привязал к стволу или за прочный сук и в три секунды слез.
Парашютисты все еще болтались на деревьях, как мухи в тенетах. И,
кажется, даже не делали попыток спуститься. Двух он рассмотрел точно: лес
вдоль залысины был редким и легко пробивался солнечными лучами. Самолет
пронесся в двадцати метрах над вершинами сосен. Летнаб потянул ручку газа и
стал набирать высоту, намереваясь сделать еще один заход.
- Хреново дело! - проговорил с внутренней дрожью. - Связь! Связь давай!
Пилот Леша, кажется, "поплыл": белые губы, ноздри, кожа на лице
натянулась, словно у покойника, выступила молодая щетина на щеках и рот уже
не закрывался.
- Леша? Ситный друг? Ты что, в штаны наделал?
Пилот потряс головой, что-то сказал, забыв нажать кнопку СПУ на штурвале.
По губам понял летнаб: спрашивал, куда делся огонь...
- Никуда, Леша, - ласково проговорил он. - Погас огонь! Сам потух! Бывает
и такое.
Сам загорается, сам и гаснет. Под божьим оком ходим. Бери штурвал, Леша,
поехали на базу. Сейчас вертушку мужикам пригоним. Огня нет, что им там
делать? Вроде бы заговор на пилота подействовал - поозирался, положил руки
на штурвал, ноги поставил на педали. Дитятев продолжал наговаривать,
содрогаясь от внутреннего холода:
- Вот, молоток! Вывезем десантуру - водочки купим, попьем, на танцы
сходим, девок снимем. В Покровском девки красивые... Ты что с мужиками на
танцы не ходишь? Не бойся, они в обиду не дадут. Они у меня по сорок человек
команды разгоняли. Наденут тельники и - вперед. Выйдем из зоны связь
наладится. А связь наладится, так мы вертушку сразу сюда погоним...
Он еще боялся полностью отдать управление пилоту и контролировал
положение штурвала. Набирали высоту, уходили от злополучной сопки на
северо-восток, в сторону базы; забалтывая Лешу, Дитятев и себя забалтывал,
поскольку все сильнее и сильнее ощущал в груди ледяной стержень.
Глянув на приборы, он почувствовал холод и в затылке: стрелка компаса
вертелась волчком, точно так же крутился шарик плавающего компаса,
остановились бортовые часы, упала на нуль стрелка тахометра, хотя двигатель
работал без всяких перебоев. И горючего было нуль...
Потом зажглась лампочка пожарной тревоги и словно пробудила пилота Лешу.
- Шеф, мы же горим! - объявил он. - А что приборы так... пляшут?
- Где ты видишь огонь? - пытался сохранить спокойствие летнаб. Двигло не
горит, дымного следа нет...
- Может, прыгнем, шеф? - Он стал щелкать триммерами управления.
Дитятев ударил его по руке.
- Спокойно, Леха! Набираем высоту! Приборы - ерунда, бывает. Машина
старая.
Может, в магнитную воронку попали. Знаешь, бывают такие, как на воде...
- Не ври, шеф! - лишенным страха, совершенно трезвым голосом закричал
Леша. - Мозги не пудри! Прыгать надо!
Он стал пристегивать лямки спасательного парашюта, болтавшиеся на ручках
кресла, торопился, получалось вкривь и вкось...
- Попробуй связь! - хотел отвлечь его Дитятев. - Может, появилась...
- Нет связи! Как только потерялась - все понял. Я все понял!
- Что ты понял? Дуралей...
Леша приподнялся в кресле и боком, вниз головой вывалился из кабины в
салон.
Сорвавшиеся с его головы наушники хлестанули летнаба по лицу.
- Назад! Назад, сказал! - рявкнул он. Но даже обернуться не мог, словно
пригвожденный к креслу этим заиндевелым стержнем.
Пилот уже открыл дверь и висел в проеме, обдуваемый ветром. И был
почему-то в одних носках...
Дитятев не видел, как он прыгнул. Каким-то странным образом пошло время -
толчками, пунктирной линией. Потом, кажется, и вовсе остановилось. Краем
глаза он заметил, что в салоне уже никого нет и некому закрыть дверь.... Не
выпуская штурвала, он попробовал включить триммер, однако что-то сломалось,
или он сам что-то делал неправильно - плохо слушались пальцы. Потом хотел
набросить на плечи лямки парашюта, но вдруг увидел впереди, прямо по курсу,
взлетно-посадочную полосу: белесые прямоугольники бетонных плит уходили к
горизонту и, нагретые за день, исходили колышащимся маревом...
Поспелов давно чувствовал, что из родного отдела надо куда-нибудь
уходить. Тучи над головой сгущались с нарастающей силой после каждой
операции, в результате которой появлялись трупы. Специальный прокурор
выносил вердикты о правомочности применения оружия и всякий раз задавал один
и тот же вопрос:
- Почему преступников у нас судит не суд, а старший разведчик Поспелов?
А потом, когда случалось встретиться один на один, говорил мягче, но зато
определенней:
- Уходи ты куда-нибудь в дежурную часть! Не видишь, над тобой висит рок.
Тебе нельзя стрелять. Судьба, брат, вещь серьезная.
Спецпрокурор исповедовал религию фатализма. И был прав, когда после
очередной операции с крупной перестрелкой между спецслужбой и охранниками
банка оказалось сразу два трупа, и в обоих обнаружили пули от автомата,
принадлежащего Георгию Поспелову. Тогда ему влепили выговор, хотя вердикт
был прежний - правомерно.
Последней каплей стало задержание двух человек, которые выносили из
здания правительства коробку с полумиллионом долларов. Обошлось без
стрельбы, однако личности эти оказались из команды президента, поднялся
невероятный шум, потому что спецслужбы вторглись в некую заповедную зону,
предали огласке запрещенную тему и за это поплатились. Поспелова отправили
на аттестационную комиссию, где выплыл еще один странный факт - телефон
Поспелова оказался в записной книжке погибшего журналиста Морозова.
Объяснить, как и почему, можно было, но никто бы не поверил. Поэтому
старшего разведчика майора Поспелова вывели за штат.
Проболтавшись месяц с пользой для дела - разменял квартиру и разъехался с
бывшей женой, - Георгий вдруг получил короткую депешу от Лугового. Телефона
по новому месту жительства не было и пока не предвиделось. Бывший начальник
сообщал, что через недельку вернется из командировки и непременно встретится
с ним по поводу работы. Поспелов воспрял, суеверно загадал желание и
поклялся себе, что на новой службе, какая бы она ни была, он не будет
никогда стрелять, замечать какие бы то ни было манипуляции с коробками,
чемоданами и прочими объемными предметами, а также давать согласие на помощь
даже самым талантливым журналистам. Никто не знал, что Морозов получил номер
домашнего телефона Поспелова через однокашника Витю Егоршина, сотрудника
особого отдела в Западной группе войск. А получил для того, чтобы в нужный
момент обратиться за помощью по разминированию некоей важной посылки, о
содержании которой Поспелов тогда не знал. И догадался, лишь когда
заминированный кейс рванул в руках у журналиста, слишком торопливого и
самоуверенного. Те, кто посылал ему важные документы, разумеется, себя
обезопасили, установив в кейсе довольно простой самоликвидатор, чтобы ни
одна бумажка не попала в чужие руки. И адресат был проинструктирован.
Телефон Поспелова остался в книжке невостребованным...
Итак, не стрелять, не замечать, не помогать!
Встреча с Луговым несколько поубавила пыл: бывший начальник отыскал место
в отделе, который занимался стихийными бедствиями, чрезвычайными ситуациями
и авариями. От наводнений до землетрясений и вулканических извержений. Можно
было представить себе будущую работу...
- А тут ошибки нет? - кисло спросил Поспелов. - Может, там разведчик недр
требуется?..
- Топай к Зарембе и не ломайся, - приказал Луговой. - Он уже и с кадрами
вопрос решил. Ты ему подходишь по всем статьям, обещал немедленно включить в
работу...
Отдохнешь там годик-другой, назад выцарапаю.
Полковника Зарембу Георгий знал весьма относительно, и то лишь потому,
что Александр Васильевич был чуть ли не чистокровным цыганом, носил
соответствующее прозвище и придерживался соответствующего имиджа, в
оперативную свою молодость украсив зубы золотыми коронками. Те, кто
поддерживали с ним более близкие отношения, говорили, что это невероятно
веселый и добродушный человек, мастер камуфляжа, перевоплощений и
мистификаций, между прочим, доктор технических наук и, естественно,
страстный поклонник конного спорта.
Топая по коридорам и лестницам, Георгий внезапно встретил на пути
спецпрокурора, приложившего руку к судьбе старшего разведчика.
- Ну как? - спросил тот участливо. - Ты, брат, извини, но я рекомендовал
на комиссии из чистых побуждений. Тебе во благо. По такой ты кромочке ходил
- дух спирает. Не раз могли подставить. Ты у бандюг был на заметке, и еще
кое у кого... Они бы тебе подкинули пацана с игрушечным пистолетиком, а мне
бы пришлось тебя усаживать лет на десять.
- Спасибо за заботу, - довольно откровенно сказал Поспелов. - Я учел. Иду
вот наниматься к Зарембе. То ли жокеем, то ли вулканологом.
- Во, это как раз для тебя в нынешней ситуации! - одобрил законник. Но
скажи ты мне, брат, как все-таки твой телефончик очутился в записной книжке
журналиста?
Перед этим нельзя было валять ваньку и прикидываться лохом...
- Через бывшую мою супружницу очутился, - подкинул свою версию Георгий. -
Она же вращалась в тех кругах - журналисты, художники, писатели. Думаю,
где-нибудь в домжуре пересеклись, вот и сунула телефон.
- А что, сама не помнит? - не поверил законник. - Имя-то известное...
- Известным-то стало после взрыва, - отпарировал Поспелов. - А до кто его
знал?
Кто видел на лице его печать судьбы?
- Резонно, - удовлетворился фаталист.
В кабинете Зарембы вместо портрета очередного вождя над головой висела
лошадиная морда - нервная, точеная головка в сплетении кровеносных жил под
тонкой кожей.
- Бахталы, рома! Бахталы, дорогой! - засверкал золотом зубов и маслом
темных глаз необычный полковник. - Как ты мне нужен! Я без тебя - голый
король, некованый жеребец на льду. Садись, говорить будем, пиво пить будем,
настоящей воблой закусывать.
Видимо, от пива под малиновым жилетом Зарембы колыхался "трудовой
мозоль", добавляя ему солидность цыганского барона. Бутылки с темным
баварским лежали в холодильнике штабелем, черные, припотевшие, как раз для
первых жарких дней, выдавшихся в конце апреля. Георгий прикидывал, как
потечет разговор - будет прощупывать, испытывать настроение, расписывать
свою службу, мыть кости начальникам; одним словом, типичная ознакомительная
беседа, пусть даже разбавленная пивком и сдобренная воблой. Однако полковник
зашел с другой стороны.
- Покажи-ка руки, - после первой бутылочки и пустячного диалога о сортах
пива вдруг предложил Цыган. - Хорошие у тебя руки, крепкие, рабочие,
жилистые... Знаю, личное дело смотрел. Ты же у нас родился в сельской
местности, в колхозе рос, крестьянский труд знаешь. Коса, вилы в руках
держатся... Или отвык?
- Да как сказать? - усмехнулся Георгий. - Давно не кашивал, давно не
мётывал...
- А придется, Георгий! Придется вспомнить матушку-землицу, скотинку,
хозяйство...
- Вообще-то я некоторым образом оперативник, - без навязчивого сарказма
проговорил Поспелов. - Конечно, я не прочь вернуться в юность, раззудить
плечо...
Но на месяц, не более. Нельзя возвращаться туда, где тебе было хорошо.
- Тебе и будет хорошо! - подхватил Заремба и ловко вскрыл новую
бутылочку. - Сам тебе завидую! Поживешь там - уезжать не захочешь. Поселю я
тебя в места благословенные, сказочные. Отдаленно напоминает чем-то
Швейцарию: горки, сосновые боры, речка с заводями, с кувшинками, а воздух!
Сладкий воздух!
Он вылил в себя бутылочку пива, мечтательно воздел глаза.
- И что это за... места? - поинтересовался Георгий.
