ниеносной быстротой бросаться на разрозненные силы врага и по частям,
поочередно, бить их, но что именно поэтому во всяком отдельном таком на-
падении он в тот момент оказывался сильнее, хотя общее количество солдат
у неприятеля во всей армии было и больше, чем общее количество солдат у
Бонапарта.
Он много заботился о "духе" своей армии. Наполеон решительно подтвер-
дил произведенное еще революцией изгнание телесных наказаний из армии и,
разговаривая с англичанами, всегда недоумевал, как они не гнушаются пус-
кать в ход потеть в войсках. "Чего же можно ожидать от людей обесчещен-
ных? Как может быть чуток к чести тот, кого в присутствии товарищей под-
вергают телесным наказаниям? Вместо плети я управлял честью... После
битвы я собирал солдат и офицеров и спрашивал их о наиболее отличивших-
ся". Награждал он чинами тех из отличившихся, которые умели читать и пи-
сать, а неграмотных приказывал усиленно ("по пяти часов в день") учить
грамоте, после чего и производил их в унтер-офицерский, а дальше в офи-
церский чин. За серьезные провинности Наполеон расстреливал беспощадно,
но, вообще говоря, он гораздо больше полагался на награды, чем на нака-
зания. А награждать - и деньгами, и чинами, и орденами, и публичным
чествованием - он умел с совершенно неслыханной щедростью. "Неужели вы
думаете, что можно заставить людей сражаться, действуя на них рассужде-
ниями?- воскликнул он на заседании Государственного совета в 1801 г. (14
флореаля) во время обсуждения вопроса об учреждении ордена Почетного ле-
гиона.- Они (эти рассуждения.- Е. Т.) годны только для ученого в кабине-
те. Солдат дерется из-за славы, отличий, наград. Армии республики совер-
шили великие дела потому, что они состояли из сыновей крестьян и ферме-
ров, а не из навербованных наемников, у них были не дворянские офицеры,
а новые офицеры и у них было честолюбие".
Сознательно, обдуманно и с блистательным успехом Наполеон приготовил
себе, таким образом, из материала, созданного революцией, дееспособней-
шее и могучее орудие, которое в руках искусного мастера и должно было
проявить себя неслыханными в военной истории достижениями.
Сам он ценил в себе основное, по его мнению, качество, которое, как
он утверждал, важнее всего и незаменимее всего: железная воля, твердость
духа и та особенная храбрость, которая состоит не в том, чтобы в крити-
ческий миг броситься со знаменем в руке брать Аркольский мост или прос-
тоять несколько часов под русскими ядрами на городском кладбище под Эй-
лау, а в том, чтобы взять на себя целиком самую страшную, самую тяжелую
ответственность за решение. Выигрывает сражение не тот, кто придумал
план битвы или нашел нужный выход, а тот, кто взял на себя ответствен-
ность за его выполнение.
По утверждению всех военных авторитетов, изучавших Наполеона, он был
одинаково велик и как тактик, т. е. в искусстве выигрывать битвы, и как
стратег, т. е. в искусстве выигрывать войны, и как дипломат - в ис-
кусстве навязать целиком свою волю разбитому врагу, не только сломить
окончательно его дух и его способность к сопротивлению, но и заставить
его зафиксировать в трактате то, что желательно победителю. У него все
эти три способности сливались в одно неразрывное и гармоничное целое.
Когда генеральная битва выиграна, нужно пустить Мюрата с кавалерией для
преследования и окончательного уничтожения бегущих. А когда Мюрат сделал
свое дело, нужно, чтобы выигрыш битвы превратился в выигрыш войны, т. е.
нужно продолжать и закончить преследование врага за "зеленым столам" -
дипломатическими формулировками и требованиями.
Наполеон обыковенно, начиная войну, стремился как можно скорее, мол-
ниеносным наступлением, одним-двумя сокрушающими ударами, повертнуть
противника и заставить его просить мира.
Это дало повод Клаузевицу определить наполеоновский способ ведения
войны как совершенно новое явление в истории, как приближение войн "к
своему абсолютному совершенству". Клаузевиц пишет: "...со времени Бона-
парта, сперва на одной стороне, затем на другой, война снова стала делом
всего народа. Она приобрела совершенно Другую природу или, точнее гово-
ря, война сильно приблизилась к своей действительной природе, к своему
абсолютному совершенству. Энергия ведения войны была значительно усилена
вследствие увеличения средств, широкой перспективы возможных успехов и
сильного возбуждения умов. Целью же военных действий стало сокрушение
противника; остановиться и вступить в переговоры стало возможным только
тогда, когда противник был повержен и обессилен". Однако эта глубокая
оценка наполеоновского способа ведения войны в целом, данная Клаузевицем
в связи с изучением вопроса "о размерах политической цели войны и напря-
жения", должна быть дополнена указанием, что сам Наполеон различал два
вида войны (война наступательная и война оборонительная), не проводя
между ними резкой грани, в зависимости от характера той или другой конк-
ретной войны, обусловливаемой политической обстановкой и соотношением
сил. В примечаниях к труду генерала Ронья, изданному в 1816 г., Наполеон
писал: "Всякая наступательная война является войной вторжения, всякая
хорошо веденная война является методической войной. Оборонительная война
не исключает наступления, равно как и наступательная война не исключает
обороны, хотя ее целью и является переход через границу и вторжение в
неприятельскую страну". Дав краткий очерк походов величайших полковод-
цев, Наполеон считал "излишним приводить какие-либо замечания относи-
тельно так называемых систем военного искусства". Однако, как и все ве-
ликие полководцы, он, конечно, стремился разбить и добить врага.
Приведенное мнение Клаузевица является односторонним: Жомини, напри-
мер, нигде его не высказывает. Кстати, следует заметить, что, признавая
большие качества за трудами Клаузевица, Эзгельс именно для изучения На-
полеона предпочитал все-таки Жомини. Вот, например, что писал Энгельс
Иосифу Вейдемейеру (12 апреля 1853 г.): "Жомини в конце концов является
все же их лучшим (наполеоновских походов.- Е. Т.) историком, а самород-
ный гений Клаузевиц, несмотря на некоторые прекрасные вещи, мне не сов-
сем по вкусу".
Наполеон беспощаден был к тем ненавистным ему "якобинцам", которые
хотели блага революционных завоеваний распространить и на плебейские
массы.
Ограждение собственности, всякой собственности, в том числе и той зе-
мельной, парцеллярной, т. е. мелкой и мельчайшей крестьянской собствен-
ности, которая так расширилась при революции,- вот что стало одной из
главных основ наполеоновской внутренней политики, хотя, как отметил еще
Маркс в "Святом семействе", он и интересы отдельных групп буржуазии ста-
рался подчинить интересам своей империи. "Heсобственники",- например,
рабочие Парижа, рабочие Лиона, рабочие Амьена и Руана - были беспокойным
для него элементом, но он был достаточно умен, чтобы не считать
единственной защитой от них патрули и пикеты, жандармерию и идеальный по
дееспособности и ловкости шпионаж, созданный Фуше. Он пытался оказывать
сопротивление волнам безработицы, которые выгоняли в 1811 г. на улицы
тысячи голодных рабочих. В этом он тоже искал оправдания как континен-
тальной блокады, так и жестокой экономической эксплуатации и монополиза-
ции всех завоевываемых стран во имя французского сбыта и во имя дешевиз-
ны сырья французской промышленности.
Главными мотивами наполеоновской экономической политики были: желание
сделать французскую промышленность главенствующей на земном шаре и не-
разрывно с этим связанное стремление изгнать Англию со всех европейских
рынков. Но в области отношений между рабочим и работодателем Наполеон не
только сохранил полностью и ввел в свое систематизированное законода-
тельство эксплуататорский закон Ле Шапелье, запрещающий даже отдаленную
видимость рабочих стачек; но сделал еще новый шаг по этому пути угнете-
ния и эксплуатации рабочего, введя "рабочие книжки".
Как же случилось, что рабочие даже в самые критические моменты не
восставали против императора? Как случилось, что в 1816, 1817, 1818,
1819, 1820, 1821 гг. так часто судьи реставрированной бурбонской монар-
хии отправляли рабочих и в Париже и в провинции в тюрьму на долгие меся-
цы за "мятежные крики": "Да здравствует император!"?
Ответ на это я старался дать в своей книге: объяснение заключается в
том, что рабочие инстинктом понимали, что буржуазный послереволюционный
строй, представленный императором, все-таки, невзирая ни на что, для них
выгоднее, чем затхлое дворянско-феодальное старье, которое везли к ним
фургоны, ехавшие вслед за армиями союзников.
В оседлой рабочей массе столицы, населявшей Сент-Антуанское, Сен-Мар-
сельское предместья, кварталы Тампль и Муффтар, еще не были забыты геро-
ические дни революции. Но на Наполеона во время Ста дней даже и наиболее
верные революционным преданиям смотрели все-таки как на меньшее из двух
зол, считая наибольшим злом феодальную реставрацию.
Если во Франции в борьбе против угрожавшей реставрации старого строя
Наполеон был представителем новой, промышленной, экономически прогрес-
сивной эры, то естественной делалась революционизирующая роль его завое-
ваний в разрушении устоев феодальной Европы.
Во всех высказываниях Маркса и Энгельса подчеркивается значение прог-
рессивного толчка, данного Наполеоном. "Наполеон разрушил Священную
Римскую империю и сократил в Германии число мелких государств путем об-
разования более крупных. Он принес с собой в завоеванные страны свой ко-
декс законов, который был бесконечно выше всех существовавших кодексов и
в принципе признавал равенство". По мнению Энгельса, Наполеона не поняли
ни немецкие крестьяне, ни немецкие бюргеры, которые раздражались дорого-
визной кофе, сахара, табака и т. д., хотя та же континентальная блокада
была причиной начала их собственной промышленности... "К тому же это не
были люди, способные понять великие планы Наполеона. Они проклинали На-
полеона за то, что он отнимал у них сыновей для войн, которые затевались
на деньги английской аристократии и буржуазии; они прославляли как своих
друзей именно те классы англичан, которые были действительными виновни-
ками этих войн..."
"Режим террора, который сделал свое дело во Франции, Наполеон приме-
нил в других странах в oi?ie войны, и этот "режим террора" в Германии
был крайне необходим".
В статье против Бакунина (14 февраля 1849 г.) мы читаем: "Но без на-
силия и неумолимой беспощадности ничто в истории не делается, и если бы
Александр, Цезарь и Наполеон отличались таким же мягкосердечием, к кото-
рому ныне апеллируют панслависты в интересах своих ослабевших клиентов,
что сталось бы тогда с историей!"
Маркс и Энгельс находили даже (именно по поводу бездарного ведения с
обеиx сторон восточной войны 1853-1855 гг.), что наполеоновская реши-
тельность была "гуманнее", чем действия бездарных эпигонов.
Вот что они писали по поводу осады Севастополя: "Поистине Наполеон
Великий, этот "убийца" стольких миллионов людей, с его быстрым, реши-
тельным и сокрушительным способом ведения войны, был образцом гуманности
по сравнению с нерешительными, медлительными "государственными мужами",
руководящими этой русской войной..."
Не снижая революционизирующей роли наполеоновских завоеваний для Ев-
ропы, Энгельс ничуть не закрывает глаза на то, как Наполеон все больше и
больше сам начинает к концу обращаться в монарха "божьей милостью". Ве-
личайшей ошибкой Наполеона было "то, что Наполеон вступил в союз со ста-
рыми антиреволюционными династиями, женившись на дочери австрийского им-
ператора, что, вместо того чтобы уничтожить всякие следы старой Европы,
он, наоборот, старался вступить с ней в компромисс (курсив наш.- Е. Т.),
