой и блудливой наружности, в
которой никак нельзя было допустить присутствия совести или стыда. У
всех были круглые брусничные, прикрытые тонкой пленкой, глазки и
устремленные вперед лица. Глядя в их сторону, сразу хотелось сплюнуть
и утереть губы. Полковник несколько раз это сделал, оплевал все кругом
себя, но легче не стало.
Демонстрировались по большей части куртки и пальто из серой
замши, такие же головные уборы и накладные резиновые хвосты.
Модные предметы тут же, почти силком, продавались с помоста,
причем сдачу с денег давали новыми, гадкими, насусленными деньжонками,
с неразборчивой цифирью и невнятным достоинством.
Полковник крупным планом увидал одну такую пачку, - ничего не
понял, но разглядел по бокам портреты остролицего и места для водяных
знаков.
Те из людей, что не спешили совершать покупки или кривились от
новых деньжат, мигом окружались крысами, и, видя под ногами
разгоняющийся крысиный круг, спешили с приобретением и, получив сдачу,
обзаводились серой насусленной валютой.
Тут же развернулась торговля самым необходимым товаром в обмен
на упомянутую валюту: соль, мыло, серый сатин, коробки спичек.
Затем перед изумленным Чуком прокрутился еще полнометражный
художественный фильм с названием: ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ.
История вышла с пригожей учительницей, присланной в дальний
подвал для обучения крыс человеческой речи и грамоте. Там она
по-настоящему увлекается работой, прельщенная отчасти простотой
крысиного обращения; к тому же в крысах обнаруживаются чудные душевные
качества. Самый же непослушный, но обаятельный крыс влюбляется в
учительницу и, постепенно становясь передовиком учебы, пробуждает у
той ответное чувство. Заключается брак, и вся история, с обещанной
простотой, завершается рождением на свет остролицего постреленка и
радостной музыкой. Как только фильм кончился, полковника окружили
крысы, и одна из их круга стала на его глазах расти, пока не достигла
подходящих размеров.
Она двинулась к полковнику всею своей фигурой, ходко переставляя
задние лапы, распустив объятия и игриво вертя брусничными глазами...
Полковник проснулся весь в поту. Долго не мог очухаться.
Несколько раз он заглянул себе за спину, чтобы еще удостовериться -
точно ли нету там ужасной суженой, пока успокоился.
В щели пробивался солнечный свет. Крысы все попрятались, и по
полу важно разгуливал зеленый петух, вороша носом труху.
Полковник отряхнул с себя солому и двинул в город. Впереди его
дожидалась целая куча довольно приятных дел, и вскоре голова Чука
просветлилась, и мысли отвлеклись от ночного кошмара.
Весь день Чук шатался по лавкам и трактирам. Купил новый
самовар, новую пожарную каску про запас и черные гуттаперчевые калоши
с кровавым подбоем.
Носила его нелегкая и на базар. Базар был совершенно не то, что
знал Чук из своей жизни. Не в пример легче было бы рассказать, чего
там нет. Понадобилось бы только назвать то, что есть лишь где-нибудь
на другом краю земли, за океаном, да и то, хорошенько порывшись в
прилавках и подольше походив узкими, забитыми народом проходами,
наверное удалось бы разыскать и это, да сверх того еще что-нибудь
такое-эдакое, чего уж вовсе нигде в целом свете нет, кроме как тут, в
руке замасленно мужичка с ополовиненной бородой, подбитым глазом и в
лихо заломленной к уху шапке.
Так что одних детских свистулек Чук увидал штук сто разных
видов, сластям не было счету, и полковник изрядно понабил ими карманы
армяка.
Потом увидел он плотную толпу, окружавшую оборванца с
распущенными волосьями, в веригах и с громадным крестом на шее.
Оборванец ездил на низкой тележке, имея в виду, что у него нет
ног, и непрерывно пугал чем-то окружающих. Чук пробился поближе и
вдруг осознал, что ежели оборванца побрить и почистить, то в аккурат и
