сущности, ты иссушил их. Если бы ты обладал индивидуальной защитой, разве мог
бы убийца к тебе подойти. А если бы даже и подошел, он был бы тут же опознан.
Ты знал бы, кто он есть и кем подослан. Теперь он мертв. Его дух скрылся. И
даже магия не может нащупать его. Но он ненавидел не тебя лично, он ненавидел
свое представление о тебе.
Он ненавидел во мне императора, сказал Эсториан глухо и горько.
Он ненавидел в тебе победителя. Кое-кто продолжает считать потомков
Солнца захватчиками, несмотря на то, что со времен последней войны сменилось
несколько поколений.
Таков я и есть. Эсториан криво усмехнулся. Им не за что любить меня.
Им не за что тебя ненавидеть, сказал Айбуран. И многие, кто знает
тебя, начинают понимать это. И Высокий двор, и двор Средний.
Но не те, кто мечтает о появлении мессии.
Ты слишком самолюбив, малыш.
Эсториан не мог сдаться ему. Сам не понимал почему, но не мог.
Я знаю, ты желаешь мне только добра, медленно заговорил он. Но также
знаю, что ты с легкостью можешь положить меня поперек собственных коленей. И
потому не желаю тебя слушать. Вместо того чтобы помочь мне, ты заводишь длин
ную речь о моих недостатках. У меня их хватает, я знаю о них больше, чем кто-
либо другой.
Тогда скажи сам, чего ты от меня хочешь? Твоя душа заперта на замок.
Эсториан качнулся вперед, чуть не коснувшись губами крупного горбатого
носа.
Ты оставил меня одного, Айбуран. Почему? Ты мог остаться со мной, ты мог
стать моим оплотом, но ты счел за лучшее устраниться.
И как бы все это выглядело? спросил Айбуран. Черный медведь, стоящий
за троном, приникший к ушам властителя. Кем бы они посчитали тебя тогда?
Императором-победителем, ответил Эсториан.
Ты звал меня я пришел, сказал Айбуран.
Конечно, пришел. Но здесь уже нет малыша, которого следует опекать.
Айбуран встал. Борода скрывала его лицо, но глаза верховного жреца Эндроса
qr`kh жесткими.
Я всегда приду, когда вы меня позовете, сир. А теперь позвольте мне
удалиться.
С радостью, сказал Эсториан.
Это было прекрасно проделано. Эсториан внутренне аплодировал себе. С
помощью своей глупости он избавился от единственного оставшегося у него
друга, он прогнал прочь своего приемного отца. Теперь его окружали только
асанианские лица. Чужие, непроницаемые.
И пара золотых глаз, посвечивающих из-под вуали. Они неотрывно следили за
ним.
Когда он велел всем оставить его, оленеец не двинулся с места.
Кто-то должен охранять вас, сказал он.
Вряд ли они попытаются повторить эту ночь, пробормотал Эсториан. Однако
не отослал стража.
Пришел рассвет. Он чувствовал это каждой клеткой своего тела. Ломота в
костях проходила, делалась сладкой.
Он вышел в прихожую, где за занавеской стояла кровать Годри. Там на стене
висели боевые доспехи южанина, под ними темнел сундучок с его нехитрым
имуществом. Душу Эсториана охватила щемящая жалость.
Слез не было. Он отвернулся и быстро пошел вперед, не разбирая дороги.
Очнувшись, понял, что стоит в каком-то саду, окруженном стенами, но без
крыши. Шел дождь. Мелкий, похожий на изморось, ледяной. Он обернулся. За
спиной стоял Кору сан.
Ты вымокнешь, сказал он ему.
Но не растаю, сказал оленеец.
Эсториан замер. Этот воин способен шутить? Странно. Черный стражник,
сторожевой пес, тень в тени, вырастающая из тени.
Почему вы закрываете лица?
Обычай, сказал оленеец. Предосторожность. Тот, кто не видит лица
своего врага...
Воюет не с человеком, а с легионом, продолжил Эсториан. Но только не
в твоем случае. Твои глаза выдают тебя. Ты принц Оленея?
Все оленейцы воины, ответил страж и добавил: Мертвый не помнит.
Шши ф Оленей! воскликнул Эсториан. Враг всегда умирает первым. Я знаю
этот девиз.
А оленеец вторым. Жизнь теряет цену, как только враг поражен.
Я могу это понять, задумчиво произнес Эсториан.
Корусан рассмеялся. Жуткий скрипучий звук в медленно отступающем сумраке
таким казался его смех.
Вы вряд ли можете что-то понять, милорд. Вам не известно чувство утраты.
Я потерял отца. Эсториан ощутил резкую боль в сердце.
Все отцы когда-нибудь умирают, сказал Корусан. Так уж устроен мир.
Я вижу, с тобой ничего подобного не случалось.
Неужели вы думаете, что нас породила земля? Мы тоже люди, Солнечный лорд.
Мечи и вуаль не делают нас другими.
Сколько тебе лет, мальчик?
Оленеец не торопился с ответом.
Пятнадцать, сказал он спокойно. А вам?
Я думал, каждый знает мой возраст до часа.
Двадцать два года, двенадцать циклов Ясной Луны без двух дней, сказал
Корусан и, помолчав, добавил: Плюс пять оборотов песочных часов и еще пол-
оборота.
Эсториан, пораженный, молчал.
Ходят слухи, продолжал оленеец, что вы проживете сто лет, если никто
не убьет вас прежде.
Ты находишься здесь, чтобы предотвратить это если , сказал Эсториан.
О да, подтвердил Корусан, никто не сумеет убить вас, пока я нахожусь
рядом с вами, кроме меня самого. Подарите мне эту привилегию, милорд.
Эсториан рассмеялся. Это был первый его искренний смех с тех пор, как он
приехал в Кундри'дж-Асан. Он, казалось, прогнал обступившую их темноту.
Что ж, оленеец. Мне кажется, ты достоин того, чтобы вручить тебе свою
жизнь.
Он протянул ему руку. Пожатие оленейца было горячим и крепким. В нем
ощущалась сила, способная дробить кости. Эсториан спокойно вытерпел боль. Это
было ужасно. Это было прекрасно. Это поднимало настроение и волновало кровь.
Корусан пришел в бешенство, когда понял, что в покои его врага проник
убийца. Такое вмешательство посторонних сил могло свести его собственные
планы на нет.
Он побежал за ним, одержимый одним чувством догнать и убить. Он не думал
о том, что под черной одеждой оленейца может скрываться один из его братьев.
На такой гнусный шаг не пойдет ни один воин, носящий вуаль. А кровь ряженой
куклы, посланной магами или кем-нибудь там еще, стоит недорого. Он не стал
обнажать меча. Меч слишком хорош для злодея. Впрочем, даже ножом он никогда
не ударил бы его в спину, он предпочел бы схватиться с ублюдком лицом к лицу,
но слуга черного короля нуждался в его помощи. Он заколол марионетку, но
слугу все равно не спас и тут же пожалел о своем поступке, который никак не
пятнал его чести, но все же оставил после себя неприятное ощущение.
Впрочем, это ощущение вскоре прошло. Его сменили уверенность и спокойствие.
Отныне жизнь врага безраздельно принадлежала ему. Он не уступит ее никому
другому и даже не позволит черному королю добровольно уйти из мира сего, если
тому вдруг придет в голову подобная идея.
Определив его участь, он уже не даст врагу избежать ее, он станет самой
черной его тенью. И ему вовсе не помешает то, что он сейчас почти восхищается
им.
Этому мокрому от дождя баловню судьбы даже и в голову не приходит, что
Корусан намерен воспользоваться дарованной ему привилегией. Он слишком
высокомерен для этого, слишком ребячлив.
Корусан чувствовал, как в кости его забирается ломота, как ноют старые
шрамы. Он был болезненным существом, но, слава
Небу, дожил до этого дня и сумеет прожить достаточно дней или циклов, чтобы
исполнить свое предназначение.
Он поморщился и чихнул.
Львиные темно-золотые глаза расширились.
Знаешь, что я сделаю сейчас? спросил враг, потряхивая мокрыми колечками
бороды. Я спасу тебя от неминуемой гибели.
Я знаю, что гибель поджидает меня, сказал Корусан. Но не здесь. Не
сейчас.
Солнечный лорд не слышал его слов. Сильные руки сорвали с Корусана плащ и
швырнули на спинку кресла возле жаровни, где было тепло и сухо.
Ты весь дрожишь.
Черный король потянул к себе мокрый покров, заставив Корусана повернуться.
Зная об асанианской стыдливости, он раздевал его, как слуга, умело и быстро,
покорно склонив шею, не трогая вуали, не глядя туда, куда не следовало
глядеть, не касаясь того, к чему не следовало прикасаться.
Вино горячило желудок, кружило голову, туманило мозг.
Знаешь, кто ты такой? Ты маленькая, изящная, хрупкая статуэтка.
Никто никогда не говорил с ним так.
Я могу сломать тебе шею раньше, чем ты остановишь меня, сказал он,
тяжело ворочая языком.
Черный король уже встал и улыбался ему белозубой улыбкой с высоты своего
роста.
Конечно, сможешь, сказал он, если не расчихаешься в этот момент. У
тебя совершенно синие ноги. Почему?
Его нахальство дошло до того, что он вновь встал на колени и принялся
втирать огонь в ступни Корусана, улыбаясь, сверкая всеми зубами, поводя
широкими мускулистыми плечами.
Он даже не дрожал, хотя был совсем мокрый и голый, лишь в короткой своей
юбочке. Он был как черное пламя, покрытое черной шерстью. Эта шерсть
просыхала, скручивалась в мелкие кольца, но спина дикаря была чистой и
сверкала, словно кусок темного полированного стекла.
Он был красив, как степной кот, и столь же грациозен в движениях. Он легко
вскочил на ноги и, потянувшись к постели, сдернул с нее одеяло. Корусан
накинул его на себя.
Достаточно! Это неприлично.
Разве прилично было бы позволить тебе умереть от горячки? Я мог бы
лишиться еще одного слуги. Он усмехнулся и добавил: Такого бравого
желтоглазого молодца.
Золотоглазого, сказал Корусан.
Черный король рассмеялся.
Варвар, наглец, высокомерный дикарь.
Корусан привел себя в привычное состояние ненависти.
Он отвратителен. Его манеры ужасны.
И все же.
И все же волна неодолимого обаяния исходила от него, заставляя окружающих
проникаться к нему любовью. Не потому, что он император. Потому что он
такой, какой есть.
Он с удовольствием убьет его. Но не сейчас. Не раньше, чем черный король
осознает, почему ему суждено умереть.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КОРУ-АСАН
ГЛАВА 25
Годри был отправлен в последний путь наилучшим образом из всех, что могла
предложить чужеземцу столица Асаниана. Нет, его не зарыли в песок пустыни, но
зато вознесли на огромный погребальный костер, сложенный посреди Триум
фального двора рядом с Залом Цветов, в котором последние два дня покоилось
его тело.
Эсториан пропел над останками друга несколько ритуальных песен сначала
молитву ухода из обрядов Аварьянского храма Эндроса, затем усладил слух
собравшихся напевами кланов Варяг-Суви, больше похожими на походные марши,
чем на прощальные песнопения. Он велел зарезать возле костра породистую
кобылицу, чтобы дух друга не скитался пешком по загробным мирам, и, когда
пришло время поджигать хворост, призвал с неба солнечный огонь.
Он смотрел на бушующее пламя, но в глазах его не было слез. Он, кажется,
утратил способность плакать.
Отряд гвардейцев теперь сопровождал его всюду, он чувствовал затылком
дыхание охраны. Еще он чувствовал постоянное давление индивидуальной защитной
сферы. Айбуран без сомнения тратил на нее добрую половину своей энергии.
Защита вызывала боль в глазных яблоках и отзывалась в позвоночном столбе.
Его покои были набиты охранниками, гарем тоже. Дворец леди Мирейн окружало
тройное кольцо стражников: где гарантия, что после неудачного покушения на
императора злоумышленники не решатся напасть на его мать? Даже в тронном зале
никто не смел приближаться к нему, и сам лорд Фираз был теперь отделен от
своего господина цепочкой караульных. Интересно, как досточтимый лорд
