есть возможность; мой совет - сделай это, иначе будет слишком поздно.
- Карсон! - Дюмарест открыл глаза, почти ожидая увидеть
знакомую фигуру человека, с которым он путешествовал по десяткам
миров. Карсон, который слишком часто играл со смертью и пять лет как
погиб.
Но никого не было, только горы, ветер и тонкие волны
безошибочно узнаваемых голосов. Эти голоса смешивались с криками
остальных людей, путешественников и туристов, которые вышли из
своего прикрытия и стояли в трансе, околдованные ветрами Гата.
Он вновь закрыл глаза - так иллюзия была полнее. Теперь голоса
были чистыми и сильными, раздающимися из ветров, которые
проносились над его головой. Много голосов. Некоторые принадлежали
тем, кто пытался убить его, некоторые тем, кого убил он. Мойдор,
усмехаясь, произнес свой вызов, Бенсон с завистью что-то бормотал. Он
слышал злобный свист фигрии, горячий хлопок лазера. Прошлое
раскрылось перед ним, и все давно умершее стало реальностью:
Старый капитан, который сжалился над испуганным,
перетрусившим мальчишкой.
- Вот что, сынок, ты должен пообещать никогда никому ничего не
рассказывать об этом. Никогда не упоминай об этом, никогда не
упоминай подробности. Если ты нарушишь обещание, это будет стоить
мне жизни. Ты понимаешь, насколько это важно?
Это обещание он выполнял до сих пор, и сейчас нарушил его
только отчасти. Но человек должен знать, как найти дорогу к своему
дому.
Другие голоса - грубые, нетерпеливые, некоторые вызывающие.
Ошеломляющая смесь звуков, содержащая в себе голоса всех, кого он
когда-то знал. И один голос, согретый любовью, шепчущий с
нарастающей страстью, разрывающий его сердце болезненными
воспоминаниями: "Милый... Милый... Милый..."
- Нет!
Он рывком открыл глаза. Прошлое мертво, и она мертва, пусть так
и будет. Но желание было слишком сильным. Вновь услышать ее,
волнующие слова ее любви, вновь почувствовать радость прошлого и
согреть душу ласковой памятью...
Он яростно потряс головой. Голос был соблазном, пустой
бесплотной иллюзией без какого-либо смысла, духом из прошлого,
который родился в его собственной голове из тех воспоминаний,
которые невозможно было вытравить. Теперь он мог понять смысл
предостережения Мегана. Сколько людей бежало здесь к своей смерти,
полагая, что они бегут в объятия своих друзей, родных, любимых?
Или свалилось с обрыва, убегая от воображаемой опасности,
которая свела их с ума?
Он скрипнул зубами, пригибаясь под усиливающимся встречным
ветром. На равнине царила суматоха. Люди зачаровано слушали музыку
невидимых оркестров. Некоторые шли как во сне, по их лицам текли
слезы. Другие ругались или спорили с пустотой. Они стояли, освещаемые
вспышками удаленных молний, беспомощные во власти своих иллюзий.
Ветер усиливался.
Высоко на горе молодой человек проверил свои приборы и
почувствовал растущую силу ветра. Он ничего не слышал, все звуки
убивали плотно вставленные в его уши затычки, но он был любопытен.
Приборы почти не требовали его внимания. Было сомнительно, что он
когда-нибудь еще раз посетит Гат. И если он послушает ветер, совсем
недолго, об этом никто никогда не узнает.
Он вытащил беруши, и услышал, и закричал, и упал, пролетел
десятки метров вниз, разбился насмерть.
Внизу на равнине принц Эмменед побледнел, когда в его голове
зазвучали голоса, резкие, обвиняющие, слова давно убитых мужчин и
рыдания давно забытых женщин. Он закричал, и на его крик прибежал
врач, давно оглохший старик. На его гладком лысом черепе
поблескивали электроды аппарата механического слуха.
- Голоса! - пронзительно закричал принц. - Эти голоса!
Врач прочитал крик по движению его губ. Когда ветер в первый
раз принес свое наслаждение и боль, он отключил свои механические
уши и теперь догадался, что тревожило его хозяина.
- Думай о приятных вещах, - предложил он. - О вздохах женщин, о
смехе детей, о песнях птиц.
- Дурак! - прорычал принц со злобой. В этом предложении был
смысл, больше смысла, чем в ветре, который нес эти мучительные
голоса. Но принц не мог сделать это сам. - Принеси наркотики, -
приказал он. - Эйфорические. Быстрее!
Одурманенный, во власти сновидений, погруженный в иллюзии,
принц развалился в кресле и думал о приятных вещах. О битвах и
развлечениях, которые ему предстоят. О тех богатствах, которые
предлагала ему жизнь, и о мучительной радости сложных насмешек -
конечно, мучительных для его жертв, ни в коем случае не для него. И
думал о леди Сине, о самом приятном из всех удовольствий.
Он не был одинок. Замершая в своем кресле, в открытой ветру
комнате, Матриарша Кунда сидела одна, погрузившись в мир
воспоминаний. Она вновь слышала глубокий, сильный голос мужчины и
вспоминала его прикосновения, сильные, но нежные. Представляла его
руки у себя на плечах, на талии, изгибах ее бедер. Ее губы раскрылись
для поцелуя, кровь горячо побежала по состарившимся венам.
- Милый! - прошептала она. - О, мой милый!
- Моя любовь, - слышала она его голос. - Глория, моя любовь. Я
твой навсегда. Мы созданы друг для друга - я не могу жить без тебя.
Моя дорогая, моя любовь, ты моя!
Мужчина, превратившийся в прах восемьдесят лет назад, сейчас
говорил с ней. Она слышала его дыхание, его голос; любимый голос
нежной музыкой звучал в ушах.
- Я люблю тебя, моя милая. Я люблю тебя... люблю... люблю...
Другой голос, тонкий, высокий, голос ребенка.
- Мама! Посмотри, мама. Смотри, что у меня!
Обломок корня, формой напоминающий человеческую фигуру,
созданная природой кукла. Руки, ноги и какие-то черты лица. С
помощью косметики она тщательно нарисовала глаза, губы и уши. Из
кружева носового платка сделала кукле одежду. Солнце тепло светило в
тот день, и воздух был наполнен нежностью. Ее сердце заныло от этих
воспоминаний.
- Мама, - прошептал голос, тонкий девичий голос. - Когда я опять
увижу тебя?
Она не обращала внимания на слезы, сбегавшие по ее увядшим
щекам.
Дин согнулся над своим регистратором, его голова выглядела
нелепо из-за берушей, которые закрывали его уши. В его глазах блестел
свет научного вдохновения. Вокруг него стонал ветер, хлопанье пластика
палатки добавлялось к попурри звуков ветра, скорее усиливая, чем
перекрывая его всеобъемлющий шум.
На регистрирующем аппарате ленты беззвучно сматывались с
катушек, записывая каждую ноту всего спектра слышимых звуков,
записывая даже инфра- и ультразвуковые колебания, неслышимые для
обычного человека. Это был очень чувствительный прибор. Он ничего
не упустит, но и не сможет ничего решить. Ему не хватало катализатора -
человеческого разума, который мог превратить звук в образы.
Кибер откинулся назад, задумавшись, размышляя о мире эмоций,
о котором он ничего не мог знать. Для него тайна Гата не была тайной.
Это была просто комбинация факторов, действующих совместно:
могучая звуковая сцена гор, которые под ударами ветра откликались
живыми звуками; звуки, которые вызывали мысленные ассоциации так,
что слушатель попадал в мир временных галлюцинаций, звуки, которые
фильтровались разумом, превращаясь в слова, музыку, песни и речи.
Звук, который содержал в себе полную сумму всех шумов, которые
уже прозвучали или еще могли прозвучать во всем времени
существования Вселенной.
В этом заключалась уникальная притягательная сила Гата.
Он пошевелился, слегка обеспокоенный, ощущая звук, который не
мог слышать физически. Его мозг холодно оценивал происшествие. В
нем не было ничего загадочного. В диапазоне человеческого слуха было
так много возможных частот. В этом диапазоне также имелось огромное
число возможных комбинаций звуков. Если времени достаточно, то
можно проиграть каждую из этих комбинаций.
Он немного подстроил свой регистратор.
Дюмарест заскрипел зубами и прижал руки к ушам. Это почти
ничего не изменило. Удары ветра нельзя было победить так просто;
голоса отказывались замолкнуть.
Он чувствовал, что стоит в центре кричащей толпы, старающейся
переорать гром музыки и грохот заводских цехов. Он слышал свистящий
вой ракетных двигателей, накатывающееся крещендо атомного взрыва,
глухие раскаты канонады бесчисленных орудий. Он слышал вопли
сгорающих людей, пронзительные крики обесчещенных женщин. Плач
мучающихся детей слился в погребальную песню страданий, с которой
переплетались церковные псалмы, победные гимны, хоровые рабочие
песни пьяных матросов. Звуки журчащих ручейков смешивались с
сердитым перестуком механизмов.
- Нет!
Его крик растаял в ветре. Буря была слишком сильной, ветер
слишком могучим, возможность человека сопротивляться слишком
слабой. Молнии ослепительными вспышками высвечивали всю равнину.
Он увидел отбивающего такт музыканта, в глазах которого светилось
безумие. Турист беспечно побежал к морю. Путешественник разрывал на
себе одежду, его ногти царапали кожу. Голоса заполнили их головы.
- Блаженны кроткие, ибо они наследуют...
- Е равно эм це квадрат...
- Колокола Курфью отбивают похоронный звон расставания...
- Нет, Гарри! Ради Бога...
- Две капли и...
Миллион голосов на тысячах языков сливались с естественными
звуками, с шумами заводов, с музыкой и песнями, со звуками мира и
войны, так что они, подобно переменным цветам спектра, образовывали
составной "белый" шум.
Дюмарест застонал от боли в ушах.
Рационально мыслить стало невозможно. Было трудно
сосредоточиться. Слова возникали сами и следовали за нитью мысли;
воображаемые образы толпились в скучной логической
последовательности.
Он нагнулся и набрал пригоршни мокрой грязи. Он поднял эту
грязь и залепил уши, залепил их еще, добавляя липкую грязь пока голоса
ветра не упали до слабого бормотания. Мертвый парень смотрел на него,
лежа на земле.
Ожидая, когда Дюмарест присоединится к нему в грязи.
Он повернулся в самый последний момент, уловив отблеск голого
металла, отсвет вспышки молнии на полированной стали. Он отскочил в
сторону, кожа покрылась мурашками из страха перед ядом. Небольшая
фигура ударила его, когда он попытался схватить ее за кисть. Он
промахнулся и согнулся вдвое, когда нога ударила его в пах. Полуслепой
от боли, он отступил назад и свалился на тело мертвого парня.
Вспышка молнии показала ему фигуру старой карги с безумными
глазами, залепленными ушами, с тяжелой иглой, нацеленной ему в глаза.
Он сгруппировался и откатился в сторону, когда погасла вспышка,
успев вырвать серебро стали из ее руки. Грязь выпала из его ушей, и в
голову тяжело ударил молот звуков ветра. Он почувствовал впереди
гибкое тело и схватил его, ища руками горло. Он промахнулся, ощутил
под пальцами металлические пробки и вырвал затычки из ее ушей.
И потерял ее в темноте.
Он вскочил на ноги, когда следующая вспышка осветила небо и
увидел, как старая карга убегает от него, направляясь к скалам, на
которые накатывались волны моря. Он последовал за ней, скользя по
грязи, захлебываясь от боли в паху. Он увидел ее еще один раз, силуэт
оборванной фигуры на фоне неба, затем она исчезла в темноте.
В свете следующей вспышки молнии ее уже нигде не было видно.
Дюмарест медленно пошел назад к горам. Он зачерпнул свежей
грязи и залепил уши, размышляя, долго ли будет длиться буря и какой
силы она достигнет. Предел должен быть где-то уже близко. Чистый звук
сам по себе не мог убить, но это мог сделать сопровождающий его
ультразвук, если здесь был ультразвук. Боль в ушах убеждала его, что
вероятность этого очень высока.
Он добрался до мертвеца, прошел мимо него и продолжал
двигаться в сторону палаток Матриарши. Он был уже рядом и
направлялся туда, где Сим разместил свой гроб, когда буря достигла
своей кульминации.
Ветер прекратился, зигзаги молний сверкали в небесах над головой
и казалось, что природа затаила дыхание. В электрическом освещении
все приобрело странную отчетливость и как-то потеряло реальность в
стробоскопическом освещении вспышками молний.
Затем, как будто он просто приостанавливался, собираясь с
силами, ветер вернулся в жестоких порывах, которые намного
превосходили все то, что было до этого.
