Как и его предок, Брегалан был черным. Он был прекрасен и отлично знал
об этом. Он действительно был чудом, как указал о нем Сареван. В отличие
от других сенелей с их серыми или зелеными глазами и даже в отличие от
Бешеного и его потомства, чьи глаза сверкали как рубины, Брегалан смотрел
на мир голубыми глазами. В спокойные минуты они напоминали о голубизне
осеннего неба. В моменты ярости в них вспыхивал тот ясный сухой синий
огонь, который живет в самом сердце пламени.
Брегалан увидел Саревана. Вращая глазами, он разбросал в разные стороны
нескольких самонадеянных дураков, стоявших у него на пути. Одного из них,
который не сразу отступил, он едва не затоптал.
Расчистив двор, он подошел к Саревану с большим достоинством,
которому вредило только злобное фырканье в сторону Юлана. Кот отозвался
ленивым ворчанием. Брегалан не снизошел до того, чтобы услышать его, и
склонил голову перед хозяином, внимательно и осторожно рассматривая его.
Сареван протянул руку и запустил пальцы в гриву сенеля. Брегалан опустился
на колени. Прежде он никогда этого не делал. Прогнав набежавшие слезы,
Сареван собрал остатки силы и взгромоздился на знакомую спину.
- Вставай, - прошептал он в настороженно приподнятое ухо.
Ехать верхом оказалось намного проще, чем идти. Поступь Брегалана с
рождения была легкой. Но теперь он сотворил настоящее чудо, сделав ее
мягче шелка. Жеребец обуздал свой бешеный нрав, хотя и не смог удержаться
от легкого пританцовывания, пробуждая в Сареване чувство, очень похожее
на радость. Он снова мог общаться с братом, и они начали бессловесную и
бесконечную беседу двух тел. Сареван перестал быть калекой, инвалидом,
бесценным сокровищем, вырванным у смерти. Он стал обычным человеком.
- Это привилегия магов?
Сареван посмотрел и встретил взгляд больших золотистых глаз, лишенных
белков, как у льва или сокола. Единственный из всех в Эндросе, детеныш
асанианского льва оказался достаточно храбр, чтобы ступить на площадку,
которую расчистил Брегалан. По-видимому, он и сам не осознавал своего
мужества. В нем говорил голос крови, о чистоте которой так тщательно пек-
лись в Асаниане в течение тысячи лет. Его надменность была столь же
великолепной, как высокомерие Брегалана. И жеребец, как когда-то до него
Юлан, понял и принял это. Юлан был очень обрадован. И, судя по блеску
глаз, Брегалан был обрадован не меньше. Сареван улыбнулся.
- Каждый может научиться верховой езде. Так же как и искусству любви,
с которым, я готов признать, это имеет нечто общее.
Хирел мало-помалу избавлялся от загара, приобретенного им в скитаниях, и
к нему снова возвращалась его благородная бледность оттенка слоновой
кости. Теперь даже легкий румянец ярко проступал на его коже. <Странно, -
подумал Сареван, - такое образование и такое воспитание, но стоит ему
услышать хотя бы намек на грубое слово, и он краснеет как девица>. Но
надменность всегда служила Хирелу защитой.
- Я прекрасно умею ездить верхом, но только с уздечкой
- А, - сказал Сареван, - без уздечки скачут только потомки Бешеного.
Это сын его дочери.
Хирел положил руку на шею Брегалана. Жеребец не воспротивился этому,
не набросился на наглеца и не прогнал его прочь. Сареван почувствовал
мгновенный укол ревности. Перед ним был чужак, надменный ребенок, не
обладающий силой, однако рогатый брат Саревана не только мирился с его
обществом, но и всем своим видом показывал, что принимает его. А этот
дурачок даже не понял, какая ему оказана честь.
Сареван соскользнул с седла, что явилось для него первой половиной
наказания за идиотские мысли. Вторую половину он выразил в словах:
- Хочешь научиться? Брегалан поможет тебе, если ты обещаешь не
оскорблять его, думая о нем как о безмозглом животном.
Асанианец оставался холоден, но Сареван заметил, как озарилось его лицо,
прежде чем он успел скрыть радость.
- А кто же он, если не животное?
- Он родственник и друг. Он разумное существо, хотя у него нет языка,
чтобы сказать тебе это. - Сареван взмахнул рукой с изяществом истинного
принца. - Так ты садишься в седло?
Брегалан был самым крупным потомком Бешеного, и, хотя для жеребца
японских кровей высокий рост - обычное дело, принцу старинного
асанианского рода пришлось довольно высоко подпрыгнуть, чтобы
взобраться в седло. Хирел проделал это с отточенной грацией танцора,
присущей всем его движениям, и сверху вниз взглянул в лицо Саревана.
Сареван улыбнулся.
- Ну, начинай. У тебя нет ни узды, ни поводьев, но у тебя есть твое тело.
Используй его. Твое тело должно говорить с телом сенеля. Да, вот так,
осторожно. Теперь слушай, он отвечает. Да. Да, вот так.
Сареван вновь улегся на траву рядом с Юланом и повысил голос так, чтобы
его было слышно без усилий. Собралась толпа: конюхи, грумы, вездесущие
праздные зеваки. То, что чужак осмелился сесть на спину одного из этих
демонов, было большой редкостью. А то, что он оказался асанианцем, да в
придачу именно этим асанианцем, делало зрелище достойным созерцания.
А кроме того, неохотно отметил Сареван, все пришли посмотреть на него
самого. И ради них он сел, скрестив ноги и выпрямившись, одетый в теперь
уже не слишком чистую рубашку, и прислонился к Юлану ровно настолько,
чтобы не было заметно, как он ослабел. Другой голос заполнил наступившую
паузу.
- Нет, не пригибайся к седлу. Сиди прямо и не направляй его ногой. Всей
ногой, господин. Удары пятками его только раздражают.
Каким же тусклым стал для Саревана этот мир, если Мирейн Ан-Ш'Эндор
выглядел в нем просто невысоким человеком в королевском платье и с очень
темной кожей! Сияние исчезло; в мозгу Саревана больше не звучал звенящий
певучий голос, знаменовавший присутствие Солнцерожденного, а ведь это
был его отец, источник его сил и его опора, притяжение которого может
сравниться лишь с притяжением земли. Даже когда он подошел и обнял сына
за плечи, тот почувствовал лишь прикосновение теплой плоти, родной, но все
же чужой Нить, связующая их, порвалась.
Сареван уцепился за него и не заплакал. Это уже случилось после того, как
закончилось его долгое ужасное путешествие от границ страны смерти, когда
он проснулся и понял, что превратился в калеку. Сила исчезла, остались лишь
пустота и боль. Он расплакался как ребенок и рыдал до тех пор, пока не
взглянул своими опухшими затуманенными глазами на отца и не увидел на
его лице печаль и тревогу. И тогда он поклялся: больше ни единой слезы. Он
жив, он поправляется, и этого достаточно.
- У него неплохо получается, - сказал Мирейн, поддерживая Саревана и
милостиво воздерживаясь от замечаний по поводу его состояния.
Брегалан демонстрировал Хирелу, как дерется боевой сенель Керувариона.
Юноша потерял свою напускную надменность и издал леденящий душу
боевой клич. Вместе они представляли великолепное зрелище: огромное
черное животное с голубым пламенем в глазах и всадник, словно сделанный
из золота и слоновой кости, слившийся с широкой спиной сенеля и поющий
таким пронзительным и чистым голосом, какого не бывает у обыкновенных
людей.
Но голос сорвался, и Брегалан, только что демонстрировавший безупречное
послушание, сбросил Хирела прямо в кормушку. Тот встал на ноги,
задыхаясь, скорее потрясенный, нежели разгневанный, и вдруг взлетел в
прыжке над острыми, как копья, рогами и вновь оказался на той спине,
откуда только что был сброшен. Поднялся неимоверный шум: смех,
одобрительные возгласы и даже звон копья о щит одного из стражников.
Мокрый Хирел восседал в седле и ослепительно улыбался. Брегалан задрал
голову и радостно заржал.
Сареван не жалел о содеянном. Почти не жалел. У него не осталось сил на
подъем по лестнице, и наверх его отнес отец, не обращая внимания на слабые
возражения. Пока слуги раздевали и купали Саревана, он стоял рядом, а
потом сам уложил его в кровать.
- Запомни, ты должен находиться здесь, - сказал Мирейн, отправляя
Шатри на сторожевой пост за дверь.
Оруженосец, откровенно благодарный за пустяковый выговор, слишком
серьезно отнесся к поручению. Стоило Саревану пошевелиться, как Шатри
уже оказывался возле него, бдительный и грозный.
Кстати, Саревану вовсе не хотелось шевелиться. У него ныли кости и
болели мускулы, о существовании которых он и не подозревал. А кости,
казалось, вонзались прямо в плоть.
Он немного поспал, а затем поел, чтобы успокоить своих сиделок. Они
пытались напоить его вином, но даже его ослабленное обоняние различило
аромат сон-травы, и кубок полетел через всю комнату. Этот каприз,
недостойный принца, доставил ему огромное удовольствие. И убедил наконец
Шатри, что принца необходимо оставить в покое.
Сареван проснулся. На него спокойно, без всякого выражения смотрел
асанианский принц. На мгновение Сареван растерялся, не в силах отделить
действительность от воспоминаний сна. Это лицо, казавшееся изваянием из
слоновой кости, было чуточку нереальным: безупречно прекрасное, без
единого изъяна, лицо ребенка и мужчины. В платье и покрывале из него
вышла бы восхитительная девушка; в кафтане и штанах он был потрясающе
красивым юношей. Саревану всегда хотелось погладить его, чтобы узнать,
так же ли это приятно, как смотреть на него. Хирел отвел глаза и нахмурился.
- Тебе нельзя так переутомляться. Я должен был проследить за этим.
- Ты все равно не остановил бы меня.
Хирел ответил ему долгим взглядом. Внезапно он сказал:
- Ну-ка повернись.
Удивленный и подстрекаемый любопытством, Сареван повиновался.
Проворные руки сбросили одеяло с его тела, и он слегка поежился. Краем
глаза он заметил, как замешкался Хирел, как расширились его золотые глаза.
- Не слишком привлекательно, а?
- Да уж, - прошептал Хирел.
Его руки нащупали один из сотни ноющих мускулов. Сареван задохнулся
от боли и напрягся. Хирел делал что-то неописуемое: боль растаяла, исчезла,
а на смену ей пришли расслабленность и удовольствие. Грубеющий
мальчишеский голос произнес над самым его ухом:
- Нет, ты вовсе не привлекателен. Ты прекрасен.
Щеки Саревана запылали. Слава Аварьяну и японским предкам, что на его
коже это незаметно. А его язык всегда знал, что сказать. Он беспечно
произнес:
- Что это ты задумал, мальчик? Хочешь сделать меня тщеславным?
- С таким же успехом можно солить море, - ответил Хирел.
Он взгромоздился на кровать, оседлав ноги Саревана. Его руки творили
чудеса, порхая по спине и плечам принца.
Сареван глубоко вздохнул. Это было почти как грех. Чистейшее животное
удовольствие.
В руках этого ребенка соединились мастерство и невинность.
- Из тебя получился бы замечательный прислужник для купания, -
заметил неисправимый Сареван.
Руки Хирела скользнули вниз, даря блаженство каждому участку спины.
Потом они опять устремились вверх, и с бесцеремонностью, на которую у
него не было права, асанианский принц перевернул своего пациента на
спину. На его щеках играл слабый румянец. Кудри, ставшие довольно
длинными, падали на лоб. Сареван не мог побороть себя и протянул руку,
чтобы дотронуться до них.
Мальчик уже усвоил урок. Он напрягся, но не пошевелился. Двигались
лишь его руки. Вверх. Сареван рассмеялся и сказал:
- Ну же, смелее!
Хирел очень медленно распрямился, отодвинулся и сел на край кровати.
Его взгляд скользнул по животу Саревана и ушел в сторону. Сареван не
желал прикрываться. В особенности после замечания Хирела:
- Так много, и пропадает зря!
- Как дитя! Неужели завидуешь?
- Это оскорбление. - Хирел подобрал под себя ноги и нахмурился. Когда
он станет старше, между его бровями наверняка останется складка. -
Солнечный принц, вот что я должен тебе сказать...
Сареван ждал.
Хирел ударил кулаками по коленям.
- Этого вообще не должно было случиться с тобой и со мной. Тебе
следовало бы убить меня еще до того, как я проснулся у твоего костра. Я
должен был отнять твою жизнь, когда ты беспомощный лежал возле Лунных
Озер, или просто подождать, не отправляясь в путь, пока ты сам не умрешь.
Мы не можем быть теми, кем мы стали. Мы не должны. Из-за того, что я
