револьвер засверкал чистотой, механизм его мягко защелкал, в стволе же
открылся прекрасный, радужный вид на отдаленье.
Лепа уложил револьвер в карман, досыпал патронов и двинулся к
центру города, застегивая на ходу свое пальто работы шотландских
мастеров будущего.
К "Одеону" было не пробиться. Все подступы были запружены
народом. Разряженная публика состояла преимущественно из дам.
Преимущество сложилось за счет дам, явившихся без сопровождения и
особенно раскалявших атмосферу своими эмансипе. Повсюду вспыхивали
очаги птичьего гвалта. Любой зритель, закрыв глаза, живо представил бы
двор, полный гусей и уток. Все что-то галдели, но что - понять было
никак нельзя. Вроде бы что-то важное, но задавшись целью слушать одну
какую-нибудь даму с особенно резким звуком голоса, немедленно можно
было убедиться, что дичь или иностранный язык.
Дамы и девицы, потея и много теряя от внешности, протискивались
к дверям, держа над головой шитые бисером ридикюли. Во многих из них
содержались свернутые изящными фантиками или связанные трубочками
заранее приготовленные подметные письма, специально для Григория,
имеющие целью хотя бы чуть обратить к сочинительнице его популярное
внимание. И уж несомненно, что все они дивно пахли, так как всякой
женщине известно, что приятный запах от сочинения выдает приятного
автора.
Два дюжих швейцара, взявшись за руки, не справлялись с дамским
напором и принуждены были использовать запрещенные приемы в виде
тычков коленом и пиханья плечом, в ответ же получали сдачу пощечинами,
царапаньем лиц, плевками и прочей такой валютой.
Наконец, при помощи ловких вышибал, дверь закрылась, выставилась
надпись: "Господа, мест нет!", и очистилось все прихожее пространство.
Фанатично настроенные поклонницы остались дожидаться на улице,
переложив ридикюли в муфты.
Тот, кому интересно приотодвинуть завесу с женской души и понять
хотя бы часть ее содержания, не должен отворачиваться пренебрежительно
от прильнувших к Котовскому поклонниц, он должен вглядеться в их
пламенные лица и спросить себя:
- А есть ли во мне тяга? Или, на худой конец, крепкий корпус?
Содержит ли что-нибудь ценное череп?
Получив отрицательный ответ по всем или по частям пунктов,
спросивший увидит дорогу, ведущую к совершенству, и оценит роль
прекрасного пола в своей судьбе.
Жаль только, что многие, увидя этот путь, поворачивают-таки
оглобли вбок или назад к тому концу, от которого шли... Хотя бог
весть, надо ли жалеть об них, и не придется ли жалевшим однажды
уловить себя на зависти к свернувшим и повернувшимся, а, может, узнать
вдруг, стороной, что и сам-то Григорий Котовский двигался кривой
тропкой или даже обратным ходом. Не приходит ли идущий к совершенству
указанным путем в пустое место?
Между тем Котовский, роняя дам, подобно дубу, роняющему с себя
желуди, двигался к своему отдельному кабинету тростью расчищая дорогу
и громыхая своим "Дык!" и "Елы-палы!". За ним следовали невозмутимые
молодцы, прилежно сметавшие добычу в кожаные мешки и тоже отчасти
захватывающие котовской популярности.
Следовали по залу расторопные официанты, не устающие в целый
вечер щеголять цирковой ловкостью и улыбаться...
Отужинавший и пополнивший свои финансы Котовский опять был
перехвачен вездесущим Хоботом, возглавлявшим якобы полицейский отряд.
Хобот, выдержав положенное число тумаков, тут же поместил в своей,
подбитой ватным слоем фуражке, многократную денежную компенсацию
неудовольствия и опять был таков.
Котовский же двинулся к автомобилю, подняв над головой трость
для дожидавшихся на улице фанатичных поклонниц, которые обрадовались и
трости, когда Котовский раздвинул ею их спрессованный строй.
Лакированный автомобиль подзамело снегом, Ребров в ушанке и
заиндевевших очках нетерпеливо покручивал руль и сигналил. Еще раз
обернувшись к женщинам, Котовский отметил, что среди них были
прехорошенькие.
- Ах, вы, мордашки, - подумал он, глядя на их замерзшие щеки и
упрятанные в муфты руки. - Жаль, ничего не захватил им...
XIX
Когда лакированный автомобиль, погрузив атамана, сорвался с
места, Ребров, чуть повернувшись, сделал рекомендующий жест и указал
на сидящего позади Леопольда:
- Рекомендую, Гриша, - наш человек и настоящий друг народа,
Леопольд Каверзнев.
- Все у тебя, Ребров, народные друзья, - заворчал, вынимая из-за
пазухи ворох записок и протягивая назад руку, Котовский, - куда ни
кинь, - всюду одно, - или народный друг какой-нибудь, или Хобот.
- Григорий Иванович! Товарищ Котовский! - потянул с заднего
сиденья обе руки Лепа. - Хобот, вы верно заметили, подлец. Я же
предостеречь вас желаю! Поймите, он вовлекает вас в свои подлые сети!
Я вот вас все изображу счас на бумажке, всю классовую структуру...
- А вот комиссарить, елы-палы, не надо, - загородился рукой
Григорий, - я никого не ограбил и Хобот мне нипочем.
- Как так? А золото и ценности? - изумился Лепа.
- Какие ценности?
- Да в "Одеоне" же собрали вы.
- Да разве ж это ценности, елы-палы?
- А что же?
- Дык, известно, говно!
- Но вы же... жизнью рискуете... - озадаченно вымолил Лепа,
ощущая в голове изрядную кашу и чуть не плача от досады, что не может
объясниться.
Котовский резко повернулся, поднял палец и, понизив голос,
высказал, как бы с вопросом:
- Дык... за народное дело... - И отвернувшись, удовлетворенно
погладил медную поверхность головы.
- Послушайте, Котовский, а вы не буддист случайно?
Котовский по-кошачьи зажмурился и улыбчиво помотал головой,
только что не облизнувшись, затем объяснил:
- Я Котовский, фамилие такое, а зовут Гришей, - он еще раз
повернулся и подмигнул Леопольду ласковым бриллиантовым глазом.
А Лепа подумал, что зря он хлопочет.
- Это ведь мне многое не ясно, скорее ничего почти, а он-то все
понимает и оттого весел. Что ж я его, вроде, учить хочу... Да и что
такое я? Никто меня не знает и неинтересно никому, а он, шутка
сказать, - Котовский! Одна рожа, так не уступит самовару. А рост? А
тяга? Ребров вот сразу смекнул за кем идти, рулит теперь с полстакана
и горя не знает. Про дам и говорить нечего, до сих пор из-за галстука
и записки.
Но вот Хоботу я не спущу, его прищучить - святое дело.
Если бы Леопольд как следует верил в бога, он решил бы, что тот
услыхал его молитву, потому что именно на мысли о прищучении Хобота
произошло следующее: внезапно из-за угла вывернул наряд конных
городовых и, завидя автомобиль Котовского, пришпоривая лошадей,
поскакал к ним.
Ребров, долго не думая, выжал до предела газ и на скорости
промчался сквозь их строй, напугав коней и зацепив одного так, что тот
завертелся волчком вместе с наездником. Однако, прежде, чем Ребров
свернул в проулок, Лепа успел заметить выглядывающую из-за фонарного
столба предательскую рожу Хобота в ватной фуражке. Хобот досадливо
махал рукавицей на незадачливых городовых и ругался.
Котовский тоже заметил и сразу велел Реброву, объехав квартал,
вернуться к прежнему месту.
расчет оправдался вполне. Хобот, услав погоню за Котовским,
беспечно ковылял проулком, заглядывая в подвальные окна и любопытствуя
незадвинутыми ситцевыми занавесками. Кое-что из открывшихся ему видов
народной жизни показалось ему заманчивым, и Хобот стал уже погружаться
туловищем в одну такую форточку и, наверное, погрузился бы целиком. Но
тихо подступивший Котовский тут-то и ухватил его железной пятерней за
отвислый суконный зад и так воздел к небесам.
Напрасно думать, что Хобот, как всегда, сохранил хладнокровие и
ко всему приготовился. Он ожидал чего-нибудь в совершенно ином роде,
ибо внимание его осталось увлеченным видом за занавеской. Поэтому он
испугался и оробел до мозга костей. Пришлось ему также, по народному
выражению, "наложить в штаны".
Дополнительно к этому, явилась вездесущая пресса в лице графа с
Чижом, а следом и любопытные праздные лица.
Еще Котовский держал руку воздетой, чтобы Хобот осознал
действительность, а уж граф рассупонил и установил на треноге тяжелый
фотографический аппарат, Чижик же деловито защелкал поршневым пером.
Леопольд предусмотрительно замешался в толпе и наблюдал оттуда.
Ослепительно завспыхивал магнием аппарат. Под объективам Ребров
защемил поданного Хобота дверцей за голову и прочно удерживал. А
Котовский при помощи своей трости взялся производить над ним действие,
напоминающее выбивание персидского ковра перед сдачей в ломбард.
Хобот не был персом, но пыли из него вылетела целая туча, что
отчасти мешало съемке.
Сами собой появились барышни и дамы. Между ними видны были и
представительницы "Спецрезерва", одетые с особенным вкусом и шиком.
Барышни принялись хихикать, дамы сердито одергивали их, сами же
глядели во все глаза и даже разиня рты.
Хобот вел себя мужественно и почти не орал, за что вскоре был
выпущен на мостовую и оставлен в покое.
С окончанием экзекуции народ стал нехотя расходиться, покинув
подавленного Хобота в окружении нескольких сердобольных зрительниц,
которые напоили пострадавшего водой и увели под локти восвояси.
Лепа двигался к дому. На ходу, при помощи решительных широких
жестов, он пытался помочь себе понять смысл и взаимосвязь последних
событий. Лепа чувствовал, что какого-то совсем махонького шажочка не
хватает ему сделать, чтобы увязать в одну цепь полицейского Хобота и
разбойника Котовского. Тогда и Шерстюк с Терентием заняли бы свои
места. Но что-то мешало Леопольду сделать этот шажок, оставляя его в
прежнем недоумении. Послышался шум автомобильного мотора, и вскоре
Ребров затормозил у тротуара с Каверзневым.
Из окошка атаман Котовский, надышав в ухо Лепе горячего воздуха,
сказал следующую неожиданную вещь:
- Братку моему - Терентию, от меня поклон. Скажешь - Гриша, мол,
кланяться велел! - и скрылся за стеклом, оставив Леопольда стоять на
тротуаре и разевать бесполезно рот.
* * *
Стараниями графа уже поутру едва продравшая глаза читающая
публика могла видеть в газетах снимки, на которых фигурировала
Хоботовская задница и защемленный дверцей затылок. Котовский везде
выглядел строгим отцом, преподающим урок нерадивому сыну. Фотографии
сопровождались ядовитыми текстами Чижа, припоминавшими Хоботу и
бомбистов и прекрасных дам...
Вскоре опознанный ХОбот исчез из города в неизвестном
направлении, с неизвестными намерениями и как будто даже переменив
фамилию и внешность.
XX
С исчезновением Хобота Лепа мало-помалу стал терять интерес к
работе.
Вылавливая уголовных бандитов, перестреливаясь с ними на
пистолетах и дерясь врукопашную, Лепа то и дело натурально нарывался
на социалистов-бомбистов и народных экспроприаторов вроде Котовского,
только меньшего масштаба. Это выбивало его из колеи. У Леопольда
опускались руки, перекашивались патроны, отказывали бомбы. Помня ход
Всеобщей истории, Леопольд соображал, что не так уж много времени ему
осталось на путешествия с приключениями, а банановые острова и морские
просторы продолжали пленять его развитое воображение.
Часто, лежа в своей холостяцкой постели, видел он все это перед
собой как живое, ощущал в ладонях пеньковый канат, слышал шум прибоя,
нюхал морской воздух, залетевший откуда-то издалека в его форточку...
Реализм же действительной жизни выставлял перед Леопольдом иные
