видят, что помогут их победить, то отступают вспять к своим; и это они
делают ради обмана, чтобы враги преследовали до тех мест, где они (мон-
голы - авт.) устроили засаду; и если враги преследуют их до вышеупомяну-
той засады, они окружают их и таким образом ранят и у бывают". (Плано
Карпини).
Кстати, прием притворного отступления был издавна знаком многим наро-
дам, не только кочевникам. Известно, что к подобной хитрости в свое вре-
мя прибегнул и Вильгельм Завоеватель во время битвы при Гастингсе (1066
г.) Для того чтобы выманить англосаксонскую пехоту с возвышенности на
открытое место, где рыцарская конница могла бы действовать свободнее, он
приказал рыцарям атаковать противника, а потом обратиться в притворное
бегство. Прием удался как нельзя лучше. Англосаксы устремились за отсту-
пающими рыцарями, расстроили ряды и были истреблены.
Для монгольской тактики было характерно сочетание обстрела из луков и
конной атаки, причем обстрел всегда предшествовал атаке конницы. У Плано
Карпини есть описание монгольского войска, построенного перед битвой:
"Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска
так, как они должны сражаться. Вожди или начальники войска не вступают в
бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собою на конях
отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают изображения людей и
помещают их на лошадей; это они совершают для того, чтобы заставить ду-
мать о большем количестве воюющих. Перед лицом врагов они посылают отряд
пленных или других народов, которые находятся между ними. Другие отря-
ды... они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели их против-
ники, и таким образом окружают противников...; и таким образом они начи-
нают сражаться со всех сторон. И хотя их иногда мало, противники их...
воображают, что их много. А в особенности бывает это тогда, когда они
видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, отроков,
женщин, лошадей и изображения людей... которые они считают за воителей и
вследствие этого приходят в страх и замешательство".
Такое построение позволяло очень эффективно использовать традиционный
кочевнический прием атаки рассыпным строем, а это в свою очередь давало
возможность охватить противника с фронта и с флангов и обстреливать его
с трех сторон. Своих воинов монголы берегли. Они предпочитали подстав-
лять под первый удар военнопленных или союзников, выжидая тот момент,
когда неприятель глубоко вклинится в их построение. При этом средняя и
тяжелая конница держались в резерве.
Завершив охват вражеского войска, монголы начинали обстреливать его
из луков, убивая легковооруженных воинов и поражая коней тяжеловооружен-
ных всадников, внося во вражеские ряды расстройство и панику, сами же
при этом оставаясь недосягаемыми. Стрельба из луков велась не хаотично,
а с точным расчетом, залпами, так что потери противника были велики.
Надо сказать, что в этом монголы также не составляли исключения. По-
добные приемы борьбы с тяжелой конницей были известны многим. Точно так
же поступили, например, англичане в битвах при Кресси и Азенкуре. Не
чужд этот прием был и русичам. Еще Лев Диакон писал о том, что русы при
атаке тяжелой византийской кавалерии старались поражать стрелами именно
коней.
Монголы всегда стремились решить судьбу битвы уже на этом начальном
этапе, чтобы не вступать с противником в непосредственное столкновение и
сберечь своих людей. В бой на ближних дистанциях они вступали весьма не-
охотно.
"Однако надо знать, что, если можно обойтись иначе, они неохотно
вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда лю-
ди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой".
Им было прекрасно известно, что даже тяжеловооруженный монгольский
конник ничего не смог бы поделать с европейским рыцарем или русским дру-
жинником, так как при первом же столкновении вполне мог быть сброшен с
лошади.
Если все же вступать в бой приходилось, то монголы старались любыми
способами расстроить ряды противника: с помощью ли притворного бегства
или же предоставляя ему возможность отступить по заранее намеченному
монголами направлению, чтобы нанести противнику наибольшие потери в мо-
мент его отхода,
"А если случайно противники удачно сражаются, то татары устраивают им
дорогу для бегства, и сразу, как те начнут бежать и отделяться друг от
друга, они их преследуют и тогда во время бегства убивают больше, чем
могут умертвить на войне".
Конный бой начинался, только когда вражеские воины и их кони уже были
сильно ослаблены стрелами. Тогда монгольские конные лавы следовали одна
за другой, поражая противников копьями и саблями. Вначале атаку произво-
дили средневооруженные конники. Завершался бой атакой ударных подразде-
лений тяжеловооруженной конницы, которая направлялась в наиболее слабые
места во вражеских боевых порядках. Если все же с первого раза не удава-
лось рассеять противника, атаку возобновляли и действовали так до тех
пор, пока враг не дрогнет.
Такая тактика требовала очень четкого взаимодействия между подразде-
лениями, хорошего управления, а также выучки и строгой дисциплины. Преж-
де всего от воинов требовали сохранять строй. Это подчеркивал и сам Чин-
гисхан в своих указаниях для военачальников:
"В случае же отступления все мы обязаны немедленно возвращаться в
строй и занимать прежнее место. Голову с плеч тому, кто не вернется в
строй или не займет своего первоначального места".
Применяя подобную тактику и располагая большим количеством обученных
и выносливых воинов, монголы добивались поразительных результатов в ходе
своих завоевательных походов. По уровню развития вооружения и форме во-
енной организации военное дело в державе Чингисхана по праву считается
одним из наиболее эффективных во всей эпохе средневековья.
21. ЕВРОПЕЙСКОЕ РЫЦАРСТВО
На эту тему было написано много художественных произведений и научных
исследований. В советской историографии чаще придерживались мнения о
почти полной несостоятельности рыцарства. Главным доводом автором обычно
была "чудовищная тяжесть доспехов", в которых невозможно сражаться. Если
рыцарь сидел верхом на коне, то он еще чего-то стоил как боец, но как
только его сбросили - тут он воевать не мог.
"В своем защитном вооружении рыцарь был настолько неуклюж, что если
его сбивали с коня, то он сам без посторонней помощи не мог встать на
ноги.
...Кавалерия рыцарского типа была неповоротливой. Это были тяжелые,
медленно двигавшиеся войска. В атаку рыцарь шел шагом, в лучшем случае
рысью". (103, т. 2). Не лучше конных рыцарей была их пехота:
"Пехота потеряла свое боевое значение и была подчинена рыцарю. От-
сутствие дисциплины в рыцарском войске исключало возможность управления
ходом боевых действий. Бой являлся единоборством рыцарей. О развитии
тактических форм не могло быть и речи".
"С закабалением крестьянства пехота потеряла свои боевые качества и
по существу уже не имела в бою какого-либо серьезного значения. Вскоре
служба в пехоте стала презираться как обязанность рабов и крепостных.
Пехотинец - это не воин, а слуга". (103, т. 2).
Удручающая картина... Но при этом невольно задумываешься: как же по-
лучилось, что Европа, имея ни к чему не пригодные армии, сумела органи-
зовать на Восток восемь Крестовых походов? Как получилось, что европейс-
кие рыцари умудрялись успешно воевать и одерживать победы над, якобы во
всем превосходящими их в бою "легкими сарацинскими всадниками"? Ведь та-
кие армии должны были быть разгромлены в первом же походе. Почему монго-
лы, имея столь мощное организованное войско и одержавшие несколько побед
в Восточной Европе, не рискнули идти дальше? Ссылка на то, что они-де
обескровили армию, понеся слишком большие потери в походе на Русь, мало-
убедительна.
Что-то все-таки мы недопоняли, пытаясь разобрать средневековую евро-
пейскую военную систему, и судим о ней слишком прямолинейно.
Пожалуй, я не ошибусь, сказав, что М. Горелик - первый историк в
СССР, который по-новому взглянул на средневековое рыцарство. Его статья
в журнале "Вокруг света" - "О Бальмунге, Люрендале и..." стала, своего
рода, открытием для наших читателей, она неоднократно перепечатывалась в
разных изданиях целиком или фрагментарно. Благодаря ей, многие наконец
поняли, насколько хорошо обучено и боеспособно было европейское ры-
царство.
Однако и М. Горелик не ушел от некоторой тенденциозности в изображе-
нии отношения рыцарей к пехоте:
"Но до XIVв. исход сражения всегда определяли немногие господа рыца-
ри, многочисленные же слуги - пехотинцы были для господ хоть и необходи-
мым, но лишь подспорьем. Рыцари их в расчет вообще не принимали. Да и
что могла сделать толпа необученных крестьян против закованного в доспе-
хи профессионального бойца на могучем коне? Рыцари презирали собственную
же пехоту. Горя нетерпением сразиться с "достойным" противником - то
есть, рыцарем же, - они топтали конями мешающих им своих пеших воинов".
Толпа необученных крестьян действительно мало что могла сделать в
открытом рукопашном бою, но разве из таких бойцов стали бы рыцари комп-
лектовать свои боевые отряды? Думается, что, сами будучи профессионала-
ми, они прекрасно представляли, какими качествами должны обладать воины
их дружин и мало вероятно, что стали бы содержать и кормить абсолютно
необученных и негодных для боя крестьян, тем более понимая, что от уров-
ня подготовки дружинников будет зависеть их собственная жизнь.
От боеспособности и численности "гезитов" или "антустрионов" (так на-
зывались дружинники у англосаксов и меровингов) также зависели престиж и
толщина кошелька самого владельца. Наниматель не стал бы платить рыцарю
и его ничего не стоившим в бою воинам крупные суммы денег. Разумеется,
мы не должны исключать возможности того, что рыцарь в случае необходи-
мости мог набрать в войско и необученных крестьян из своих владений,
например, для обороны замка или для создания иллюзии большого войска.
Такие "воины" могли принять участие и в бою, скажем, образуя задние ряды
пехотного построения и создавая напор на передние, состоящие из обучен-
ных дружинников. Но сомнительно, что рыцарь сознательно послал бы такое
воинство в битву: во-первых, понимая, что толку от них все равно не бу-
дет, а во-вторых, если он лишится крестьян, то кто будет кормить его
профессиональных воинов?
Что до тех случаев, когда рыцари топтали свою пехоту, то такое,
действительно, имело место, например, в битвах при Куртре( 1302 г.) и
Кресси (1346 г.). Но стоит ли проводить параллель между этими фактами и
"презрением" к пехоте? Кто сейчас может сказать, при каких обстоя-
тельствах произошли эти несчастья? Возможно, виной тому были какие-то
тактические промахи. Может быть, коннице просто не хватило места, чтобы
обогнуть отступающих арбалетчиков, и всадники попытались пройти между
ними. Такое случалось и позже, например, в XIX в., когда в Бородинском
сражении конница, отступая, неслась прямо на собственную пехоту, послед-
ней пришлось лечь, чтобы пропустить всадников над собой и сохранить
строй. Сомнительно, что после такого маневра все пехотинцы остались целы
и невредимы, однако это не дает повода говорить о презрении всадников к
пехотинцам.
Мнение, что рыцарь представлял единственную реальную силу на полях
сражений, слишком поверхностно. Сам же Горелик сообщает:
"Например, во всей Англии в 70-х годах XIII в. было 2750 рыцарей. В
боях участвовало обычно несколько десятков рыцарей, и лишь в больших
сражениях они исчислялись сотнями, редко переваливая за тысячу".
Конечно, отношение к численности войск в средние века было другим,
нежели сейчас, и армия в полторы-две тысячи воинов уже считалась
