Случай дал разгадку тайны. Торопясь с отъездом, Чернышев забыл приказать
поднять ковры в своих комнатах. Как только он уехал, французская полиция
явилась в дом. Под одним из ковров около камина было найдено письмо,
писанное рукой Мишеля, каким-то образом туда завалившееся. Мишель был
немедленно арестован, судим и публично гильотинирован 2 мая 1812 г. Суд над
ним и еще тремя обвиняемыми был нарочно сделан гласным: Наполеон хотел
представить народу дело так, что именно Россия стремится напасть на Францию
и подсылает шпионов.
Итак, хотя у русского правительства в начале войны были лишь сравнительно
давние сведения - от февраля 1812 г., - но за четыре месяца эти полные и
богатейшие сведения в общем не могли еще окончательно устареть. А о
передвижениях и переменах, происшедших во французской армии за самое
последнее время, русское командование кое-что знало от других своих
агентов, помельче и незаметнее, сидевших и в Париже, и в Германии, и в
особенности в Польше.
Наполеон был весьма раздражен раскрывшимся шпионажем. Министр иностранных
дел герцог Бассано написал 3 марта 1812 г. очень ядовитое письмо русскому
послу князю Куракину: "Его величество был тягостно огорчен поведением графа
Чернышева. Он с удивлением увидел, что человек, с которым император всегда
хорошо обходился, человек, который находился в Париже не в качестве
политического агента, но в качестве флигель-адъютанта русского императора,
аккредитованный (личным. - Е. Т.) письмом к императору, имеющий характер
более интимного доверия, чем посол, воспользовался этим, чтобы
злоупотребить тем, что наиболее свято между людьми. Его величество
император жалуется, что под названием, вызывавшим доверие, к нему поместили
шпионов, и еще в мирное время, что позволено только в военное время и
только относительно врага; император жалуется, что шпионы эти были выбраны
не в последнем классе общества, но между людьми, которых положение ставит
так близко к государю. Я слишком хорошо знаю, господин посол, чувство
чести, которое вас отличало в течение всей вашей долгой карьеры, чтобы не
верить, что и вы лично огорчены делом, столь противным достоинству
государей. Если бы князь Куракин, - сказал император, - мог принять участие
в подобных маневрах, я бы его извинил; но другое дело - полковник,
облеченный доверием своего монарха и так близко стоящий к его особе. Его
величество только что дал графу Чернышеву большое доказательство доверия,
имея с ним долгую и непосредственную беседу; император был тогда далек от
мысли, что он разговаривает со шпионом и с агентом по подкупу" [14].
Моральное негодование Наполеона против шпионажа не мешало ему в это самое
время содержать массу шпионов в России. Не помешало также уже с апреля -
мая озаботиться изготовлением фальшивых русских ассигнаций для потребностей
будущего похода.
Но, подготовляя все силы к нашествию, Наполеон не мог пока ускорить
надвигавшийся разрыв.
Были налицо некоторые явления во внутренней жизни Франции, которые мешали
Наполеону начать войну раньше. К числу этих причин прежде всего нужно
отнести затруднения с хлебом, в некоторых департаментах весьма
значительные. В Нормандии поднялись голодные восстания, которые приходилось
подавлять оружием. Начались обширные и небывало смелые спекуляции
скупщиков, наживавшихся на народном бедствии. Наполеоновская администрация
не могла сразу остановить сумасшедший рост цен на хлеб. Маркс впоследствии
писал, что буржуазия Франции этими своими спекуляциями способствовала
задержке похода на Россию, а тем самым содействовала и конечной неудаче
затевавшейся войны.
Я нашел в корреспонденции Наполеона интересное и авторитетнейшее
подтверждение мысли Маркса о серьезном значении весеннего хлебного кризиса
1812 г. во Франции. Наполеоновская пресса замалчивала этот кризис, но Маркс
с обычным своим чутьем исторической правды уловил из беглых указаний
случайных источников истинные размеры явления. Цитируемое мною письмо еще
не было опубликовано, когда Маркс сделал свое замечание. Вот что писал
Наполеон своему министру мануфактуры и торговли графу Колэну де Сюсси в
Париж из села Глубокого 19 июля 1812 г., в разгар русской кампании: "Я с
удовольствием вижу, что трудные времена прошли; мы тогда перенесли жестокое
испытание. Я этим обязан отчасти ложным сведениям, которые были мне даны
министерством внутренних дел. Если бы я слушал их чиновников, я бы еще
более запоздал с запрещением вывоза хлеба, и мы уже не совладали бы с
кризисом" [15].
В конце февраля 1812 г. тон Куракина меняется. Ему начинает казаться, что
Наполеон еще не решился на воину, еще колеблется и что следует с русской
стороны сделать все зависящее, чтобы избежать грозного столкновения,
которого русский посол явно страшился. Но спустя два месяца, 23 апреля 1812
г., прежний пессимизм вполне овладевает Куракиным: "Все заставляет думать,
что война уже давно решена в мыслях императора французов" [16].
27 (15) апреля большая аудиенция была дана Куракину Наполеоном. Куракин
просил об эвакуации войск из Пруссии. "Где у людей в Петербурге головы,
если они думают, что можно достигнуть исполнения желаний, действуя на меня
угрозами?" - воскликнул Наполеон (хотя Куракин никаких угроз не
высказывал). Куракин говорил о колоссальных вооружениях Наполеона, о его
"союзе" с Пруссией, явно враждебном России. Наполеон или не слушал и
говорил свое, или повторял свой решительный отказ.
Именно в этой аудиенции Куракин услышал из уст самого Наполеона, что и
Австрия вступила в союз с Наполеоном.
На другой день после аудиенции у императора Куракин посетил министра
иностранных дел герцога Бассано. Куракин шел почти на все уступки: Россия
берет назад протест по поводу герцогства Ольденбургского и начнет
переговоры о компенсации в пользу герцога (от чего она до сих пор
отказывалась); Россия вносит в тариф 1810 г. специальные оговорки, ставящие
французскую торговлю в исключительное положение, в изъятие из правил этого
тарифа. Но Россия по-прежнему требует эвакуации Пруссии во имя условий
Тильзитского договора, и, наконец, Россия отстаивает свое право торговать с
нейтральными державами.
Все эти переговоры уже ни к чему привести не могли. Куракин потребовал
выдачи ему паспорта для отъезда. Его водили довольно долго, пока выдали
требуемое. Герцог Бассано, уже после отъезда Наполеона из Парижа, все еще
хотел внушить Куракину мысль, что войны, может быть, не будет. Это делалось
по приказу Наполеона, который всеми мерами хотел предупредить вторжение
русских войск в Варшавское герцогство или в Пруссию.
Наполеон крайне возмущался требованием эвакуации Пруссии, называл это
дерзким ультиматумом, а так как он все равно уже бесповоротно решил
воевать, то ухватился за этот "ультиматум" как за доказательство, что не
он, а царь первый перешел в наступление. Но ему хотелось оттянуть начало
войны до июня. Поэтому нужно было пустить в ход кое-какие проволочки,
завести мнимые переговоры и т. д. Одновременно хорошо было бы, чтобы свой
человек посмотрел, что делается в Вильне, в русской армии. И вот Наполеон
призывает своего генерал-адъютанта графа Нарбонна и посылает его в Вильну.
Граф Нарбонн, видный аристократ, бывший министр Людовика XVI, был тонок и
хитер. Но перехитрить Александра ему не удалось.
6
21 апреля 1812 г. Александр выехал из Петербурга к армии. В самый день его
отъезда канцлер Румянцев пригласил к себе французского посла Лористона. "Он
мне сказал от имени своего властелина, - пишет Лористон маршалу Даву, -
чтобы я передал императору Наполеону, что и в Вильне, как и в Петербурге,
он (Александр. - Е. Т.) будет его другом и самым верным его союзником; что
он не хочет войны и сделал бы все, чтобы ее избежать; что его путешествие в
Вильну обусловлено приближением французских войск к Кенигсбергу и
предпринято затем, чтобы помешать генералам сделать какое-нибудь движение,
которое могло бы вызвать разрыв" [17].
Впечатления, которые вынес Нарбонн из этой разведывательной (под предлогом
переговоров) поездки в Вильну к Александру, сводились к следующему [18].
Русская; армия ни в коем случае не начнет первая военных действий, не
перейдет через Неман, не займет Мемеля, Александр не заключил никакого
договора с Англией, но сделает это при первом же пушечном выстреле. Вообще,
если бы повести переговоры, то Александр уступил бы по всем пунктам "за
исключением одного, который считает необходимым император (Наполеон. - Е.
Т.)". Во всех русских проектах наблюдается "большая неуверенность",
происходящая оттого, что они не знают намерений Наполеона. По трем очень
важным вопросам Нарбонн не сумел дать правильные сведения. Он полагал, что
сражение будет дано немедленно после вторжения Наполеона в Россию. С
Швецией, по его сведениям, еще договора у России нет, хотя Швеция,
"по-видимому", против Наполеона. Наконец, он считал, что мир России с
Турцией еще далек.
На самом же деле с Швецией о главном было уже договорено, и Александр имел
твердую уверенность, что Бернадотт, называвшийся наследным принцем, но
фактически уже бывший шведским королем, ни в коем случае не выступит против
России. Мир с Турцией был заключен вскоре после того, как Нарбонн побывал у
Александра. Если мы вспомним, что в конце жизни на острове Св. Елены
Наполеон прямо признавал свою ошибку в том, что он пошел на Россию,
несмотря на соглашение Александра с Швецией и несмотря на мир России с
Турцией, то поймем, до какой степени существенно было бы Наполеону в эти
решающие дни твердо знать, что эти два события несомненны и реальны. И еще
не доглядел Нарбонн, что Александр, идя на все уступки до вторжения, не
сможет быть таким сговорчивым после вторжения: "Император Александр,
по-видимому, готов к тому, чтобы проиграть две или три битвы, но он
прикидывается, будто он решился, если понадобится, продолжать биться в
Татарии" [19]. Мы узнаем здесь формулу, которую Александр не переставал
повторять с некоторыми чисто стилистическими видоизменениями в течение
всего 1812 г.
Что скрывается под намеком Нарбонна в его донесении маршалу Даву
относительно неуступчивости Александра в единственном пункте, который
Наполеон считает необходимым, об этом мы узнаем из инструкции, которую
Нарбонн получил из Парижа перед своей поездкой: "В конце концов между нами
и Россией есть единственный вопрос, который важен: это вопрос о нейтральных
и об английской торговле... Американские суда, которые приходят в русские
порты, это суда английские, и они плавают за английский счет". Инструкция
снабжает Нарбонна аргументами, в случае если Александр будет спорить: если
бы эти суда были в самом деле американскими, то Англия их преследовала бы и
хватала, а не защищала бы на море, как она это делает. Это главный пункт
разногласия, а относительно восстановления Польши пусть Александр
успокоится: "Его величество (Наполеон. - Е. Т.) не думает о Польше. Он
имеет в виду только французские интересы". Рекомендовалось Нарбонну также
"не скрывать огромных сил" Наполеона: 400 тысяч человек на Висле, два
корпуса в Берлине, один в Кельне, один в Майнце и "при первом пушечном
выстреле" будут призваны 200 тысяч по набору будущего 1813 г. Эта
инструкция, помеченная 3 мая 1812 г., уже поручает Нарбонну хорошенько
высмотреть, пока он будет в России, все, что касается русской армии,
политических настроений в Литве и т. д.
Интересно отметить, что Наполеон, посылая графа Нарбонна к Александру, не
только имел в виду получить случайные, может быть, и очень интересные
военные сведения о России и русской армии, но также рассчитывал на него еще
в одном отношении: дело было в начале мая; русские силы уже были возле
Немана; нужно было воспрепятствовать им первым начать военные действия.
Поэтому Нарбонну поручается вести самые мирные речи. Если же это не поможет
и русские перейдут через Неман, тогда он должен притвориться удивленным и
все-таки вести переговоры с Александром и постараться даже заключить
