Человек поклонился и ушел. Скульптор закончил свои измерения и тоже
ушел. Наконец император удосужился заметить того, кто стоял у дверей.
- Высокий принц! Прошу прощения. Стоило мне послать за тобой, как у
половины империи возникли ко мне неотложные дела.
Хирел понимающе кивнул головой.
Слуга принес одежду императора: рубашку, штаны, кованые сапоги и
богато расшитый плащ - повседневный наряд повелителя Ста Царств.
- Мне столько приходится крутиться, - по-дружески непринужденно
сказал Солнцерожденный Хирелу. - То придет янонец в килте и плаще, то
южанин в штанах. Эта одежда помогает людям помнить, что я принадлежу не
одному княжеству, а всем сразу. - Он жестом подозвал Хирела к себе. -
Пойдем пройдемся.
Он явно не привык, чтобы ему отказывали. Когда Хирел двинулся с места,
он подумал, что принял мудрое решение, сменив асанианские одеяния на
штаны, какие носят на востоке. У императора была поступь пантеры,
характерная для северян, и принцу пришлось постараться, чтобы догнать его.
Пройдя совсем немного, они оказались в большом зале, где Хирел надеялся
получить наконец аудиенцию. Это помещение было еще скромнее, чем
остальные дворцовые залы. Здесь царил дух аскетизма: огромное высокое
пространство с колоннами, пол, выложенный простыми белыми каменными
плитами, на стенах - ни гобеленов, ни ковров. В глубине находилось
возвышение из девяти высоких ступеней с широким креслом, высеченным из
монолитного лунного камня. Высокая спинка Кресла переходила в огромный
солнечный диск Аварьяна. Диск из чистого золота, как гласили легенды. Его
лучи распространялись от стены до стены и устремлялись к высокому
сводчатому потолку. Естественно, человек, сидящий под этим сияющим зо-
лотым светилом, казался карликом, муравьем, пылинкой в глазу божества.
Из другого конца зала казалось, что трон мерцает в полумраке. На самом
же деле здесь было темно, только солнечные лучи пробивались сквозь
жалюзи в крыше и отбрасывали золотые тени на прозрачный камень трона.
Однако когда Солнцерожденный подошел ближе, трон засветился гораздо
ярче. Хирел сощурился, потому что свет слепил глаза. Сама Ясная Луна не
была столь величественна даже в своей полной фазе.
Но император решил не подниматься на возвышение. Он остановился на
самой нижней ступеньке, глядя на сияющий трон. Его правая рука сжималась
в кулак и разжималась. Лицо казалось застывшим, молодым и старым
одновременно, лишенным возраста, как у настоящего бога.
- Знаешь, - сказал он тихо, - когда я сижу здесь, то почти полностью
освобождаюсь от боли. И еще руки императрицы дарят мне облегчение. Но
оно никогда не бывает долгим.
Если я задерживаюсь здесь, если моя гордыня возрастает, если я начинаю
обдумывать все способы использования данной мне силы, боль возвращается
и усиливается до такой степени, что я оказываюсь на краю безумия.
Хирел ничего не сказал. Солнцерожденный повернулся к нему, сверкнув
глазами.
- Когда я сижу здесь, то часто думаю о моей силе. Я думаю о жизни и
смерти, о тронах и империях. Не единожды я размышлял о путях разрешения
нашей дилеммы. У твоего отца есть дочери, все они благородного
происхождения, многие из них красивы, а некоторые - законные. У меня же
есть сын Мы могли бы объединить наши империи, избежать войны и достичь
мира для всех нас. Разве в моем предложении есть какой-либо изъян?
- Мой отец тоже раздумывал над этой идеей. И, насколько мне известно,
он до сих пор не отказался от нее, однако большой надежды на
осуществление этого плана не питает. Твоя империя слишком молода,
слишком энергична и слишком привержена своему богу. Подобный союз,
бесспорно, пойдет на пользу Керувариону, а Асаниан падет совершенно так
же, как и в случае войны.
- Неужели это будет так ужасно?
Хирел глянул на императора востока и вспомнил легенды Безродный
выскочка, безжалостный воин и неумолимый завоеватель, слепой фанатик,
направляемый своим богом. Его сын родился в то время, когда он покорял
Девять Городов, родился прямо на поле битвы, посреди адского грохота, и
рос, кочуя вместе с армией с севера на восток, на юг и потом, медленно, со
многими остановками, на запад. Мирейн познал настоящий мир, только когда
его сын стал юношей и когда империи пришли к беспокойному
полуперемирию, словно два воина, которые обнаружили, что их силы равны,
а бесконечный поединок не приносит выгоды ни тому, ни другому. Однако
они маневрировали, они проверяли друг друга. В их распоряжении были
шпионы, мятежники и маги, бандиты и лорды приграничных территории и
даже охотники и пастухи, строившие небольшие сараи возле самых границ
империй.
Военачальник Керувариона оставался главой армии даже в наряде южного
князя, жилистый, жесткий и острый как лезвие бритвы. К тому же Хирел
наблюдал его людей. За пределами Эндроса простой народ наслаждался
миром. Но в самом городе у каждого господина и у каждого слуги взгляд
выражал нечто такое, чему Хирел только сейчас нашел определение. Это был
взгляд сокола, смелого, яростного, готового убивать.
- Такова воля бога, - не без сожаления сказал повелитель этих гордых
людей. - Асаниан - древняя и все еще сильная империя, но ее мощь
большей частью зиждется на развращении. Вы забыли своих богов. Ваш
народ готов воспринять самое заурядное суеверие. Великие мужи Асаниана
остаются верны холодному безумию логики или вообще ничем не зани-
маются, кроме собственных удовольствий. Во имя богов, или удовольствия,
или этой новой софистики, которую они называют наукой, насаждается
страх. Жизнь, по их мнению, ничто; свет - это иллюзия; мрак ждет,
призывает и сулит наслаждения в отчаянии.
Да, подумал Хирел, он фанатик. Он говорит как сумасшедший на торжище:
<Горе, горе пришло в Золотую империю! Червь гложет ее сердце. Скоро оно
высохнет и рассыплется в прах>. Вот уже тысячу лет безумцы кричат об этом.
Кому-то удавалось поднимать целые армии, некоторых даже объявляли
божьими посланцами. Но все они исчезли, а Асаниан по-прежнему
процветает. Он поглотил их, как поглотит и этого величайшего из королей-
разбойников.
Солнцерожденный расхохотался. Его радость казалась совершенно
неподдельной и неомраченной. Он легко взбежал по ступенькам и обернулся.
За его спиной сиял трон, но Мирейн затмевал это сияние. Он блистал, он
пламенел, превосходя даже образ своего отца. Сев на трон, он оказался
обычным темнокожим человеком, невысоким и не особенно красивым. И все
же, как Хирел ни старался, он не мог оторвать от него глаз. Трон, на котором
сидел император, Солнце, сияющее за его спиной, - все это казалось лишь
оправой для его царственности.
Хирел выпятил подбородок и попытался понять, в чем секрет очарования
этого человека. Да, нельзя не признать, что в нем есть величие. А еще
физическая и духовная сила, представительный внешний вид, сочетание ума
и интуиции, которому позавидовал бы любой придворный из Кундри'джа.
Как легко уступить ему, склониться перед ним, почитать этого короля,
рожденного от бога. И пусть его армии прокатятся по вялому,
пресытившемуся Асаниану очистительной волной, пусть обновят его по
образу и подобию Аварьяна. Пусть будет царство света, где нет рабов, где
люди живут в мире и благополучии, лорды правят мудро и справедливо, а все
боги стали единым богом, который послал своего сына править этим миром.
- Нет, - сказал Хирел. - Война есть война, даже если она священная. А
завоевание остается завоеванием. Ты тянешь руки к тому, на что не имеешь
права.
- Я имею то право, которое дает мне мой отец.
- А у нас есть право нашей древней независимости. Когда ты был молод и
дерзок, тебе удалось нанести нам глубокую рану: ты разрушил наши южные
границы и захватил половину наших северных провинций. Ты наносил удары
там, где мы были слабее всего, и продолжалось это до тех пор, пока отец
моего отца, утомленный войной и жестокими годами, не попросил мира.
Почему ты согласился на него?
Солнцерожденный ответил охотно, словно взрослый, который помогает
ребенку разобраться в чем-то непонятном:
- Я слишком устал, мои воины тосковали по родным краям, а моя
империя нуждалась в повелителе, который не всегда участвует в военных
походах. Смерть старого императора и возложение маски на Зиад-Илариоса
продлили мир и сделали его прочнее. Это усилило и мою империю.
- А теперь перемирие нарушено. Я много слышу о том, что мой отец
угрожает Керувариону. Но я не знаю, почему он это делает. Ты собираешь
свои армии и передвигаешь их. Твои шпионы сеют смуту даже в самом
Кундри'дже. Наши рабы восстают с твоим именем на устах. Наконец, ты
захватил еще одну северную провинцию.
- Один из генералов злоупотребил своей властью. Его уже наказали.
- Ну да, - сказал Хирел, - назначив губернатором твоей новой
провинции.
- Нет, его казнили, - с силой произнес Солнцерожденный. - Но
провинцию мы удержали за собой. Вам от нее не было никакой пользы, разве
что питать ваши рынки рабов.
- Но это были наши земли.
- Были, - сказал Мирейн Ан-Ш'Эндор. - Полтысячи лет назад вашими
были и Сто Царств. А теперь и то и другое принадлежит мне, и их жители
довольны этим.
- Ну конечно. Они не осмеливаются признаться, что думают иначе.
- Я знал бы об этом.
Хирел поднял на него глаза и подумал, что ему страшно.
- Зачем ты позвал меня? Чтобы унизить? Чтобы запретить мне уехать?
- Ни то ни другое. - Император поднялся со своего трона и сошел вниз.
Хирел пристально глядел на него. Солнцерожденный улыбнулся без какого-
либо намека на напряжение. - Я в огромном долгу перед тобой; я обязан
тебе так, как ни один человек еще не был обязан другому. И я отплачу как
смогу, хотя в конечном счете мы должны быть врагами. Я приложу все
усилия, чтобы облегчить тебе путь через наши земли; я не накладываю на
тебя никаких ограничений и не ставлю никаких условий. Я даже не стану
просить, чтобы ты до отъезда отобедал с нами. Если, конечно, ты сам не
захочешь этого.
- У вас здесь нет тех, кто пробует кушанья, - сказал Хирел. - Говорят,
твоей магии достаточно, чтобы обойтись без них. Яд превращается в мед
прямо в кубке. - Он помедлил и внезапно улыбнулся: - Мне очень
нравится медовое вино. Пожалуй, я пообедаю с вами.
Солнцерожденный рассмеялся.
- Будет и медовое вино, и прекрасное общество, и, пусть хотя бы
ненадолго, честная дружба. Что бы ни случилось потом.
Часть вторая
САРЕВАДИН ХАЛЕНАН КУРЕЛИАН МИРАНИОН ИВАРЬЯН
ГЛАВА 10
Сареван не считал себя провидцем. Этим даром обладала его мать и в
меньшей степени - его отец. Они могли вызвать свою силу по желанию или
по необходимости, и иногда она покорялась их воле. А у него такого дара не
было. Ему лишь часто снился один сон, который казался удивительно
реальным. Он мог несколько изменяться, но его суть оставалась одной и той
же. Все начиналось спокойно. Тихий зеленый край, залитый солнцем,
мирный и благодатный. Но мало-помалу Сареван начинал понимать, что эта
безмятежность - иллюзия и мираж. Зелень увядала, земля ссыхалась, а
прекрасное, благосклонное и не знающее усталости небесное светило убивало
все вокруг. Ни одна тучка не осмеливалась затмить его лик. <Смотри, - пело
солнце, - как я прекрасно, как я великолепно и как милостиво. Ночь никогда
не придет сюда, чтобы мучить мой народ. Холод никогда не опустошит мои
земли>. Солнце пело, день не знал конца, беспрерывная жара сжигала все до
самых корней, весь мир погибал.
Этот сон преследовал Саревана с той поры, когда он превратился в
мужчину. Этот сон мучил его и сводил с ума.
Время и учеба подарили ему если не умение побеждать свой страх, то по
крайней мере способность стойко переносить невзгоды. Но от этого острота
его зрения не притупилась, и то, что было скрыто, проступало еще яснее. То,
что началось как просто ночной кошмар, превратилось в яркое пламя проро-
чества. Солнце принимало облик его отца, а неведомый край превращался в
его родной Керуварион. Сареван видел разрушенные города, убитых жителей,
стервятников, кружащих над опустошенными владениями. А его отец
